Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

Так вот, дьявольским силам, несмотря на кажущуюся близость победы, так и не удалось ворваться в твердыню, воздвигнутую святым именем досточтимого Пимена, и немалая заслуг а в этом была нескольких незаметных старушек, протирающих светильники и паникадила, торгующих свечками, медными крестиками и копеечными иконками. Одна из них, Пелагея Ивановна Маркова, маленькая, высушенная годами, но еще сохранившая удивительную подвижность и теплые молодые глаза на морщинистом лице, стояла за свечным ящиком, когда в Пименовскую церковь робко вошли три члена ГРОМа: Ваня Ярных, автомобилист Колесов и несколько скептически настроенный Волохин.

Прозорливая Пелагея Ивановна сразу же заметила трех богатырей к шепотом позвала их к себе, поманив крючковатым пальцем.

— Ты, Татьяна, послужи за меня, — приказала ока подруге, передавая ей выручку и свечи.

— Вижу, вижу — трудное дело вы затеяли, — покачала головой ветхая старушка. — Ах, простая душа, не своим делом ты занялся, сынок!

Пелагея Ивановна ласково схватила Ваню Ярныха за ухо и, как мать в детстве, несколько раз небольно дернула.

— А ты много о себе воображаешь, парень! — она, как нашкодившему мальчишке, погрозила пальцем Волохину. — Постой, постой, да тебя не Сашкой ли звать?

— Сашкой! — откликнулся удивленный пенсионер.

— То-то я смотрю, ты, как Александр Македонский, напыжился.

— Так, это, значит, автомобилист, — обратилась она к Колесову. — Машинным маслом от тебя, милок, несет, как от пьяницы перегаром.

— Чую, зачем пришли, давно-давно был мне сон, а где же четвертый?

— Был четвертый, да по дороге у него опять машина сломалась.

Пелагея Ивановна вздохнула и перекрестилась, шепча:

— Все правильно, «много званых, да мало избранных», «не десять ли исцеленных было, где же девять?» — вот что говорит Господь, Это с бдагодарствием возвращается из десяти одни, а на брань хорошо, если из четырех трое идут, Великое дело вы затеяли, шельмецы.

Старушка улыбнулась всем троим и, поправив платок, повлекла их из храма. Ваня Ярных подхватил ка плечо свой мешок, в котором у него что-то железно загрохотало, и следом за остальными побежал из церкви через двор, замыкая процессию, шедшую за маленькой юркой монашенкой. Они вошли в одноэтажную боковую пристройку-крестильню, что стояла возле главных ворот, и там, в невысоком длинном помещеньице, скупо освещенном лампадами и светом из крошечного оконца, Пелагея Ивановна усадила трех громовцев на лавку.

— Ну, рассказывай, простая душа, что у тебя в мешке? — обратилась она к младшему громовцу.

Ваня Ярных, смущаясь, что его так выделили среди друзей, развязал мешок.

— Скажи, бабушка, правду ли говорят, что здесь, в Пименовской церкви, могут подсказать, каким оружием можно с нечистой силой бороться? Вот я принес своя сапожные инструменты. Нет ли среди них чего-нибудь, чем бы можно было беса или ведьму так двинуть по макушке, чтобы они сгинули в преисподнюю и больше не сунулись на свет божий? У меня тут есть старые инструменты, еще дореволюционные. Погляди, бабушка Вы люди церковные, у вас глаз как алмаз на святые вещи. Вдруг есть что-нибудь подходящее.

Ярных потряс мешком и разложил на полу сапожные инструменты.

— Так, а ты чего принес? — подбадривающе спросила она Колесова.

— Я, бабуль, вообще-то бывший комсомолец и, если честно говорить, ничего святого не имею. Вчера в гараже ходил-ходил, ко ничего путного не обнаружил. Вот разве что выпросил у сторожа гирю с двуглавым орлом, да и ту побожился отдать через неделю. На крайний случай мне Маркелыч посоветовал гаечный ключ взять потяжелее, я взял по руке, чтоб действовать удобно было, вот он.

Колесов показал святой старушке гаечный ключ номер четырнадцать, похожий на булаву внушительных размеров, достав его из махрового полотенца.

— Хорошо, хорошо! — сказала старушка, попытавшись взять в руки ключ. — Ой, да какой он тяжелый! Не по моей руке.

— Говори теперь ты, Александр Македонский, чем ка войну против беса вооружился?

