Сумеречные Врата

Аон взирал на свой храм, счастливый насколько, насколько позволяла его природа. Это счастье могло бы длиться вечно, если бы течение времени не начало влиять на его силу. Поначалу слабость почти не ощущалась: лишь легкие промахи, причина которых, конечно, крылась в несовершенстве Исподнего мира, намекали на нее. Однако со временем неудачи становились заметнее, и наконец, пришлось признать подкрадывающееся бессилие. Казалось, энергия верхнего плана медленно, но верно растворялась в тусклом воздухе Исподнего мира. Несомненно, краткое возвращение на уровень Сияния полностью обновило бы его силы. Теперь Аон-отец пожалел о том, что поторопился закрыть портал. Открыть его снова было уже не в его силах.

Аон погрузился в размышления и пришел к выводу, что энергия Сияния, его чистейшая сила, способна передаваться по наследству и питать сама себя. Постигнув это, он легко обнаружил средство к обновлению и отдал соответствующие приказы.

КриНаид-сын с готовностью повиновался. В ДжиПайндру были доставлены два десятка человеческих самок - купленных, украденных или приобретенных иными способами. Каждая из них была оплодотворена Сиянием, как некогда Бадипраяд. В каждой начал расти плод. Когда плоды созрели, содержимое каждого из сосудов было извлечено уже испытанным способом. Огнеглазые младенцы, выползавшие из останков тел матерей, ярко проявляли наследственные признаки высшего измерения. Аон-отец поглотил двоих, и энергия Сияния вновь разгорелась в нем. Еще двое - и он полностью обновлен, божественные силы восстановлены. Оставшиеся полукровки были сохранены для последующего использования. Младенцев женского пола выращивали для будущего оплодотворения. Других Отец использовал со временем для своих нужд.

Когда запасы истощались, КриНаид-сын пополнял их. Теперь ему помогали младшие жрецы - культ Аона-отца стал главенствующим в Авескии, и верующие во множестве стекались в храм. Этих жрецов приходилось то и дело заменять, потому что срок их человеческой жизни был краток, но КриНаид, обладающий жизненной силой верхнего плана, жил и жил, продолжая служить своему Отцу.

А Сущий Аон, желая иметь свидетелей своего триумфа, призвал к себе младших богов. Они не явились на зов, и он сам отправился отыскать их.

Они отшатнулись при его приближении.

Когда же он проник в их сознание, то нашел там ужас.

1

Послеполуденный зной начала жаркого сезона делал ЗуЛайсу похожей на преисподнюю, но толпа, бурлившая на улицах, примыкавших к резиденции Вонара, казалась нечувствительной к жаре. Конечно, для рожденных в этом климате авескийцев атмосфера парной бани, так угнетавшая иноземных правителей, была более чем привычна. В стены, окружавшие резиденцию, то и дело врезались булыжники, а воздух гудел от оскорбительных выкриков. Иные проклятия отличались изысканной восточной цветистостью, но их красота пропадала втуне - запертые внутри вонарцы плохо владели местным наречием. Впрочем, угрожающие интонации ясны без перевода, и ставни в здании резиденции с утра были плотно заперты.

Так же заблокированы и заперты изнутри оказались все прилегающие здания квартала, в честь далекой вонарской столицы названного Малый Ширин. Дома, лавки и конторы, возведенные в неоклассическом стиле из привозного красного кирпича, выстроившиеся словно по линейке вдоль тенистых бульваров Малого Ширина, выглядели до нелепости неуместными под выгоревшим небом востока. Улицы, обычно заполненные бледнолицыми пришельцами, сегодня принадлежали смуглокожим авескийцам. Туземцы - в обычные дни кроткие и покорные в соответствии с требованиями своей религии - сегодня проявляли необычное буйство, и человек с запада, оказавшийся среди них, имел бы все основания опасаться за свою бледную шкуру. Соотечественников, даже тех, кто был в ливрее вонарских правителей, пока пропускали беспрепятственно, но это могло перемениться в любую минуту.

Авескийские стражники, стоявшие перед большими воротами резиденции, отлично сознавали опасность. Их одетые в форму фигуры застыли в молчаливой напряженной неподвижности, а лица под забралами плоских шлемов-дарли выражали профессиональную тупость. Зато темные глаза беспокойно метались, а руки с излишней силой сжимали приклады карабинов. Однако до сих пор булыжники и комья грязи свистели мимо, а на людей направлялось одно лишь словесное оружие, да и то не столько оскорбления, сколько призывы к расовой солидарности.

В плотной толпе возникло вдруг новое завихрение. Кто-то упорно проталкивался вперед, и наконец одинокая фигура предстала перед стражниками.

Человек был высок по авескийским меркам, худощав и отличался удивительной кошачьей грацией движений, совершенно чуждой угловатым жестким фигурам вонарцев. Он был одет в просторную тунику и широкие шаровары из невесомой ткани песочного цвета, какие могли принадлежать любому горожанину. Бронзовую уштру, изогнутый треножник, символ победоносной покорности, также носил едва ли не каждый авескиец. Только вышитый на многоцветном поясе-зуфуре значок позволял причислить его к довольно уважаемой касте Отступающих. Широкополая плетеная шляпа скрывала лицо, только глаза блестели: черные, но с предательскими зелеными искрами. Такие глаза, как и угловатое лицо с тонким орлиным носом, бывают только у северян, чаще всего у тех, кто родился в племенах горцев. Морщинки вокруг глаз говорили, что человек уже не юноша - вероятно, лет тридцати. Нижняя часть лица могла бы рассказать больше, если бы ее не скрывала кисейная вуаль от пыли, закрепленная под полями шляпы.

Человек направился прямо к воротам, не обращая внимания на несущиеся ему вслед вопли. Советы и упреки скоро сменились оскорблениями. «Предатель» по большей части, но звучало и «жополиз», и «блевотина йахдини», и другие, более изысканные наименования. Северянин, казалось, оглох, но не ослеп: когда бровастый старец, щеголяющий золотым знаком «свидетеля рождений», попытался зацепить его за ноги сложенным зонтиком, тот легко уклонился.

– Червивая задница!

– Слуга хаоса!

– Безымянный, переодетый Безымянный!

Яростные крики летели ему в спину, но северянин словно не слышал. Когда стражники преградили ему путь, он вытянул из складок зуфура какую-то бумагу, которая немедленно заставила их отворить ворота.

Сомкнувшиеся со скрипом деревянные створки приглушили звук, но шум доносился и сюда. Перед пришельцем высилось здание резиденции - безупречно элегантное и совершенно чуждое этой стране. Тщательно подстриженные газоны выгорели на солнце. Воду для поливалки качали туземцы, а в последнее время этот источник энергии иссяк. Кустарник, строго подстриженный по ранжиру, был не зеленее травы.

Стражники, расхаживавшие по двору резиденции, не обратили на вошедшего ни малейшего внимания, справедливо полагая, что раз перед ним открыли ворота, стало быть, он имеет право войти. Он беспрепятственно проследовал к парадной двери, где у него опять потребовали пропуск. Бумага снова была признана удовлетворительной, и человек вошел в здание, оказавшись в просторной гулкой передней, копирующей зал Дворца Правосудия в Ширине.

Зал поражал необычной пустотой. Сегодня здесь не было привычного сборища просителей, жалобщиков и предпринимателей самого разнообразного сорта и вида. Человек пересек пустынный зал и спокойно начал подниматься по широкой центральной лестнице. На середине второго пролета кто-то тронул его за плечо и сердитый голос спросил:

– Ты куда это лезешь?

Пришелец обратил невинный взгляд черно-зеленых глаз на вопрошающего - коренастого вонарского капрала из Второго Кадерулезского пехотного полка, одетого в желто-серую форму без всяких туземных побрякушек. Настоящий Высокочтимый!

– Ты пьян или одурел? - поинтересовался капрал. - Для вашей братии только передняя! Давай назад. Понял? Запрещено! - Не встретив понимания, он повторил громче: - ЗАПРЕЩЕНО! Слышишь? - Слышать-то слышит, но вот понимает ли? Туземец пожал плечами и вопросительно улыбнулся - естественно, вызвав праведный гнев служаки.