Песочный замок (СИ)

К тому же, эскизы, чертежи и вычисления давались мне без особого труда, и я всегда выкраивал время для любимого хобби, без которого, как мне тогда казалось, не смог бы жить.

Но чем успешней складывалась моя карьера (вскоре я получил должность ведущего архитектора крупных проектов), тем реже я мастерил что-нибудь новое.

Не то чтобы я не мог найти время. Просто, когда я начинал, что-то всегда шло не так. Как будто руки стали не те. Выходило карикатурно и безжизненно. И за последние четыре года я не закончил ни одной работы.

Зато всем старым шедеврам теперь нашлось место (мы даже оборудовали специальную витрину-колпак) в бывшей мастерской деревенского дядюшки, и они наконец перестали валяться, пылиться и квартироваться где попало.

Максу особенно нравятся замки, но здесь есть и домик на дереве, и нора хоббита, и хижина рыбака, и шалаш индейца, и тайная пещера пирата.

Ну и, конечно, у всех этих домов есть обитатели или хозяева - маленькие фигурки, сделанные из всего, что удалось найти и использовать, оживленные красками и тушью.

Когда уходит волшебство, приходится заполнять пустоту, оставшуюся после него, чем-то другим. И я работал.

Проекты под моим началом получались один успешнее другого: о нас писали газеты, мэр жал мне руку, перерезая очередную ленточку, однажды меня даже пригласили на телевидение, но я отказался (к счастью, мой отказ был принят с пониманием).

Успех тяготил меня. Я чувствовал себя уставшим и пустым.

Зато Сара, казалось, чувствует себя прекрасно. Она быстро вжилась в роль светской леди, и как минимум каждые две недели устраивала в доме прием для тех, с кем, по ее мнению, нам было "нужно" или "важно" дружить. Богема, чины, лица, по тем или иным причинам мелькавшие в новостях... Это были полуофициальные вечеринки с деликатесами, коктейлями и светскими сплетнями, по всем правилам хорошего тона поданными на десерт.

Я не мог "продержаться" в такой обстановке дольше пятнадцати минут, сбегал через задний выход, садился в машину и выезжал за черту города - смотреть на закат, слушать скрип деревьев и шум ветра.

Не раз мы ругались из-за того, что я, не обращая внимания на гостей, выходил в зал в порванных джинсах, измятой толстовке, всклокоченным и небритым.

Я делал все это не назло и не напоказ, скорее, это была естественная реакция. Я вовсе не хотел становиться важной персоной, на которую все приходят посмотреть. Я хотел чего-то другого. Совсем другого, и теперь это что-то ускользало, убегало, испарялось, безвозвратно таяло в порочной мишуре.

Сара становилась все более отчужденной и холодной. Наши отношения стали походить на формальное общение двух ненавидящих друг друга сотрудников, вынужденных делить один на двоих тесный кабинет.

Теперь она все больше походила на свою мать - женщину, носившую дорогие элегантные костюмы, классическую обувь и дорогую бижутерию, посещавшую только элитные салоны красоты и никогда не оставлявшую на чай официанткам.

Но когда-то я знал совсем другую девушку. Мы познакомились на какой-то студенческой вечеринке. Я, споткнувшись о нагромождение пар обуви у входа в комнату, буквально влип лицом в ее белокурые волосы, пахшие весной, осенью, свежестью холодного утра и беззаботным смехом. И следующие полгода мы не расставались почти ни на день.

Это была Сара, собиравшая полевые цветы, чтобы вплести их в волосы, Сара, знавшая голоса и имена всех птиц в лесу, Сара, никогда не пересчитывавшая сдачу в магазине, Сара, не различающая марки машин, Сара, улыбка которой была настоящей, ласковой, как мягкий лунный свет.

Я не знал, куда исчезла та девушка, но я очень скучал по ней.

***

Итак, мы на берегу, и я снова попробую, несмотря на многолетние неудачи, создать что-нибудь стоящее.

И Макс будет мне помогать.

