Древо скрелингов

На вторую неделю после прибытия нам, наконец, удалось полностью расслабиться. Мы приехали из Инглиштауна на местном такси и начали замечательную жизнь, уединенную, без личной машины и общественного транспорта. Честно говоря, я так привыкла к хлопотам, что несколько первых дней меня снедала скука, но я отказывалась занять себя делами. Я продолжала активно интересоваться природой и историей этих мест.

В ту субботу мы сидели на балкончике комнаты под крышей с видом на залив Кэбот Крик и его маленькие лесистые островки. Один из них, в сущности, большой камень или скала, при высоком приливе полностью уходил под воду. Именно там индейцы местного племени какатанава топили своих врагов.

У нас были великолепные русские бинокли, купленные во время последнего визита в родовое поместье Ульрика за неделю до возведения Берлинской стены. В тот день я могла совершенно отчетливо рассмотреть каждого тюленя. Они все время были у нас перед глазами, либо могли вот-вот появиться, и я искренне полюбила этих игривых созданий. Но, пока я следила за приливом, захлестывавшим скалу Тонущих, вода вдруг взволновалась и забурлила. Меня охватила неясная тревога.

В беспокойстве моря чудилось что-то новое, чему я не могла найти названия. Даже в легком дуновении западного ветра слышалась другая нотка. Я сказала об этом Ульрику. Он был в полудреме, наслаждаясь своим бокалом бренди с содовой, и лишь улыбнулся. Все это проделки Аулд Стром, мстительной колдуньи, объяснил он. Неужели я не читала местный путеводитель? Старуха – так назывался по-английски непредсказуемый приливной вал, сильный, завихряющийся поток, который мчался среди десятков островков Саунда, порой образуя опасный водоворот. Французы окрестили его «Le Chaudron Noir»,

«Черный котел». В девятнадцатом веке он затягивал в себя малые китобойные суда, и лишь год или два назад поглотил каноэ с тремя школьницами, приехавшими на каникулы. С тех пор никто не видел ни лодку, ни девочек.

В мою левую щеку ударил сильный порыв ветра. Окружавшие домик деревья зашептали и закачались, будто встревоженные монахини. Потом вновь воцарилось спокойствие.

– Пожалуй, сегодня вечером не стоит нырять. – Ульрик окинул воду задумчивым взглядом. Подобно многим людям, уцелевшим в мясорубке войны, он иногда казался глубоко опечаленным. Его лицо с высокими скулами и заостренным подбородком оставалось таким же невероятно красивым, как в первые годы нацистской оккупации, когда я познакомилась с ним в его поместье. Зная о моих планах на следующий день, он улыбнулся мне. – Но мы сможем поплыть в другом направлении. Серьезная опасность подстерегает нас только там, у самого горизонта. Видишь? – Он вытянул руку, и я нацелила бинокль вдаль, туда, где вода потемнела, испещренная полосами, будто жидкий мрамор, и закручивалась быстрыми вихрями. – Старушка нынче в сильном гневе!

– Ульрик положил ладонь мне на плечо. Как всегда, его прикосновение ободрило меня и принесло чувство уюта.

Я уже ознакомилась с легендой какатанава. Черный котел в их представлениях был вместилищем душ всех старых женщин, когда-либо погибших от руки врага. Большинство индейцев этого племени были вытеснены с их родовых земель в Нью-Йорке людьми гауденосони, известными своей жестокостью, строгими нравами и эффективной организацией. Их женщины не только определяли, какие войны вести и кто их будет возглавлять, но также и то, кого из пленников оставить в живых, а кого следует пытать и съесть. Таким образом, Аулд Стром по праву была созданием гневливым и злобным, в особенности – по отношению к женщинам. Какатанава называли гауденосони "эрекозе" – так на их языке обозначалась гремучая змея – и уклонялись от столкновений с ними так же старательно, как от встреч с их ядовитыми "тезками", ведь эрекозе (или, на французский лад, ирокезы), были норманнами Северной Америки, изобретателями нового общественного устройства, благочестивыми и требовательными к себе в духовной жизни, но сущими дикарями в бою. Подобно римлянам и норманнам, ирокезы почитали закон превыше своих сиюминутных интересов. Общество норманнов было построено на принципах развитого феодализма; какатанава, чуть более демократичные, приняли идею равенства всех перед законом, но при установлении его были столь же безжалостны. Тем вечером я словно окунулась в те давние времена; осматривая берег, я воображала, будто бы мельком заметила одного из легендарных воинов с прядью волос на выбритой голове, в боевой раскраске и кожаных штанах, но, разумеется, это была лишь игра воображения.

Я уже собралась отложить бинокль, когда уловила движение и увидела цветное пятнышко на одном из ближайших островков среди плотных рощиц берез, дубов и сосен, каким-то чудом цеплявшихся за скудную почву. Над водой повисла легкая вечерняя дымка, и на мгновение поле моего зрения затуманилось. Ожидая увидеть оленя или, может быть, рыбака, я вновь поймала остров в фокус бинокля и искренне изумилась.

В окулярах появился деревянный рубленый дом, похожий на те, которые я встречала в Исландии – его план и устройство восходили к одиннадцатому веку. Уж, наверное, этот дом – ностальгический каприз какого-нибудь старожила? Я слышала легенды о том, что викинги высаживались здесь, но дом с таким количеством окон не мог быть столь древним! Глицинии и плющ свидетельствовали о преклонном возрасте этого двухэтажного строения, почерневшие балки которого прятались среди старых деревьев и густого мха, однако дом имел ухоженный вид, хотя и казался покинутым, как будто хозяева жили в нем лишь изредка. Я спросила мужа, что он думает по этому поводу. Ульрик, нахмурившись, взял бинокль. – По-моему, в путеводителе о нем ни слова. – Он навел фокус. – О Господи! Ты права. Старинное поместье! Святые небеса!

Мы оба были заинтригованы. – Вероятно, когда-то это был постоялый двор или гостиница. – Ульрик был взбудоражен больше меня. Он рывком поднял из кресла свое худощавое мускулистое тело. Мне очень нравилось, когда он пребывал таком настроении, намеренно избавляясь от присущей ему сдержанности. – Сейчас еще не поздно для быстрого осмотра, – сказал он. – Вдобавок, остров достаточно близок, и нам ничто не угрожает. Хочешь взглянуть? Чтобы добраться туда и вернуться на каноэ, хватит часа.

Осмотр старинного дома как нельзя лучше соответствовал моему душевному настрою. Я была готова отправиться в путь немедленно, пока Ульрик не утратил задор. И уже очень скоро мы взялись за весла и отчалили от крохотной пристани, к своему удивлению обнаружив, что грести против быстрого потока совсем нетрудно. Мы оба прекрасно плавали на каноэ и в полном согласии работали веслами, стремительно приближаясь к загадочному островку. Разумеется, помня о детях, мы не рискнули бы пуститься в плавание, если бы Черный котел разбушевался всерьез.

Разглядеть берег острова сквозь густую поросль деревьев было трудно, но все же я удивилась тому, что мы до сих пор не замечали дом. Наши друзья ничего не говорили о каких-либо старых поместьях. В те времена индустрия культурного наследия пребывала в зачаточном состоянии, и местные экскурсоводы вполне могли проглядеть этот дом, особенно если он все еще находился в частном владении. Тем не менее, я всерьез опасалась, не нарушим ли мы границ чужой собственности.

Чтобы не подвергать себя риску, мы были вынуждены любой ценой уклоняться от водоворота, поэтому мы гребли на запад, пока не оказались напротив острова, где слабый поток, в сущности, помогал нашему продвижению. Этот остров, как и все прочие, был скалистым, без очевидных мест для высадки. Мы могли заплыть под торчащие корни деревьев, подтянуться на руках и поднять каноэ, однако надобность в этом отпала, когда мы обогнули остров и увидели наклонную каменную плиту, вытягивавшуюся в море подобно пирсу. Ее окружал узкий галечный пляж.

Мы без труда высадились на полоску гальки, потом перебрались на плиту. Только теперь мы увидели сквозь осеннюю зелень белые стены и темные, словно закопченные угловые столбы дома. Сзади он казался таким же ухоженным, как спереди, однако мы по-прежнему не находили свидетельств тому, что он обитаем. Что-то в облике дома напоминало мне поместье Бек, когда я его впервые увидела – будучи в отменном состоянии, он, тем не менее, словно сливался с природой. Окна дома были закрыты не стеклами, а сетками из ивовых прутьев. Вполне возможно, он стоял здесь уже несколько веков. Лишь одно казалось странным – дикорастущие деревья подступали к нему вплотную. Земля казалась необработанной – здесь не было ни заборов, ни оград, ни цветников, ни подстриженных кустов. Толстые переплетенные сучья заканчивались в нескольких сантиметрах от стен и окон; они цеплялись за нашу одежду, мешая приблизиться к дому. При всей его внушительности создавалось впечатление, будто бы ему здесь не место.