Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)

— А я здесь главный, — невозмутимо заявляет меж тем Лоу. — И будет так, как хочу я. Держись. И прижимайся крепче, снаружи холодно.

И он подхватывает меня на руки, и да, остается только прижаться. И мы стремительно летим, и ветер просто обжигает. А еще меня начинает укачивать, совсем как в детстве в автобусе. Мучительно сжимаю зубы, чтобы не испачкать ему очередную рубашку. Не белую, правда. Но с пятном ему и зеленая едва ли нужна.

Мы стремительно опускаемся… в воду! И вода эта обжигающе горяча, и даже пузырьки на поверхность в ряде мест вырываются. А вокруг по–прежнему горный пейзаж, и заснеженный пики в вышине наличествуют. И мы сидим в невероятно горячей… луже посреди нагромождения камней, и вода доходит до плеч, и пар над водой стелется…

— Лоу! — это я преувеличиваю, или и впрямь некоторые вампиры и на северном полюсе дардэнхэ найдут?

— Лоу, — соглашается он, немало не смущаясь. — А кроме меня по–прежнему некому. Ты почему кольцо мое не носишь? Я зачем его делал, силы вкладывал? Я ведь почти поверил, что ты умерла.

— Ты зачем… — закашлялась. Но одна мысль о том, куда он меня притащил, придавала сил, заставляя высказать все, несмотря на больное горло. — Ты зачем меня в эту лужу заволок, доверчивый ты мой? Ну не умерла, прости, не успела. Так что же теперь, сразу… купаться?

Он рассмеялся. Негромко, довольно. Еще и в висок поцеловал. Я ведь у него на коленях сидела. Как он нес меня на руках, так и в воду эту бурлящую уселся, не выпуская «добычи».

— Ну а как мне с тебя иначе одежду снимать? Не ножом же резать. Вон как все заледенело. Сейчас размочим, оттаем, — невозмутимо сообщил мне о своих дальнейших намерениях. И я вроде как понимаю, что он не совсем о сексе, вернее даже — совсем не о нем, но перед глазами стоит неотвязно его розовая ванна, и щеки заливает жаром стыда. Вот ведь один раз оступишься — и все, вечно теперь в этой розовой водичке с пузыриками плавать!

— Лара, так нельзя, — меж тем отчитывал меня Лоу, а я, провалившись в темный омут воспоминаний, не сразу поняла, о чем он. — Тело надо беречь, его нельзя покидать так надолго, твой ресурс не бесконечен.

— Что?

— Что… Ты когда в последний раз… даже не ела, ладно, просто двигалась? Вставала, выходила наружу, дышала воздухом?

— Так я и была не внутри, — пожимаю плечами. Говорить с каждым разом становилось все легче. Может, пар, что над водой стоял, способствовал. Может, надо было просто начать.

— Лара, храм — это участок пространства с измененным энергетическим фоном, он замкнут сам на себя, это отдельный мир. И там нельзя находиться долго, тем более в трансе. Какое–то время тело сохраняется, его жизнедеятельность поддерживается исключительно за счет энергетики храма, но не вечно. Потом тело гибнет, а душа остается бродить меж мирами. Ты что, вечно собралась с тем шаманом беседовать?

— Я недолго… я просто упала, а потом… Не ругайся, я не понимаю. А тот шаман, он там что, вечно?

— Вечно. Только в отличие от некоторых упавших девочек, он там специально вечно. Целенаправленно. Умеют они еще при жизни душу привязывать к определенным объектам. А после смерти не растворяются в небытие, а остаются — хранителями долин, гор, храмов.

— Зачем?

— Помогать живым. Это часть их служения.

— Служения кому?

— Своему народу, конечно. Шаман, как и коэр, служит своему народу. Всю жизнь, и даже после жизни. И даже до…

— И ты?

— Не обо мне речь. Как долго ты пробыла в храме?

— Не долго. Не знаю, — пытаюсь сообразить. — Был день, вечер, и снова день, это когда солнце, а потом еще дождь… Знаешь, был такой дождь, а я не замерзла. Было тепло. А сейчас холодно. Голове. А тело, наоборот, обжигает. Откуда здесь такая горячая вода?

— Источники. Из самого сердца гор, — он ссаживает меня с колен на дно, так что я погружаюсь по подбородок. — Она не должна быть слишком горячей, ты скоро привыкнешь. В обморок падать не собираешься?

— Вроде нет.

— Вот и хорошо. Тогда сиди, грейся, я слетаю за твоей одеждой. Да и машину сюда перегоню, чтоб по холоду тебя не таскать, — он решительно встал, и вода потоками заструилась вниз по его одежде.

