Редкий дар (ЛП)

В конце концов Сесиль решила выйти замуж и удалиться из высшего полусвета. Ее выбор пал на Антуана Перрина, рыцаря Ордена Лебедя, — спокойного и верного мужчину, покинувшего свои деревенские угодья ради службы королю в качестве советника по военным делам. Супруги вели тихую жизнь, изредка собирая гостей для не плотских развлечений. После безвременной кончины мужа мадам продолжила следовать тому же образу жизни. Наверное, Делоне был одним из немногих, знакомыми с обеими сторонами ее личности.

Я сумела добыть эти сведения, подслушав их разговор, тот самый, в котором Сесиль согласилась взяться за наше обучение. Не слишком благородно с моей стороны, но я не чувствовала себя виноватой. Именно этому меня и учили. Делоне постоянно твердил нам: собирайте знания любыми возможными способами.

Рядом с внутренним двориком располагалась кладовая, где сушились садовые травы. При моем небольшом росте и субтильности мне удалось скорчиться в зазоре между шкафом и открытым окном, чтобы услышать беседу, ведущуюся во дворе. Едва собеседники закончили обмениваться любезностями, Делоне сразу озвучил свою просьбу.

Плавный и сладкозвучный голос мадам отличался удивительным шармом. В ее речи улавливались отголоски воспитания в Доме Кактуса — уступчивые паузы, едва заметное придыхание, — но сомневаюсь, чтобы непривычное ухо их различило. Годы неиспользования умерили с детства привычные интонации.

— То, что ты просишь, невозможно, Анафиэль. — До меня донесся шорох — наверное, мадам покачала головой. — Ты же знаешь, я давно уже не служу Наамах.

— Не слишком ли легко ты отказываешься? — спокойно возразил Делоне. — Я же не прошу тебя обучать их плотским радостям, Сесиль, ни в коей мере, а лишь преподать теорию. Пройди с ними великие тексты… «Экстатика», «Путешествие Наамах», «Три тысячи радостей»…

— Захочешь ли ты, чтобы я проходила с мальчиком «Оду Антиноя его возлюбленному»? — в напевной плавности впервые послышались стальные нотки.

— Нет! — горячо запротестовал Делоне. Когда он снова заговорил, его голос доносился из другого места. Значит, наставник встал и принялся расхаживать по дворику. Теперь его речь звучала сдержанно и сухо. — Декламировать это стихотворение запрещено, Сесиль. Ты не настолько глупа, чтобы нарушить указ короля.

— Да. — Она согласилась легко, но без извиняющейся интонации. — Зачем ты это делаешь?

— И это спрашиваешь ты, величайшая куртизанка нашего поколения? — Он слишком ей льстил; нечасто на моей памяти Делоне вел себя столь изворотливо.

Но обмануть мадам было непросто.

— Я не об этом.

— Зачем. Зачем, зачем, зачем. — С каждым словом голос перемещался — Делоне опять не стоялось на месте. — Зачем? Изволь, я объясню. Затем, что существуют места, куда мне заказан вход, и люди, до которых мне не достучаться, Сесиль. Канцлерский суд, казначейство, секретариат при малой государственной печати… повсюду, где происходит фактическое управление государством, союзники Изабель закрывают передо мной двери. Их нельзя уговорами склонить на мою сторону, но можно соблазнить. Мне известны их пороки, я знаю их желания. Я знаю, как до них добраться.

— Это мне понятно. — Она говорила тихо, тем самым понуждая Делоне тоже сбавить тон. — Я слишком давно с тобой знакома. Ты ввел меня в круг своих доверенных лиц, и мне ведом ход твоих мыслей. И я еще раз спрашиваю тебя, Анафиэль, зачем? Зачем ты это делаешь?

Последовала долгая пауза, и мои мышцы начали ныть от напряжения, вызванного неудобной позой в тесном закутке. Ни единое дуновение ветерка не залетало в кладовую, а спертый воздух сладко и резко благоухал розмарином и лавандой.

— Ты знаешь, зачем.

Вот и все, что ответил Делоне. Я прикусила язык, дабы не попросить Сесиль продолжить расспросы. Но что бы мой наставник ни подразумевал, она его поняла. Как она и сказала, они были слишком давно знакомы.

— До сих пор? — с теплотой в голосе спросила Сесиль и тут же добавила: — Ах да, ты же дал обещание. Что ж, хорошо. Я тоже уважу его, Анафиэль, как оно того стоит. Я обучу твоих учеников великим текстам о любви — тем, что не запрещены, — и в теории преподам им искусство Наамах. Если ты поклянешься, что они оба приступают к служению по собственной воле, я готова исполнить твою просьбу.

— Клянусь. — В голосе Делоне слышалось облегчение.

— Сколько им известно?

— Достаточно, — туманно ответил он. — Достаточно, чтобы составить представление, к чему их готовят. Но недостаточно, чтобы к ним подослали убийц.

— Изабель л’Анвер мертва, Анафиэль. — Сесиль говорила ласково, словно с ребенком, который боится темноты. — Ты правда думаешь, что ее обида продолжает жить?

— Та обида живет в бывших сподвижниках Изабель, — мрачно произнес Делоне. — Сама Изабель л’Анвер де ла Курсель была моим врагом, но случалось, мы с ней оказывались заодно. Мы вполне могли бы стать союзниками, когда дочь Роланда подросла бы настолько, чтобы занять трон. А сейчас это невозможно.

— М-м-м. — Я услышала легкое дребезжание, когда горлышко кувшинчика с вином соприкоснулось с ободком бокала. — Рана Маслена д’Эгльмора загноилась, и два дня назад он скончался, ты уже знаешь? Через две недели герцогом д’Эгльмором станет Исидор, и он попросил у короля еще пятьсот рыцарей.

— На границе у него будет дел по горло.

— Верно. — Интонации Дома Кактуса уступили задумчивым ноткам. — Тем не менее он нашел время посетить Намарру и нанести визит Мелисанде Шахризай в ее загородной резиденции. Нынче Мелисанду часто видят в обществе принца Бодуэна, и, поговаривают, Львица Аззали недовольна.

— Мелисанда Шахризай собирает сердца, как придворный садовник саженцы, — неодобрительно проворчал Делоне. — Каспар сказал, что Марк поговорит с сыном, если потребуется увещевание.

Еще одно тихое позвякивание — бокал поставили на один из низких столиков. Я научилась различать подобные звуки, даже несмотря на боль в шее.

— Возможно. Но не стоит недооценивать ни одну из них — ни Шахризай, ни Львицу. Не думаю, чтобы они допустили такую ошибку по отношению друг к другу. Но, в конце концов, неспособность понимать женщин всегда была твоим слабым местом, Анафиэль. — Послышался шорох юбок — гостья поднималась. — Утром я приду и начну обучение детей. Спокойной ночи, дорогой.

Я притаилась, пока их удаляющиеся шаги не затихли вдали, а потом выбралась из своего укрытия и понеслась наверх, чтобы рассказать Алкуину все, что узнала.

И, конечно, чтобы поразмыслить над подслушанным.

* * * * *

При свете дня Сесиль Лаво-Перрин оказалась высокой и изящно сложенной, с бледно-голубыми глазами цвета свежераспустившегося колокольчика. Занятно, как в посвященных Дома Кактуса по мере увядания проявляется скрытая сталь. Несгибаемостью мадам походила на дуэйну, только была моложе и добрее. Но учительствовала строго и сразу же задала нам читать и зубрить наизусть первый из великих текстов, о которых упоминал Делоне.

Для Алкуина урок стал откровением. На Сеансе я не до конца осознавала глубину его наивности. Как ни удивительно, он совершенно не понимал сути действий, которыми воздают почести Наамах. Я, никогда не принимавшая участия в заветном танце, знала все основные па наизусть. Алкуин же руководствовался только инстинктами нежного сердца и молодой горячей плоти, совсем как простак-крестьянин.

Позже я догадалась, что в этой неискушенности заключалась часть очарования Алкуина, каким его задумал Делоне. Непорочная сладость Алкуина усиливала его обаяние и составляла соблазн, перед которым не мог устоять даже самый пресыщенный гурман. Но тогда я этого еще не понимала. Вечерами, когда мы занимались вместе, я наблюдала, как он читает с приоткрытым ртом и черты его лица меняются от невысказанных вопросов.

 — «Ласка развеянной соломой, — тихо бормотал он. — Положите руки на талию партнера и медленно ведите ладонями вверх, подбирая и приподнимая волосы возлюбленного, а потом отпустите их, и пусть они развеиваются как солома, падая теплым дождем». Ты знала об этом, Федра?