— Я, простите, не знаю вашего имени-отчества, бабуля, — наставительно начал капитан милиции в отставке и сделал паузу, дожидаясь ответа по своей милицейской протокольной привычке.

— Пелагеей Ивановкой меня звать, фамилия Маркова.

— Приятно познакомиться, Пелагея Ивановна, — буркнул скептический громовец. — Я на роль Александра Македонского не претендую, меня Александром Михайловичем величают, фамилия моя Волохин. В милиции проработал сорок лет. Кроме того, я ветеран и имею орден Отечественной войны третьей степени и медаль «За отвагу», а также «За взятие Берлина». Не знаю, как вы тут в церкви, а я нечистой силы повидал за неделю столько, сколько за всю свою жизнь не видел. Да, развели вы, церковные, нечисти, хуже, чем мы, милицейские, рецидивистов и рэкета.

Пелагея Ивановна, ничуть не обидевшись на эту неумную тираду доблестного громовца, по-прежнему ласково улыбалась так, что Волохин вдруг осекся и по-мальчишески спросил:

— «ТТ» против ихнего брата не подойдет? У меня одна обойма еще осталась!

Когда-то и Маркова тоже прошла всю войну и даже была капитаном связи, у нее тоже было два ордена, а медалей побольше, чем у Волохина, поэтому она просто ответила:

— Нет, Сашка, «ТТ» не подойдет.

И все громовцы, глядя ей в лицо, поняли, что в молодости она была на редкость красивой и сердечной женщиной. Им стало грустно.

— Жалко, вздохнул Волохин. — Чем же мне воевать?

— Была бы смелость, воевать чем — найдется, — ободрила его Пелагея Ивановна, — а смелости тебе не занимать, Александр.

Пелагея Ивановна Маркова, услышав признание Волохина, что раньше он много насмешек чинил своему сотоварищу по ГРОМу — мастеру клюки Побожему, спросила, хочет ли он получить хорошую клюку?

— Конечно, Пелагея Ивановна, я уже себе имидж выбрал — буду стариком, как Тимофей Маркелович.

— Тогда подожди минуту, — и старушка открыла висячий замок в маленькую кладовую комнатку, дверь в которую находилась в темном углу.

Таинственные, непростые веши хранятся в таких чуланчиках при церквях, переживших все гонения и муки, воздвигнутые с тем, чтобы прославить стойкость защитников христианской веры. Книги в тисненых переплетах, обтягивающих кипарисовые доски, не подверженные тлению; серебрянке подсвечники с изображением евангельских сцен; формы для просфор; бутыли с елеем и отделанные фарфором коробочки для хранения ладана. В углу комнатенки под иконой с целителем Пантелеймоном стояли старинные трости, одна из которых не то с серебряным, не то с булатным стальным набалдашником особенно была основательна и сурова на вид.

Пелагея Ивановна вынесла ее Волохину и, держа вертикально, передала в руки ученика великого сыщика Маркелыча.

— Не простую, а достопамятную дарю тебе тросточку, Александр. С нею ходил наш настоятель отец Досифей. Из знаменитого Свято-Угрешского монастыря это была реликвия, которую спас с риском для жизни отец Досифей в тридцатом окаянном году, когда порушили эту святую обитель. Этот посох непростой Он сделан из древка пересветова копья, которым сражен великий басурман Чели-бей. Ты помнишь, Саша, картину, дай Бог памяти, кажется, Васнецова «Бой Пересвета с Чели-беем»? Так что с антихристовым воинством тебе предстоит сражаться пересветовым копьем. Все это перед смертью поведал мне отец Досифей, наказав хранить посох до нужного часа. Бери, Александр, с ним тебе никакая нечистая сила страшна не будет.

Пелагея Ивановна, встав на цыпочки, дотронувшись до лба бравого отставника, перекрестила его троекратным крестом. Обратившись к Ярныху, указывая с улыбкой на его разложенные на полу сапожную лапу, рантовочный нож, токмачок и прочие инструменты, произнесла:

— Тебе, Ванечка, я скажу так — у тебя все инструменты святые, их нечистая сила как огня боится, потому что ты своими трудовыми руками обувь людям сохранял и ноженьки их берег, чтоб ходить им по мытарствам их, поэтому хоть молотком с гвоздиками орудуй, хоть этой сапожной лапой — любая нечисть сгинет.