— Лоу, — хотела спросить, а как же он, весь мокрый, полетит. Но вспомнила, что вампирам холод не страшен, и спросила о другом. — А ты здесь вообще откуда? И — зачем?

— А я здесь случайно, Лара, — ответил он неожиданно зло. — Совсем случайно. Он сказал, что ты умерла, еще месяц назад.

— Но месяц назад мы с тобой… виделись, — что–то совсем я запуталась.

— Вот это вряд ли. Давай ты все же спиной о камень обопрешься, мне спокойнее будет, — он помогает мне пересесть. — Одежда потихоньку оттаивает, сними ее, пока меня не будет. Заодно и пальчики разработаешь, — сам он запрыгивает на камень, собирает волосы в хвост, резким движением стряхивает с него воду. — Сейчас сентябрь, Лара. Кончается.

И он взмывает в воздух, обдавая меня ворохом брызг и оставляя одну. А я остаюсь недоуменно считать и пересчитывать дни, и сентябрь у меня не выходит никак. Особенно конец.

Но время, незамеченным промелькнувшее мимо, было сущей малостью, по сравнению с одной только фразой. «Он сказал, что ты умерла»… «Он сказал, что ты умерла»… Он отправил меня умирать и похоронил меня заживо в своих мыслях. Как я и хотела, как я его и просила. А дальше? Он объявил меня умершей для себя и для окружающих, и даже проверять не стал, а так ли это. Он действительно дал мне шанс — выжить или умереть, но без него… Вот только причем здесь Лоу? И как мог пройти целый месяц, я не так уж и долго пробыла в этом мире снов, я не так уж и много видела… Или просто запомнила не все?

Вернулся Лоурэл. Выпрыгнул из своей машины — резкий, стремительный, губы сжаты, в глазах полыхают молнии. Злой. И мокрый вдобавок, так и не переоделся.

— А говорил, вампиры в мокрых тряпках не купаются, — не удержалась от комментария. — А они в них еще и летают, оказывается. Ты ж себе всю машину намочил.

— Высохнет, — он чуть тормознул на самом краю, окинул себя взглядом, будто только сейчас заметил, поморщился, и дернул с себя рубаху. — Лара, тряпки — это тряпки, им не стоит уделять внимания больше, чем они заслуживают.

Глядя, как летят пуговицы и рвутся петли, трудно было не поверить в его искренность. Штанам повезло больше, расстегнуть их он все же изволил. И вот уже жалкая кучка мокрых и рваных тряпок вместе с насквозь промокшими сапогами валяется на камнях, а он решительно спрыгивает в воду и движется ко мне. Совершенно не похожий на героя любовника. Ни в каком месте.

— Отогрелась? — он усаживается напротив меня, и из воды теперь торчат лишь плечи да коленки. — Попробуй все же раздеться. Разрабатывай пальчики, они ж у тебя наверняка двигаться почти разучились.

— У тебя, похоже, тоже, — послушно подношу руку к горлу и пытаюсь справиться с пуговицами. Выходит не очень. — Ты зачем рубашку порвал? Тоже мелкая моторика страдает?

— Она мне не нравилась.

— Так зачем носил?

— Подарок, — он пожимает плечами. — Теперь могу честно сказать, что порвал в порыве страсти.

Не выдерживаю, улыбаюсь.

— Порыв был, страсти не наблюдалось.

— Ну прости, на трупы не бросаюсь. Ты только посмотри, до чего ты себя довела! Лара, ну как так можно, ну что за безответственность! Почему шатер стоит в пятнадцати километрах от храма? Это кто ж до такого додумался? Тебе же даже выйти некуда было!

Пожимаю плечами. И что он злится? Где поставили, там стоит. Нет, был бы у меня рюкзак, я б, наверно, перенесла, он в сложенном виде компактный, очень. Там бы в рюкзак еще много чего влезло. И оставила бы я это озеро, и пошла бы дальше мир смотреть… А впрочем, нет. Дальше я все равно бы застряла в храме, и остался бы мой рюкзак валяться неразобранным, а шатер не поставленным.

— Кто место для шатра выбирал? — продолжал допрос Лоу.

— Гханг'н'рт'гхэ. И он не знал ничего про храм. Я его сама случайно нашла.

— Правда? Количество вещей, которых очень вовремя не знает или не понимает Гханг'н'рт'гхэ уже давно превысило размеры возможных случайных совпадений. И чтобы этого не замечать, надо быть как минимум принцем крови, — фыркает мой седовласый мальчик, впрочем, менее всего сейчас похожий на мальчика, слишком уж выражение его лица сейчас было… не детским. Ни легкомысленной веселости, ни брызжущего во все стороны обаяния, ни извечной жажды любовных утех во взгляде. Замкнутый. Сосредоточенный. И непривычно злой, хоть и пытается сдерживаться.