Лоза Шерена. Братья. Часть первая (СИ)

— Но мы ведь с тобой знаем, что это не совсем так, правда?

Арман сжал зубы, а Гаарс лишь прохрипел:

— Ты бредишь, маг.

— Может и брежу… а может и нет. Не забудь, Арман. Когда найдешь целителя судеб, ты меня позовешь.

И показалось Арману или нет, что пленник вздрогнул. А потом вдруг побледнел, подобно выбеленному на солнце полотну. И Арман почувствовал, как в душе Гаарса шевельнулся липкий страх… хотелось бы узнать, что его так взволновало, но в случае с наемником даже магия не поможет. Слишком хорошо у него поставлены щиты — ударишь не там и сломаешь… и смерть поймает Гаарса раньше, чем Арману это было нужно. Просить же Виреса допросить пленника было опасно. Повелитель и его телохранители играют по своим правилам, и никто не сказал, что эти правила Арману понравятся.

А после казни, когда все закончится, Арман отхлещет ту проклятую гадалку из дома веселья так, чтобы у нее больше никогда не возникало желания играть на слабостях арханов.

Уже скоро срок истечет…

И Арман сможет наконец полностью задушить поднявшую голову надежду. Опасную надежду. С которой даже он не мог справиться.

Вот теперь и Вирес.

— Эрр мертв. И ничто этого не может изменить.

— Миранис ждет, — прошептал ему на ухо Нар. — Но сначала ты должен уладить пару дел в городе, ты же помнишь?

И Арман, приказав харибу сторожить пленника, вышел.

А Вирес улыбнулся показавшемуся из тени Кадму:

— Арман не заметил нашего контроля. И не дал затянуть себя в ловушку... Однако в следующий раз разыграй это иначе: осторожно и незаметно вести кого-то слишком уж утомляет.

— С меня должок, Вирес.

— Уж не сомневайся.

— И еще, — тихо сказал Вирес. — Контроль дался мне легко, потому что Армана уже предупредили. Кто-то, осознанно или нет, уже пробудил в нем тревожность, воздействовал на него своей силой. Кто-то, кому Арман безмерно доверяет, настолько, что даже не заметил сильного влияния. Вопрос только кто это и зачем?

И ушел, оставив Кадма в задумчивости.

***

В покосившемся домишке смердело старостью и тлением. Единственная комната, давно остывшая печь, рваные занавески на окна, едва стоявший стол и пол в разводах рвоты. Бывшая хозяйка его умерла в глухом одиночестве, вот тут, на той же старой кровати, на которой лежал теперь Алкадий, и перед смертью болезнь ее несщадно получила. Алкадий это чувствовал. Впитывал ее мучения, кормил ими тлеющую внутри ненависть. И не спешил вставать с ветхого ложа… куда и зачем ему спешить? Время работает на него… и силы текут к нему сами… еще немного и то, что не удавалось уже несколько лун, свершится само... Миранис, наследный принц Кассии, сдохнет. А его великая магия и, чудо какое, магия поддерживающих его телохранителей повелителя, будет принадлежать Алкадию.

И убьет его, как ни странно, тот же, кто недавно спас.

Целитель судеб… как же его зовут-то?

Рэми… мальчишка, который сам того не зная, отдал себя в руки Алкадия.

Алкадий встал с ложа, подошел к окну и посмотрел на усыпанный снегом, давно запущенный сад. А за садом, не так и далеко — покосившийся забор, сквозь дырки в котором была видна пустынная улица.

В этом квартале живет нищета и воры. Даже в этот домишко пытались пару раз пробраться, но уходили ни с чем, инстинктивно, как животные, испугавшись поставленного Алкадием щита.

Эти рожане-кассийцы, лишенные магии. Слепые и глухие. Тупые людишки, недостойные жить… и когда Кассия будет его… наконец, Алкадий сможет отомстить…

Но сначала, когда Миранис угаснет, он покормит лозу целителем судеб. Рэми один раз убежал… второй раз ему не уйти.

— Кто ты и зачем пришел? — спросил Алкадий, медленно поворачивая голову.

Посетитель, оказавшийся гибким юношей, несомненно, был магом: прошел через поставленный Алкадием щит спокойно, будто и не было его, а теперь стоял посреди комнаты и оглядывался, а в выразительных, больших глазах его читалась… легкая брезгливость.

