На полпути к себе

Эльфийка, опять же. Со своим смехом и величанием меня «творцом». Рассказать кому — не поверят...

Пожалуй, и не буду рассказывать. И её попрошу молчать. Мало ли что...

Барахтаясь в Море Размышлений, я не сразу уловил аппетитные запахи с кухни. А когда уловил — подскочил на постели и кубарем скатился по лестнице, пока чудесно пахнущую рыбу не съели без меня...

Вся компания уже восседала за кухонным столом. Эльфийка, в простом деревенском платье (наверняка, снова Рина постаралась) выглядящая мило и уютно. Гизариус, не сводящий с неё взгляда учёного, стоящего на пороге великого открытия. Мин, лениво ковыряющая вилкой выщербленную деревянную поверхность. Лосось — истекающая соком тушка на длинном противне — готов принять свою незавидную участь: исчезнуть в умильно урчащих животах. Не знаю, как все остальные, а я успел проголодаться и переволноваться так, что даже начал забывать о голоде. Впрочем, поймав ноздрями манящий дух запечённой рыбы, скоренько удалось вспомнить об одной из самых насущных потребностей — потребности вкусно и сытно поесть...

Я уселся за стол и вопросительно взглянул на доктора. В смысле: «Приступим?» Гизариус, хоть и был увлечён мечтами о совсем иных сферах существования, возражать не стал и занёс нож над лососем. Молчаливым согласием всех присутствующих разделка рыбы была доверена именно доктору, как человеку, сведущему в устройстве тел.

Ваш покорный слуга проглотил слюну, уговаривая желудок потерпеть ещё пару мгновений, и...

Звука удара мы не услышали, как не услышали и свистящего полёта стрелы. Но все сразу поняли: что-то произошло. Неуловимо изменился даже воздух: ранее наполненный только предвкушением обильной трапезы, сейчас он зазвенел от напряжения.

Доктор растерянно переводил взгляд с одной из наших гостий на другую. И посмотреть было, на что!

Мин подобралась, как шадда перед прыжком, стальные глаза искали только одно — цель. Эльфийка... Эльфийка выпрямилась так, словно позвоночник в мгновение ока стал раскалённым стержнем, а тёмно-бирюзовый взгляд утратил все оттенки чувств, кроме убийственного спокойствия в ожидании атаки.

Минута прошла в гробовом молчании, а потом...

Со двора донеслось певучее:

— Преступившая! Не прячься за стенами чужого дома! Или ты хочешь взвалить тяжесть своего греха на плечи людей?

Я едва заметил движение — так быстро эльфка метнулась к двери. Пришлось уныло вздохнуть, откладывая свидание с лососем, и, вслед за Мин и доктором, поспешить на свежий воздух. Туда, где разыгрывалась нешуточная драма.

Посреди двора стоял эльф. Самый натуральный, без мороков и иной маскировки. Собственно говоря, появление листоухого в этих краях, если и считалось редчайшим событием, то после несостоявшейся казни эльфки расценивалось мной, как закономерное совпадение. Хуже было другое: я знаком с этим эльфом. Как там бишь, его называл младший родственник? Кэл?...

Лиловые глаза полыхают гневом. Таким жарким, что я невольно удивился: и как снег под этим взглядом не закипает?... Серебристые пряди волос свободно падают на плечи: ни заколок, ни шнурков. Странно... Что-то напоминает... Одежда — даже в наступающих сумерках — слепит глаза своей белизной: от мягких сапожек, отороченных мехом, до последнего ремешка на куртке и длинного свёртка за спиной, перетянутого шёлковыми шнурами — нигде ни единого пятнышка. Ай-вэй, как дурно! Этот парень собирается...

— Я пришёл за отмщением! Примешь ли ты вызов vyenna’h-ry [12]? — в голосе эльфа звучали нотки напряжённого ожидания.

Vyenna’h-ry? «Чистый поединок»? Да, надо было сразу догадаться — достаточно взглянуть на стрелу, вонзившуюся в дверь докторского дома. Белее снега: и древко, и оперение, и (могу спорить, на что угодно) наконечник. Он, кстати, изготавливается из очень специфического материала... Кости того, за чью смерть и требуют возмездия. Очень серьёзная традиция. Очень. А если дела становятся официально-скучными, меня неудержимо тянет пошутить...

— Одумайся, Кэл! — строго, но очень спокойно ответила эльфка. — Не делай то, о чём будут скорбеть твои близкие!

— Я получил их благословение, не волнуйся! — тонкие губы язвительно дрогнули.

— Получил? — эльфка слегка удивилась: похоже, она была слишком хорошо знакома с упомянутыми родичами, чтобы поверить в столь безрассудный поступок с их стороны.

Безрассудный... Почему мне так кажется? Да, vyenna’h-ry обычно заканчивается кровью, но далеко не всегда — гибелью кого-то из поединщиков... Или... Эльфка чувствует дыхание смерти? Только не это...

— Я жду, Преступившая! — Кэл сузил глаза. Костяшки изящных пальцев, сжимающих плечи длинного лука, начали наливаться синевой.

Эльфка медлила. Смотрела на бросившего вызов, но никак не могла найти верные слова для ответа — мне с моего места были хорошо видны её лицо и лицо Мин. Глаза воительницы меня и поразили: совсем недавно полыхавшие огнём, они словно потухли. Омертвели. Девица наблюдала за происходящим с отрешённостью отшельника, далёкого от мирских забот. Понимающего, что близится буря, и признающего своё бессилие перед ней. Вот это самая покорность судьбе меня и взбесила...

Ах, так? Нет, Слепая Пряха, ты слишком рано решила закончить этот фрагмент Гобелена! Все смирились и опустили руки? Хорошо. Но у меня есть на этот счёт своё мнение. Пусть глупое и ошибочное, но — своё.

Дважды за сегодняшний день я беспрекословно исполнял прихоти Судьбы. Дважды оказывался на Пороге — без надежды на спасение. Дважды выходил из воды твоих объятий, стерва... Нет, не сухим. Увы. Но на этот — третий — раз я не буду ждать, пока всё решится само собой. Надоело.

Пришло время доиграть прерванную партию. Появление Кэла — случайное или нет — пришлось как нельзя кстати. Я не любитель драк, но, пожалуй... Иногда только близкий контакт с противником позволяет понять самого себя. Понять и принять. А мне так не достаёт именно понимания...

Ваш покорный слуга вернулся к двери и протянул руку к древку стрелы. Тонкие иглы уз крови кольнули подушечки моих пальцев. Разумеется, «глашатай» создаётся с использованием магии, поскольку должен возвестить о причине мести... Невидимые крючки, удерживающие наконечник стрелы в дверной доске, печально вздохнули, втягиваясь в белую кость: приручить «глашатая» может только тот, кто способен принять вызов, но в моём случае некоторые правила не работают. К сожалению... Я дёрнул древко, вытаскивая стрелу из двери.

Глухой «чпок» заставил эльфку обернуться. Бирюза глаз испуганно спросила: «Зачем?...», но я лишь усмехнулся своим мыслям. Усмехнулся, спустился по ступенькам террасы и прошёл по двору, останавливаясь в пяти шагах от насторожившегося эльфа.

— И кто только учил тебя хорошим манерам, lohassy? — начинаю. Тоном уставшего от детских выходок старика. — Пришёл в чужой дом, попортил дверь... А из-за чего, спрашивается? Из-за нелепого желания умереть раньше срока... И ведь вроде не маленький, а творишь непотребство, свойственное капризному ребёнку...

— По какому праву ты вмешиваешься? — он даже проглотил «lohassy», заворожённо следя взглядом за движениями стрелы в моих руках.

— По праву того, кому «глашатай» позволил себя взять, — медленно, с нажимом на каждое слово, пояснил я.

Лиловые глаза сверкнули.

— Ты хочешь принять вызов вместо неё?

— Разве хочу? Я уже его принял. Или тебе недостаточно?... — делаю вид, что обиделся.

Намерен соблюсти все традиции? С превеликим удовольствием! И я сложил стрелу пополам...

Просто так сломать древко «глашатая», как и любой другой эльфийской стрелы, невозможно. Если не знать одного небольшого секрета... Складывать нужно, одновременно разводя концы в стороны, тогда древко, изгибаясь и скручиваясь, не выдерживает напряжения и легко ломается. Что и демонстрирую...

Две половинки «глашатая» полетели под ноги эльфу. Тот посвятил несколько вдохов изучению обломков стрелы, потом поднял взгляд на меня: