Смущение. Часть 1 (СИ)

Двери разошлись, паренек ввалился в вагон, и через секунду поезд уже набирал скорость.

Привлеченный столь эффектным появлением нового попутчика, я невольно переключил внимание на него, тем более что и сам парнишка плюхнулся на сидение прямо передо мной.

Что ж, скорее всего, я не ошибся и пареньку года двадцать два, не больше. Вытянутое лицо, заостренный подбородок с той самой курчавой и столь неуместной бородкой. Забавный удлиненный нос, расширяющийся к кончику, напоминая клюв птицы, альбатроса кажется. Глаза...

Глаза паренька если не с ужасом (с чего бы?), то с растерянностью уж точно, смотрели на меня, затем в сторону, как бы на моего странного соседа, потом опять на меня, и так снова и снова.

Решив, что смущаю парнишку столь пристальным разглядыванием, я откинулся на сиденье и закрыл глаза (не до конца, конечно), продолжая незаметное наблюдение.

Но паника в глазах паренька, не уменьшилась, теперь он не просто смотрел на моего соседа, но и... пытался перемигиваться с ним, что ли.

Возможно, я так бы и продолжал наблюдать за мимической игрой его лица вплоть до своей остановки, если бы случайно не посмотрел вниз. Мой взгляд скользнул по темно-синей футболке, черным супермодным джинсам, обуви паренька...

...да так там и завис.

На его ногах красовалось нечто странное и неуместное: ботинки не ботинки, туфли не туфли, штиблеты не штиблеты -- я не знаю, как это назвать. Что-то кожаное, потрепанное, потертое, прошедшее через века. Нет, правда, его обувь выглядела не то что не современной, а совершенно антикварной: может в сороковых или в шестидесятых годах такая и была в моде, -- но однозначно не сейчас. И еще, эта его обувка, она казалась мокрой -- насквозь: едва парнишка переставлял ноги, в образующихся складках явно проблескивала вода.

Вид древней, раздолбанной, да еще мокрющей обуви на ногах современного, модного парня так ошарашил меня, что я, забыв про маскировку, открыл глаза и буквально вперился взглядом в его ноги. Когда же я посмотрел вверх, то увидел неприкрытый ужас в широко раскрытых серых глазах.

Поезд прибыл на мою станцию, а я осознал это лишь за несколько мгновений до того, как двери вагона закрылись. Лишь чудом я успел выпрыгнуть на платформу.

Возможно, через десяток-другой секунд я бы начисто забыл о своих попутчиках, тем более что повода помнить о них не было никакого: мало ли странных людей встретишь в метро. Но один момент словно впечатал их образы в мою память: когда вагон, из которого я выпрыгнул, медленно набирал ход, из окна, почти прижавшись друг к другу, на меня смотрели два человека: несвежий мужик с большущим блокнотом и парнишка в мокрых ботинках.

"Чудики с бороденками", -- подумалось мне, и тут я вспомнил про маршрутку.

ГЛАВА 2,

повествующая о том, что паранойя не всегда беспочвенна

Ботинки того паренька -- нет, не зря они привлекли мое внимание. Вскоре я смог не только лучше разглядеть их, но и убедиться: они действительно мокры, причем какой-то странной мокростью -- они не сохли.

Понимаю, звучит абсурдно и дико. И в тот момент, когда поезд скрылся, увозя парнишку и странного мужичка в темноту тоннеля, о существовании подобной дичи я даже не подозревал. В те несколько секунд растерянности, провожая взглядом исчезнувшие огни последнего вагона, я, кажется, ощущал волнение. Мне действительно так кажется, но утверждать не берусь, потому что вдруг, словно из ниоткуда, проявились оранжевые цифры тоннельных часов, и 22:49 сменилось на 22:50.

"Черт, я могу не успеть на последнюю маршрутку, -- подумал я и почти побежал по перрону.

Если честно, я живу недалеко от метро, минутах в пятнадцати ходьбы. И казалось бы, человеку, дружащему со спортом, пройти такое расстояние лишь в удовольствие, но... когда в дело включается матушка лень -- а в тот вечер она намекнула о себе еще на совещании, -- спорт безнадежно проигрывает. И сколько ты ни убеждай себя в необходимости подобной прогулки -- ты же спортсмен, а работа у тебя малоподвижная, -- лень всегда берет верх, приводя неоспоримый довод: завтра на тренировке велосипед покрутишь подольше! Вот и тогда я молодым оленем скакал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, лишь бы успеть...