Медленно поднявшись с кровати, Алкадий на миг глазам не поверил. Ему вдруг показалось, что в проникающих через оконце лучах он видит другого мальчишку, из далекого прошлого. С таким же чистым взглядом, с таким же огнем магии внутри, такого же спокойного и уверенного в своей силе… виссавийца.

Но наваждение пришло и отплыло, оставив за собой мягкость горечи. Всего лишь кассиец… несомненно, кассиец, рожанин… вон же, золото татуировок на запястьях, которое Алкадий чувствовал даже через толстые рукава куртки. Такому и магом-то по кассийским законам быть нельзя… здесь маги исключительно высокорожденные, арханы, а рожанам с даром дороги две — либо в жрецы, либо в объятия смерти.

Да и прошлого не вернуть. И ту боль внутри, увы, никогда не унять… слишком поздно.

Проклятая, погрязшая в своей гордыне Виссавия!

— Мне казалось, я почувствовал здесь магию, — оглянулся вдруг на Алкадия юноша. — Но, вижу, что ошибся. Ни один маг не станет жить… в таком месте.

Образованный мальчик. Почти чудом доживший до этих лет избалованный и образованный маг-рожанин. Редкий камушек в руках Алкадия.

— Место не столь важно, юноша. Важен человек. Чего ты хочешь?

— От тебя — ничего. Я надеялся найти учителя, которому неважно, ни то, что я рожанин, ни то, что я — беглец. Но какой из тебя учитель, старик?

Вот она дерзость и уверенность юности! Во вздернутом подбородке, в сверкающем гордостью взгляде. Скормить бы щенка лозе, но… Учитель… никто и никогда не хотел, чтобы Алкадий был его учителем… Дар… чистый, мягкий… струившийся через кожу щенка, дар, равный которому редко появлялся даже в Виссавии… и такой знакомый… будто запах детства, прорвавшийся через пелену памяти.

Может, попробовать?

Может, и попробовать. Но что щенок отсюда больше не уйдет, Алкадий знал точно.

Он медленно поднялся с кровати, улыбнулся:

— Магия, говоришь? Место тебе не нравится?

И махнул рукой. Домик преобразился. Выпрямился, будто помолодел. Засверкали чистотой полы, укутались в ковры стены, захрустел радостно огонь в печи, и свет, проникающий через чистые тонкой работы занавески, стал вдруг золотым. Ласковым.

Да и сам Алкадий преобразился. До этого ему незачем и не для кого было принаряжаться. Грязный и давно забывший о мытье. Волосы всколочены и посерели от пыли, борода небрита уже седмицу, да и несет от него. И что же? Но перед этим юнцом стало даже стыдно за свою неопрятность. И магия смыла с Алкадия грязь, убрала его в добротную одежду, вычистила до блеска сапоги из мягкой кожи. И расчесала белые, кажущиеся седыми волосы, уложив их в тугой хвост и перевязав вышитой тесьмой.

— А ты совсем же не старик! — засмеялся вдруг юноша.

И обернулся на богато накрытый стол, судорожно сглотнув… Голоден? Вот она, беспечность молодости… и проданная за косточку щенячья преданность.

— Так лучше, мой ученик? — спросил Алкадий. И когда юноша кивнул, мягко пригласил:

— Ешь, ешь, силы тебе понадобятся… Ведь учитель я строгий.

И сжирающие душу ненависть и обида вдруг куда-то отступили, растворились в восхищенном мальчишеском взгляде. Как же он молод! И как жаль, что в светлых красивых глазах его уже плещется укрытая боль…

Они чем-то похожи. И Алкадию это нравилось.

— Как тебя зовут, ученик? — спросил Алкадий, любуясь своим дерзким щеночком.

— Лиин, мой учитель, — быстро ответил юноша. И прыгнул на скамью, принимаясь за еду…

Лиин, значит…

Ярость. 5. Рэми. Плен магии

Я никогда не противлюсь искушению,

ибо знаю по опыту: то,

что мне вредно, не искушает меня.

Джордж Бернард Шоу

Вирес давно уже почувствовал, что повелитель в смятении. Неудивительно. Тоска Деммида отравляла душу, затаенная боль грызла сердце. Наконец-то он позвал. Повинуясь приказу явиться немедленно, телохранитель зашел в спальню и удивился царившей там темноте. Хотел было сказать замку зажечь светильники, но остановился, услышав тихий приказ: