Время и боги: рассказы

— Боги предлагали мне сверкающие миры, и всё, что лежит внутри Пределов, и даже то, что лежит за Пределами так далеко, как только могут увидеть боги, а ты приходишь ко мне с верблюдами и златом!

Тогда настал черёд Ханазара держать речь, и умолял он Каи:

— В садах моего родного дома провёл я один час, о котором тебе должно быть известно, а посему я молю тебя — того, кто не принимает моих даров, нагруженных на слонов и верблюдов — яви мне свою милость и даруй мне лишь одну пылинку из тех, что легли на груду прошедших часов, сваленных в тёмной твоей пещере, верни мне хотя бы одну секунду из этого моего часа!

Но услыхав слово «милость», Каи расхохотался, и царь развернул свои армии на восток. Так возвращались они в Аверон, и скачущие впереди герольды трубили:

— Вот идет Ханазар, царь Аверона и окрестных гор, Могущественный владыка своей страны и всех подобных земель, буде таковые отыщутся где-нибудь за горами!

Но велел им царь:

— Трубите лучше, что идёт один очень усталый человек, который, ничего не достигнув, возвращается из своего напрасного путешествия.

Так вернулся царь в Аверон.

Но рассказывают, как однажды вечером, когда клонилось к закату усталое солнце, вошёл в Илаун один арфист с золотой арфой в руках, и добивался он аудиенции у царя.

И рассказывают, как его привели и поставили перед троном, на котором сидел в одиночестве печальный царь, и арфист обратился к нему с такой речью:

— В моих руках, о царь, золотая арфа, и к струнам её пристали, подобно пыли, малые секунды позабытых часов и незначительные события тех дней, что минули.

И поднял голову Ханазар, а арфист прикоснулся к струнам, и тогда ожили вдруг позабытые дела и прошедшие события, и звучали мелодии песен, что давно умолкли, и вот уже много лет не воскрешали их голоса живых. А когда увидел арфист, что благосклонно на него глядит Ханазар, то пальцы его ударили по струнам с ещё большей силой, и струны загудели, как тяжёлая поступь идущих по небу богов, а из золотой арфы исторглась невесомая дымка воспоминаний.

И царь наклонился вперёд, и вглядываясь сквозь эту лёгкую дымку воспоминаний, увидел не стены своего дворца, а увидел он солнечную долину и звенящий ручей, увидел густые леса на каждом холме и старинный свой замок, что одиноко высился на далёком юге.

А арфист, заметив, как волшебно переменились черты лица Ханазара, как задумчив стал устремлённый вперёд взгляд, спросил:

— Доволен ли ты, о царь, который властвует над Авероном и окрестными горами, а также всеми подобными землями, буде таковые отыщутся?

И царь ответил ему:

— Вижу я, будто снова стал ребёнком и снова живу в уединённой долине на юге. Откуда мне знать, доволен ли великий царь и владыка?

И когда высыпали на небе и засияли над Илауном звёзды, царь все сидел и неподвижно вглядывался во что-то перед собой, и все придворные покинули огромный дворец, а вместе с ними ушёл и арфист. Остался лишь один слуга, который стоял за троном и держал в руках длинную горящую свечу.

И когда новый рассвет вновь проник в мраморный дворец сквозь притихшие арки окон и входов, то огонь свечи поблёк, а Ханазар всё ещё сидел и смотрел прямо перед собой, и точно так же продолжал он сидеть, когда в другой раз высоко над Илауном загорелись яркие звёзды.

Но на второе утро очнулся царь, и послав за арфистом, сказал ему:

— Теперь я снова стал царём, и ты, кто умеет останавливать часы и возвращать людям прошедшие дни, должен встать на страже моего великого завтра. И когда я отправлюсь в поход, чтобы покорить край Зиманхо, будешь ты стоять со своей золотой арфою на полпути между этим завтра и пещерой Каи, и тогда, быть может, что-нибудь из моих деяний и побед моей армии случайно пристанет к струнам твоей арфы и не канет в забытьё пещеры, ибо моё будущее, что своей тяжкой поступью сотрясает мои сны, слишком величественно, чтобы смешаться с позабытыми днями в пыли минувших событий. И тогда в далёком далеке грядущего, когда мертвы будут цари и забыты их дела, какой-нибудь ещё не родившийся музыкант придёт и исторгнет из этих золотых струн память о тех свершениях, что гулким эхом тревожат мой сон, и тогда моё будущее проложит себе дорогу сквозь прочие дни и расскажет о том, что Ханазар был царём!

