Порубежье (СИ)

— Как ты Алёша? Дядька спешился и подошел ко мне.

— Да вот сижу, хлеб жую, тебя жду. Ответил я ему.

— Ну, раз жуёшь, почитай что пронесло беду, обрадовался старый дружинник. После таких ударов ни жевать, ни сидеть не тянет, только лежать да нутро выворачивать. Ох, свезло тебе Алёша. А мы вот с прибылью, похвалился он. Глянь конёк, заводная тоже неплоха, коровки, бычок, да пару полоняников, нерусь правда, но ништо окрестим. Да железа разного, да рухляди доброй, ну и целы слава богу, да там и биться некому было. Кто–то успел отсюда добежать, предупредил их, тати и сбёгли добро побросав. Лишь бы живота сберечь. Кузенку малую прибрал я, пару молотов, клещи, наковаленка, да формы под литьё наконечников, да меха ножные, шила, иглы да нити крепкой доброй моток. Всё в хозяйстве пригодится.

Кто бы спорил, я уже догадывался, что являюсь рабовладельцем, и всё что добыто, шло мне в казну. Это потом я выделял из добычи кому одёжку, кому обувку. Никаких денег смерды не получали, довольны были что их кормят, одевают и дают работу. Кроме груженых телег со мной в Порубежье брело человек двадцать «мужска и женска» полу да десяток детишек разного возраста. Боевую составляющую составляли я, дядька да три парня вооруженные копьями, щитами и боевыми ножами. Кроме того у одного из них я видел ещё и топор. Остальные кроме закупов были челядинцы, бесправное по тем временам племя домашних слуг, мастеров на все руки. У остальных в обозе, дело обстояло приблизительно так же.

— Дядька Тимофей, а долго ли нам ещё брести то? Где дедова крепость?

— Алёша. Ты ж три дни тому спрашивал, я тебе всё же рассказал, запамятовал что ли?

— Так это, я ж в голову ударенный, чего–то вылетело и не вернулось, чего–то прилетело да не полностью втемяшилось. Вот ни дня, ни месяца, ни года не помню. Вот ей ей. Ни кто княжит в Ростове. Ни куда едем, ни образ деда не помню.

— Точно не помнишь? Ну т ко перекрестись !

Моя рука автоматом махнула сверху вниз и справа на лево двумя перстами три раза, потом достала из за пазухи серебряный крест и сунула его мне в губы . Чмок. Контроль на принадлежность этому миру, а не нави пройден, насупленные брови дядьки расправились, и он облегчённо вздохнул.

— Да, бывает такое. Не поверишь, мой боевой товарищ получил однажды ослопом по затылку, упал замертво, пролежал три на десять дней, потом встал и заговорил на непонятном нам языке. Дык год мы его учили языку, так и погиб, всё скузи да скузи.

Охренеть! Так у них тут туристов должно быть как грязи. Надо обратить на таких внимание, глядишь, ценный спец попадётся. Вот я, нахватался верхушек у деда в кузне, трактора видать, мне здесь не дождаться, что ещё? Нефть, бензин, керосин, стеарин, свечи, как оружие бензиновые гранаты. Мельница водяная, всю излазил в деревне у деда, в памяти как фотография. Брёвна, доски, ладьи, ага кирпичи, глина, печи в домах и дымоходные трубы. Печь помогал деду ложить, глазами не хлопал, даже помню количество кирпичей в ряду. Колосники херня, дверцы сложнее, вьюшки чепуха. Я давил лыбу, а дядька глядя на меня мрачнел.

— Ну что, детинушко? Вспоминается, чего ни будь?

— Нет не вспоминается, дядька. Давай помогай.

— Значит на столе Ростовском ныне князь Константин, о прошлом годе отец его Всеволод отдал ему в кормление «удел ростовский и пять городов». Ныне шесть тысяч семь сот шашнадцатый год.

— Япооонский городовой! Вот это кинуло! Смутно вспомнилась княжья усобица, резались они не по детски, за право называться Великим. Сами сгинули и народа за собой уволокли немерено.

— Дед твой Палей Кожемяка, огнищанин Всеволода большое Гнездо, по увечью получил три деревеньки на прокорм, и отпущен со службы. Отец твой, служилый боярин при князе Константине. Ты, боярич Алёша Кожемяка, едем всем обозом к деду твоему, что срубил крепостицу на реке Сухона да сел там воеводою. Хоть и старый да увечный, но продлил пределы княжества. Князь за то ему и его потомкам на воеводство грамоту дал. Вологду мы проехали, дён через пять будем у устья Сухоны, срубим плоты и по реке доберёмся до места. Триста вёрст, а что делать?

