Смех дракона (сборник)

Маг потянулся сквозь зеркало, спешно укрепляя связующую нить, вплетая в нее волокна собственной силы. Сил, по правде сказать, оставалось мало. Но об этом старик запретил себе думать.

…проклятье! Канал был перекручен, как ствол можжевельника, и уходил в бездны подвалов Мироздания, куда Симон проваливался в своих кошмарах. Связь такого рода считалась опасней веревки палача: твари, обитавшие во мраке нижних слоев Бытия, истекали слюной, желая вырваться в тварный мир. Но отступать было поздно. Сознание Остихароса скользило по каналу, содрогавшемуся в конвульсиях, навстречу Карши. Вскоре Симон уже смотрел на мир глазами мальчишки. Тесная каморка без окон, три на четыре шага. Мощная дверь, сколоченная из досок мореного дуба, заперта снаружи. Ветхий, но чистый тюфяк. Колченогий столик, на нем – плошка с остатками каши. В оловянной кружке – молоко…

Зеркало.

Справа и слева от зеркала в бронзовых, зеленых от времени подсвечниках оплывали две свечи, потрескивая и немилосердно чадя. На зеркале была криво выведена багряная, местами черная пентаграмма и пять рун Дороги. Пользуясь моментом, Симон потянулся к недавним воспоминаниям ученика, сливая воедино сознания мальчика и старика…

…выбраться отсюда!

Ах, если бы удалось достучаться до учителя! Он меня быстро вытащит, ему это – раз плюнуть. А ядовитого гада Талела превратит в жабу! Или в таракана. Как учитель связывался с другими магами? Я же видел, я помню! Нужен хрустальный шар. Но шара нет. Нужен кристалл. Но кристалла тоже нет.

Зеркало?

Свечи по бокам. Учитель так всегда делал. Хорошо, что свечей – две. Теперь – пентаграмма и руны. Кровью! Учитель рисовал руны киноварью или красной тушью… Кровь, наверное, даже лучше. Ведь это моя кровь! Учитель сразу поймет, кто его зовет.

…и ножика нет.

Даже булавки завалящей. Надо щепку от стола отодрать. Острую… Ай! Больно-то как! Ноготь сорвал… Ну, вот и кровь. Ничего что больно. Будущий маг должен терпеть. Это те руны, точно! Я их сто раз видел. Учитель их вокруг шара рисовал и в книге… Заклинание. Как говорил учитель? С'амокх визир! Г'арокх асиперра! Лусарум… лусарум… Лусарум ни'гха? Или – лусарум го'ттха? Вроде – ни'гха…

Еще руки надо поставить вот так.

С'амокх визир! Г'арокх асиперра! Лусарум ни'гха! Учитель! Вы меня слышите? Это я, Карши! Заберите меня отсюда! Пожалуйста…

Выбраться из сознания Карши оказалось не так-то просто. Ученик не хотел отпускать Симона. Мальчик боялся, что вновь останется один, и страшный жрец, вначале притворявшийся добряком, скормит его демонам преисподней.

– Я приду за тобой, Карши. Ты веришь мне?

– Верю, учитель. Только… Приходите скорее, пожалуйста!

Наконец Симону удалось освободиться. Кажется, еле различимая паутинка все еще тянулась от него к Карши, но это не имело значения. Сознание мага скользнуло в канал, проложенный учеником, спеша вернуться в тело хозяина. Кровавые руны! И кошмар длящегося поединка с Шебубом, в котором Симон едва не достиг Мерцающих Слоев Иммутара – именно в тот момент, когда голос Карши долетел до него. Стоит ли удивляться, что канал так вывернуло! Странно, что у мальчишки вообще получилось. Руны он запомнил верно, но заклинание переврал на треть…

Похоже, старый маг не ошибся в выборе ученика. А Талел, это отродье ехидны и скорпиона! «Какой мальчишка? Нет, не видел. А что?» Умелый лжец! Ведь Симон ничего не заподозрил при разговоре. О, жрец, тысячу раз пожалеешь ты, что солгал Остихаросу Пламенному!

Неладное он почувствовал, уже вернувшись. Словно мерзкий слизень коснулся души – прилипая, присасываясь… Перед глазами возникло знакомое зеркало в ореховой раме. Но в зыбкой глади не отразилось ни Симона, ни Карши. Зазеркалье распахнулось цветком черной асфодели, впуская в спальню пряди гнилостного тумана. Извергаясь из зеркала, дыша миазмами, помрачающими разум, туман взмыл к потолку. Обозначились контуры огромного безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков…

Бесплотный демон-когитат, обитатель слоев Предвечного Мрака, здесь, в тварном мире, вынужден был принять облик. Это делало тварь уязвимой, но не менее опасной. Остихарос чувствовал, как щупальца вкрадчиво, с тошнотворной лаской оплетают его мозг, спеша отыскать средоточия Силы – излюбленного лакомства исчадий древности. Нечто подобное проделывала с магом изо дня в день Черная Вдова. Но хозяйка лабиринтов Шаннурана медлила, растягивая трапезу на долгие месяцы. Она использовала мага как дойную корову, которую не режут, пока она дает достаточно молока. Когитат же церемониться не станет. Он жадно выпьет все до капли, оставив на полу спальни лишь пустую оболочку – ригийскую мумию, муху, высосанную пауком.

Барьеры, спешно воздвигаемые в мозгу, трещали под напором демона.

– Моррах н'агиб! Р'хошш!

Маг рубанул руками крест-накрест. Зеркало брызнуло тысячей осколков, рассекая мглистое «тело» демона. Истошный визг едва не сделал Остихароса глухим, и хватка щупальцев ослабла. Часть когитата осталась в зазеркалье, ослабив тварь. Сосредоточившись, маг скользнул на ближний призрачный план. Здесь щупальца демона сделались видимыми, и Симон стал яростно отдирать их от себя, швыряя на пол извивающиеся обрывки. Каменные пальцы левой руки действовали успешнее, чем обычная плоть правой. Демон, не ожидавший такого сопротивления, отпрянул, распластавшись под потолком, и маг понял, что свободен.

– Х'акстурн ашш!

Он вновь оказался в тварном мире. Руки Симона плели в воздухе «ловчую сеть», готовясь набросить ее на когитата. Но в царстве грубой материи левая рука едва слушалась. Симон вновь ощутил, как в мозг проникают отростки демона. Проклятье! – маг не успевал… Позже Остихарос будет уверен, что совершил это в порыве отчаяния или ослепленный яростью. А может быть, в минутном помрачении рассудка. Ибо то, что он сделал, легко могло испепелить его самого.

Вал огня, вскипая лавовым гребнем, поднялся из глубин души. Тело охватило нестерпимым жаром, одежда задымилась. С отчаянным визгом тварь отдернула обожженные щупальца. Огонь, казалось, растопил камень левой руки, сделав его податливым, как воск. Пальцы вновь стали послушны, и финальная нить «сети» легла на положенное ей место. Дальше Симон действовал по наитию. Древняя магия сама прокладывала нужные пути в старике, как поток во время паводка. Жар извергся наружу, давая передышку изнемогающему, слабому телу. Но ударило пламя не в демона, а в сухие дрова, сложенные в камине.

Дерево вспыхнуло.

Повинуясь властному жесту, осколки зеркала взмыли в воздух, прилипнув к нитям «ловчей сети». Сеть вывернулась наизнанку, и миг спустя демон, конвульсивно дергаясь, оказался заключен в искрящийся шар. Тоскливый, жалобный вой наполнил спальню. Переливаясь сполохами, шар начал вращаться все быстрее и быстрее. Сквозь высверки Остихарос не без труда разглядел, что происходит с когитатом. Осколки зеркала всасывали тварь, тускнея по мере того, как их заполняла инфернальная сущность.

Время шло, и вой стих.

Порывшись в ящичках столика, Симон извлек яшмовый флакон с притертой пробкой в виде головы ифрита. «Адъяр-Сада», «Крематор Теней», тайну которого ревностно хранили джамадийские алхимики. Взглядом направив шар в полыхающую пасть камина, маг шагнул ближе и, надавив на пробку, взмахнул флаконом. Губы ифрита разошлись в подобии ухмылки, струя тончайшей небесно-голубой пыли ударила в камин. Пламя загудело, в камине разверзлась маленькая преисподняя – и зеркальный шар, чернея, провалился внутрь себя.

Миг, и все было кончено.

Дрова прогорели дотла. Поворошив пепел кочергой, Симон выковырял из золы спекшийся сгусток. Тот медленно остывал, тускнея и багровея. На всякий случай маг провел над ним рукой. Ничего. Никаких следов демонической сущности. Обычный жар раскаленного стекла. Тем не менее следует запечатать эту пакость в бутыль и закопать где-нибудь за городом. Только не сейчас. Завтра. Он слишком устал.