Его светлые, почти как у мамы, волосы развевает ветер, не слишком слабый, чтобы солнце не обжигало нашу кожу, не слишком сильный, чтобы океан не проглотил то, что мы будем строить.

Мы хотим возвести из влажного песка целый городок, на это уйдет несколько дней, но сегодня - так захотел Макс - мы начнем с замка, вокруг которого вырастет все остальное.

Я тщательно выбирал место: не слишком далеко от деревни, не слишком близко к океану. Я долго бродил босиком по песку вдоль и поперек просторного берега. Но всегда возвращался сюда. Я не знал, почему это так, но знал, что так нужно. Я чувствовал ответственность и уверенность одновременно, силу и азарт. Как будто впервые смог стоять на руках без опоры, и перевернутый мир в твоих глазах стал чем-то естественным, восприятие уже не зависит от точки обзора...

Сейчас прилив. До воды метров двести, до основания берегового холма - чуть меньше. Я стою прямо. Линия моего взгляда упирается в край песчаной косы, по обе ее стороны - небольшие отмели. Это единственное место на всем обозримом побережье - безопасное место. Сегодня волны небольшие, скорее, мелкая рябь, и шум в моей голове больше походит на едва различимый шепот. Он не сводит меня с ума, а помогает действовать.

Мы начинаем работу.

Ров по периметру, сетка каналов. Первая насыпь, следующий уровень, башенки на стене, верхний ярус, арка, проем, конус.

Пол внутреннего зала выложен ракушками, окошки-стеклышки оставляют на нем цветные следы. Вот кварцевый трон, вот известковый стол, фигуры слонов в углах зала, винтовая лестница на смотровую башню, птица с лицом, обращенным на восток, золотая вязь на северной стене, герб замка - солнце в раковине - над верхушкой башни.

Макс терпеливо подавал мне все, что я просил, каким-то чудом распознавая мое полуразборчивое бормотание, копал, ровнял, мостил и клеил.

За все это время мы не обменялись ни одним лишним словом.

Еще пара деталей, несколько едва ощутимых движений шпателем и кистью, и я понимаю, что замок готов, делаю пару шагов назад на едва слушающихся, полуонемевших от долгой работы ногах, снова сажусь на песок.

Где-то слева слышны едва уловимые ухом бормотание и возня, я даже разбираю пару фраз:

"Он опять сделает все не так!"

"Да не ворчи, лучше посмотри, как украшен зал! Сколько света!"

Поначалу я решил, что к нам подкрались дети из местной деревни, но тут же вспомнил, что детей здесь давно нет, а Макс побрел за термосом к пикапу, сейчас я видел его спину и джинсы, сзади перепачканные мокрым песком.

Тогда я сказал себе, что перегрелся на солнце, увлекшись работой.

Там, откуда мне слышались голоса, какое-то насекомое или краб выкапывалось из своей песочной норки.

Потом "краб" отряхнулся, совсем как собака, только вылезшая из воды, чихнул, хлопнул себя руками по бокам, топнул, подпрыгнул, присвистнул, покрутился вокруг своей оси, ненадолго застыл, подняв одну ногу, как бы невзначай приветственно махнул мне, и направился к замку.

Теперь он переплывает ров в лодке-раковине, весло - перо альбатроса, поднимается по лестнице в тронный зал.

Сейчас я уверен, что им ничто не угрожает, воспоминания о той трагической неудаче из далекого прошлого, когда я еще не совсем понимал, что делаю, больше не причиняют невыносимой боли, я могу пролистать их, как старый диафильм, пробную пленку перед настоящей работой, принять как опыт.

Тогда замок мистера Иво́ простоял на берегу всего пару дней, пока не начался шторм, и большие волны, одна за другой, размывали арки, ступени и башни, превращали в безжизненный мокрый песок еще недавно двигавшиеся фигурки.

Уйдя в свои мысли, я не заметил, что Макс уже вернулся с термосом и даже сунул мне в руки кружку с почти горячим кофе. Я механически прихлебывал его, остекленевшими глазами уставившись в одну точку, и еле заметно шевеля губами, "произносил" беззвучные реплики.