А действительно, что как не упорно идти? Хорошо хоть дорога пробита, да хожена кем то, колея набита, места ночёвок. Броды через речки и ручьи, не хватало только трактира на обочине. Добрели до устья Сухоны, там стояло рыбачье сельцо с пяток дворов и старинушка, шамкая беззубым ртом, посоветовал нам поторопиться с плотами, ибо половодье только началось и в это время Сухона течёт на север. Споро срубили плоты, увязали и погрузив телеги, скот, и людей отплыли. Река виляла руслом как гада, то и дело плоты садились на мель, но как говорится упорство и труд дело самих утопающих. Нельзя было останавливаться, ибо половодье могло схлынуть, а плоты остаться на мели. Поэтому решено было плыть сколь возможно, питаться чем запаслись. Ну и следить за берегами, ибо места тут дикие, а чудь и меря говорят ещё те искусники пострелять из луков. Бог не выдал, чудь не съела! Скорость сплава была высока, паводок в этом году был высокий и плоты, прошуршали над мелями и перекатами без особых проблем. Вместо десяти верст в день мы делали все двадцать, и вот наступил день, когда нас вынесло под высокий утёс, на вершине которого стояла крепостица.

— Даа! Сказал я разочаровано, не форт Росс.

— Скачи давай к деду, заждался он поди ?

Ага, вот только порты поглажу и поскачу, буркнул я про себя, а в голос сказал:

— Телеги с плотов долой! Плоты разбивай, брёвна быками доверху берега вытащить, погнали наши городских! Мы свои плоты разобрали и вытащили быстро, помогли соседям, затем опять собрались в обоз и вдоль берега поехали за мальцом, посланным из крепости указать дорогу. Версты две, не меньше пришлось тащиться по песчаному берегу пока наконец не появился удобный и широкий овраг, по дну которого обоз поднялся на высокую скалистую и плоскую вершину. Пришлось опять спешиться, помогать быкам, тащить поклажу. И так весь обоз. Умаялись знатно, но оно того стоило ибо со схода тянуло полоску тёмных облаков намекая, что по приезду нас и помыть могут. Вот так чинно, теперь во главе обоза, на красавце коне, оружно, я ехал на встречу к деду. Агаа, воот в чём хитрость крепостицы. Скалистый берег оказывается своим клином, заставил реку огибать себя с двух сторон, а третью сторону дед перегородил высоким частоколом из брёвен в обхват полтора толщиной. Небольшие ворота, лишь бы телега поехала, башенка над ними, стража.

— Кто такие, откуда? Куда? И хоть нас уже давно узнали, но обряд вступления новичков в крепость необходимо было соблюсти.

— Боярич Кожемяка с людьми на житьё и службу к вам просится.

— Болезных, смертной хворью нет ли среди вас?

— Господом богом клянусь, здоровы все. Я трижды кинул креста с плеча на плечо.

— Проходите, давно вас ждём, а ты боярич скачи вон к тому дому, там дед твой тебя ждёт.

Ну, вот он момент истины, признает ли меня дед? Ну и мне, как бы не мешало угадать который из трёх старцев мой дед. Не спеша подъехал к крыльцу, на котором стояли деды, не спеша слез с коня, отдал повод мальцу, не спеша подошёл, сотворил полупоклон. Выпрямился. Только хотел поздороваться, как услышал в свой адрес упрёк.

— А што Алёшка, ниже поклониться спина переломится? Так ли чтят главу рода? Одноногий старик, с костылём похожим на костыль пирата Сильвестра, недовольно скривил рот.

— А давайте, я паду на крыльцо и поправлю его лбом, где тут у вас доски скрипят? Не сдержался я, и вам в радость, и терему польза. Может ещё где, чего поправить надо вы скажите, я с почтением всё слажу, лоб у меня крепкий!. Дед выпучил на меня глаза, захохотал, раскрыл объятья и со словами:

— Моя, моя кровь! Иди ко мне Алёша. Дай обнять тебя. И таки крепенько придушил в по–медвежьи сильных руках. Да, Алёша вырос ты за три года то, и в плечах раздался, и к солнышку потянулся. Богатырём будешь. Попомни мои слова. Ты где такого конька взял? Добрый конёк.

— Где взял, деда, там больше нет. Тати, на нас после Вологды напали, мне в голову прилетело брусом, добро что вскользь, но стряхнуло знатно. Однако успел я конного татя, что решил добить меня упокоить, вот от него и конь и оружье доброе, и бронь, но по перву никого не узнавал, да и себя не помнил. После помалу, помалу, вспоминал, прости если чего не помню.