И ответил арфист:

— Я готов встать на страже твоего великого будущего, и когда ты отправишься в поход, чтобы покорить край Зиманхо, и твоя непобедимая армия прославится, буду я стоять на полпути между твоим завтра и пещерой Каи, дабы дела твои и победы зацепились за струны арфы и не канули в забытьё его пещеры. И тогда в далёком далеке грядущего, когда мертвы будут цари, а все их дела — позабыты, арфисты будущих столетий оживят этими струнами великие твои свершения. Я хотел бы это сделать!

И даже в наши дни люди, которые умеют играть на арфе, всё ещё поют о Ханазаре, — царе Аверона и окрестных гор, а также и некоторых земель за горами, — и о том, как пошел он войной на страну Зиманхо и сражался во многих великих битвах, и как в последней из них одержал он славную победу, и как он погиб… Только Каи, который дожидался у своей пещеры, когда же сможет он вонзить свои когти в славные дни и часы Ханазара, так и не дождался их, а снял он урожай совсем никудышных делишек, а также дней и часов людей незначительных, и часто тревожила его тень арфиста, что стоял со своей золотой арфой между ним и всем остальным миром.

Горечь поиска

Перевод Ф. Иванова-Филиппова

О царе Ханазаре рассказывали, что он очень усердно поклонялся богам Старины. Никто так не поклонялся богам Старины, как царь Ханазар.

Однажды, вернувшись из храма богов Старины, где он на коленях молился этим богам, царь приказал жрецам предстать перед ним, и сказал:

— Мне хотелось бы узнать кое-что о богах.

Жрецы предстали перед ним, нагруженные множеством книг, из которых люди черпали мудрость богов, но царь сказал им:

— Этого нет в книгах.

И жрецы удалились, унося с собой тысячу хорошо описанных в книгах способов, с помощью которых люди могут обрести мудрость богов, остался лишь один из них, главный жрец, забывший книги, которому царь сказал:

— Боги Старины могущественны.

И ответил главный жрец:

— Очень могущественны боги Старины.

Тогда царь сказал:

— Нет богов, кроме богов Старины.

И ответствовал жрец:

— Нет никаких других богов.

И они были одни во дворце, и царь сказал:

— Расскажи мне что-нибудь о богах или о людях, если ты знаешь о них правду.

И сказал главный жрец:

— Далека и светла и пряма дорога к Знанию, а по ней в пыли, по жаре, идут все мудрые люди земли, но в полях, перед тем как подойти к самой-самой мудрости, они ложатся отдохнуть или собирают цветы. По сторонам дороги к знанию — а она, о царь, трудная и жаркая — стоит много храмов, а в дверях каждого храма стоят бесчисленные жрецы, зазывающие утомившихся в дороге путников, крича им: «Это Конец».

А в храмах звучит музыка и со сводов струится аромат тлеющих благовоний. И взглянув на прохладный храм, а на какой храм ни взглянешь, все прохладны, или услышав звучащую в храме музыку, путники заворачивают в них, чтобы посмотреть, действительно ли это Конец. А когда они узнают, что этот храм на самом деле не Конец, они вновь выходят на пыльную дорогу. Они идут по ней до тех пор, пока не смогут больше идти, ничего не видя в пыли, усталые и измученные путешествием, и не заглянут в какой-нибудь другой храм, в который их пригласит доброжелательный жрец, и тоже скажет, что это Конец. И на этой дороге никто из друзей не может указать им путь, потому что он может сказать лишь одну-единственную правду: «Друг, мы ничего не видим в пыли».

А скрывающая дорогу пыль, началась еще тогда, когда началась дорога, и все, кто идет по дороге, поднимают пыль ногами, и она появляется у дверей храмов.

И, о, царь, если ты бредешь по этой дороге, то лучше отдохни, услышав призыв: «Это Конец» и звуки музыки где-то вдали. И если в пыли и темноте ты минуешь До и Муша, пройдешь мимо прекрасного храма Кинаша, или улыбающегося Шината, уста которого вырезаны из опала, или Шо с глазами из агата, или Шайло и Минартитепа, Газо и Амурунда, и Слига, жрецы других храмов не преминут позвать тебя.