Прекрасная Дева Орков (СИ)

– В пещерах их не может быть много, – все так же спокойно сказал Тингрил. – Если они строят землянки, значит, пещеры неглубоки и не уходят под горы.

– Верно, чего ради им выползать на дневной свет, коли можно пожить в темноте и зловонии!

– Я лучше устроюсь в орлином гнезде, в медвежьей берлоге! – Элуин сердито встряхнул темными кудрями и так оглядел товарищей по оружию, будто сомневался в их рассудке. – Как знаете, доблестные эльфы, но меня тошнит от подобного соседства! Не понимаю, зачем и толковать об этом.

В самом деле, не стоит говорить, какую ненависть питают квэнди к своим исконным врагам. Все повадки орков, самые звуки их наречий настолько отвратительны эльфу, что предложение Тингрила казалось и впрямь немыслимым. По доброй воле провести две ночи и день в долине, занятой этими тварями… Однако все понимали, что отряду нужна передышка, а ночной переход, который неизвестно чем завершится, может быть слишком тяжел для коней.

– Говорил я, надо было отправляться пешими, – мрачно добавил Элуин после недолгого молчания. Никто не возразил ему, да он и сам знал, что пешими они не прошли бы и половины своего пути.

– Что скажете, доблестные эльфы? – обратился Тингрил к притихшим воинам.

– Жаль коней, – сказал Нарендил.

– Да что там, надо оставаться здесь, – твердо произнес Элендар. – На войне мы видывали их и ближе. Будем жечь можжевельник, это отобьет вонь.

Никто более не спорил. Отряд двинулся вдоль ручья, вверх по ущелью. Солнце еще не коснулось вершин, когда скалистые стены раздвинулись, и взорам эльфов предстала долина. Подобно огромной чаше, она была наклонена с севера на юг; и как последние капли вина сочатся через щербатый край, так ручей стекал в ущелье. По склону были рассыпаны валуны, обломки скал, вросшие в землю, иные с лежащую собаку, иные с небольшой дом, исчерна-серые, как и везде в этих горах. Менее чем через фарлонг долина разделялась надвое: восточный рукав крутыми уступами поднимался вверх, западный сворачивал в сторону, и обвал перегораживал его. Урочище имело форму треугольника, окруженного высокими стенами. Видно, и в ненастье тут было потише: даже на кручах росла трава да мелкий можжевельник. Здесь-то и располагалась деревушка. Приземистый кустарник между валунами прорезали узкие путаные тропки. Ручей сбегал со скал, разделяющих долину, с их западной стороны. Шум падающей воды был подобен шуму крови в ушах, но тот, кто привыкал к нему, переставал его слышать. Еще западнее, напротив ручья, в скальной стене чернели пещеры и курился навозный дымок над землянками.

Отряд подъехал к ручью. Вода на протяжении тридцати шагов оставалась чистой, как и подобает горной воде. Дальше был зловонный бочажок, о котором говорил Элендар. Тингрил остановил коня, поднес к губам рог, оправленный в серебро, и протрубил.

Не успело смолкнуть звонкое эхо, как из ближайшей землянки (если можно так назвать дыру в земле, как попало засыпанную валежником, – вроде неглубокой волчьей ямы) высунулась орка в растрепанных черных космах по грудь, старая, безобразная, как сама тьма. Она тупо вытаращилась на незваных гостей, и вдруг вскинула руки, широко разинула черную пасть и издала оглушительный визг, который отразился от скал не хуже трубных звуков рога. С этим визгом она вновь провалилась в свою яму. Зато повысунулись другие из землянок и пещер: выставляли только головы и мгновенно прятались. Один за другим иссякли дымки над землянками. Тишину время от времени нарушал тонкий плач, сразу прерывавшийся. Орки явно не желали никаких переговоров.

– Они испугались, – сказал Имлас, то ли спрашивая, то ли утверждая.

– Или что-то замышляют, – предположил Келион.

– Навряд ли, – ответил ему Тингрил. – Они боятся нас, как боялись всегда. Если и нападут, то только со страху.

Он снова протрубил в рог и прокричал на Всеобщем языке, обращаясь к замершей деревеньке:

– Мы не тронем вас! Нам нужна вода! Мы пробудем здесь день и затем уйдем! – Ответа не было. – Пусть кто-нибудь выйдет, чтобы говорить с нами!

Через некоторое время тишину прорвал сиплый болезненный вопль, донесшийся как бы издали и подхваченный слабым эхом, затем злые выкрики в несколько голосов. «Кричат в пещере», – сказал Келион, и тут же в одном из темных отверстий появилась невысокая фигура: кто-то оступился, упал и поднялся вновь. Это был старый орк, опирающийся на кривой и шаткий посох.

– Вождь? – спросил Имлас.

– Нет, это не вождь, – холодно отвечал Тингрил, и возле губ его проступили брезгливые складки. – Это бесполезный и беспомощный старик. Если мы убьем его, никому не будет жаль.

Старик чуть отошел от пещеры и стоял, медленно озираясь. Голоса все кричали, казалось, повторяя некий приказ. Внезапно старик оттолкнул свою клюку, опустился на четвереньки и попытался отползти в сторону. Но тут же в воздухе мелькнул камешек, кинутый из землянки. Старик охнул и замер, распластавшись ничком. За первым камнем последовали второй и третий, и тогда он с трудом поднялся и заковылял к неподвижно стоящим эльфам.

– Он, должно быть, чужой им, – сказал Нарендил. – Может быть, пленный…

– Он чей-то отец или дед, – с мрачной усмешкой произнес предводитель, – а участь его ничем не лучше участи пленного. Из слабых среди орков старики всех ничтожнее. За ребенка вступится мать, за старика никто не вступится. Смотрите.

Орк подходил все ближе, между ним и Тингрилом было не более пятнадцати шагов. Это был самый старый орк из всех, кого видели эльфы, – на поле боя такого не встретишь: седой, как речной песок, в одеждах из плешивого меха, со страшными черно-багровыми следами ударов на лице – если то было лицо – и воистину зловонный. Орк остановился, тяжело отдышался и заговорил.

– Мы не служим Мордору, – трудно было разбирать слова Всеобщего языка, произносимые низким и хриплым голосом столь невнятно, будто говорил лесной зверь, принужденный заклятьем. – Никто здесь… не служит Мордору…

– Уж конечно, вы не служите Мордору, – резко ответил Тингрил, – ибо Тому, Кто Сгинул, не нужны слуги. Не бойтесь, мы пришли не за вашими головами, – он возвысил голос, чтобы слышали и другие орки в своих ямах и дырах. – Нам нужна вода. Мы пробудем здесь ночь, день и еще ночь. Мы не тронем вас. Но тот, кто подойдет к нашему лагерю слишком близко, пусть пеняет на себя. Зачем бы он не шел, он получит стрелу в горло.

Тингрил кивнул Келиону, и тут же две стрелы пропели одна за другой – первая воткнулась в пустую глазницу черепа, что торчал на колышке возле одной из землянок, вторая – в черный пролом на лбу у того же черепа. Стрелы покачивались в широких отверстиях, трепеща на ветру полосатым оперением. Можно было надеяться, что этот знак поймут и несведущие в языках. Старик упал на колени, обвисая на посохе. Голова его мелко тряслась.

– Ты понял мои слова? – спросил Тингрил, нагнувшись с коня.

– Я понял, вождь, – прохрипел орк.

– Передай это всем своим. Можешь идти. – Орк поднял на него мутные глаза и не тронулся с места. – Иди же.

Но когда эльфийский отряд начал подниматься по склону, Имлас увидел, оглянувшись, что старый орк все стоит на коленях. Может быть, у него просто не хватало сил, чтобы встать.

Местом для лагеря избрали узкую площадку в восточной части долины, окруженную скальными россыпями, – последний мало-мальски ровный участок перед крутым подъемом. Камни так густо лежали на склоне, что эльфы едва нашли, где провести коней. Однако деревня, да и почти вся долина оказалась как на ладони – была бы охота смотреть. На расчищенной площадке поставили шатер, нарубили сушняку для костра. Кустарник на самом деле был не кустарником, а уродливыми деревцами [2]. Тонкие искривленные стволы стелились по каменистой земле, сплетались между собой, но даже мертвыми сопротивлялись руке и топору упорнее, чем ветви могучих деревьев. Нетрудно было угадать, что за сила гнула их и скручивала, не давая подняться, – ветры, дующие с вершин, и страшные снегопады. Со здешней зимой шутки всегда были плохи, а века черного владычества сделали ее нрав еще свирепей. Как водится, первыми пострадали деревья и травы – ни в чем не виновные подданные Йаванны.