И вдруг, вопреки всем усилиям подгоняющей меня лени, я встал как вкопанный почти на самом верху лестницы и, развернувшись, проследил взглядом за двумя женщинами, что, под ручку спускались к платформе.

"Совершенно сухие... и никаких зонтов", -- сказал я самому себе, продолжая наблюдать за ними, пока женщины не сели в подошедший поезд.

Уже через пару секунд я бежал по подземному переходу и ругал себя за напрасно потерянное время. "С чего бы тем женщинам быть мокрыми, -- говорил я самому себе, -- Третью неделю зной и жара". И тем не менее, оказавшись на улице, вопреки доводам рассудка я совершил очередную бессмыслицу: остановившись, я внимательно огляделся по сторонам, а затем, когда убедился, что никакого дождя не было и в помине (вот ведь неожиданность), я изучающе посмотрел на небо.

Это сейчас я могу теоретизировать о том, насколько же сильно на меня подействовала насквозь мокрая обувь парнишки, что я начал совершать странные поступки, тогда же все происходило спонтанно и как бы вполне естественно.

Небо оказалось таким, каким и должно быть ночное городское июльское небо: безоблачное, почти черное с едва заметными искрами редких звезд. Лишь луна, неестественно огромная, обиженно выглядывала из-за близстоящей высотки.

Быстрый-быстрый топот, раздавшийся рядом со мной, прервал мое бессмысленное созерцание. Девушка в ярко розовом топике пробежала мимо меня и встала в конец длиннющей очереди на маршрутку -- ту самую маршрутку, о которой я грезил.

"Трындец! -- подумал я, двинувшись в сторону очереди и оглядывая этих несчастных, что друг за дружкой выстроились у столба в надежде избежать прогулки по ночной Москве.

До очереди я так и не дошел. Меня остановила мысль, столь неприятная особенно сейчас: "Все же придется приобщиться к спорту", -- подумал я и, оглянувшись, бросил взгляд на тротуар, уходящий в сторону моего дома.

И вот тут-то я его и увидел -- того самого парнишку, чьи сырые черные ботинки последние десять минут не шли из моей головы.

Ошеломленный, я замер и стоял так, пока паренек не скрылся в конце тротуара за деревьями.

"Он же уехал... уехал дальше!" -- возникло в моей голове.

И это еще одна странность странного вечера: почему явление здесь парнишки сразило меня? С одной стороны, я мог и ошибиться: мало ли молодых людей поздним вечером болтаются у метро. С другой стороны, -- какое вообще мне дело до него, даже если это тот самый человек.

В этот момент подъехал микроавтобус, и мои рассуждения сами собой прекратились.

Меньше чем через минуту свободные места закончились, но люди продолжали набиваться внутрь, переговариваясь, подталкивая и утрамбовывая уже находившихся в автобусе счастливчиков. Наконец дверь закрылась и последняя на сегодня маршрутка, влившись в транспортный поток, исчезла из виду. Остатки очереди тут же рассыпались: кто-то пошел на автобус, а кто-то, как и я, отправился домой пешком.

Невероятно, но парня в мокрых ботинках я увидел еще раз, причем очень скоро. Точнее сказать, мне показалось, что я заметил именно его: похоже, случайная встреча в метро становилась моим наваждением.

Домой я шел непривычно быстро, как ходить не люблю, и привычно в наушниках, что мне очень даже нравится. Когда в моих ушах "затычки", я стараюсь идти по тротуарам, чтобы не думать о машинах и прочей ерунде. Но сейчас, ночью, дороги между домами пусты, да и машина незаметно подкрасться не сможет, фары ее выдадут. Потому я шел посреди проезжей части, подпевая, про себя конечно, Кристине Агилере. У нас получился очень складный, замечательный дуэт, чем я и наслаждался, как вдруг -- резкий всполох из-за спины. Не оглядываясь, я сделал несколько шагов в сторону, вышел на тротуар и, не сбавляя скорости, пошел дальше. Приближающейся машины я не слышал, но, по усиливающемуся потоку света, понимал, что она все ближе и ближе. И в тот момент, как автомобиль поравнялся со мной, его фары выхватили вдалеке того самого парня.