Сын Волчьего Солнца

Суставы пронзила мучительная боль, под кожей, на которой мгновенно вздыбились волоски, разлился нестерпимый жар, и Ждан застонал сквозь плотно стиснутые зубы. Жар становился все сильнее, боль в суставах – все мучительнее, а стон – все громче… А через минуту ночная чаща огласилась торжествующим волчьим воем, заставившим всех лесных обитателей потеснее забиться в свои укрытия.

По лесу словно прошел порыв сильного ветра, когда огромный могучий волк с необычными, почти человеческими глазами, промчался между деревьев – всколыхнулись ветки, взметнулись листья, цветы закивали вслед зверю закрытыми головками… Сын Волчьего Солнца взял след.

…К вечеру следующего дня Ждан покрыл большую часть расстояния, разделявшего поселок и уходивший в степь половецкий отряд. Он обнаружил и тщательно обнюхал – в его волчьем воплощении у него был великолепный нюх – места ночных стоянок. Оставленные следы ясно говорили о том, что боеспособных врагов в отряде осталось семь. Да еще двое были ранены: один легко, а второй тяжело – среди затоптанных угольев костра волк обнаружил не до конца сгоревшие тряпицы, снятые с ран и испачканные кровью.

А еще волк нашел место, где спала Милана, и где трава еще хранила ее запах. Потеряв над собой контроль, волк стал валяться на этом месте, радостно, почти по-щенячьи, повизгивая – с Миланой все было в порядке!

Вскочив на ноги, Ждан удивленно взрыкнул. Его сознание словно бы на несколько мгновений растворилось в разуме волка, и звериная ипостась заслонила собой человеческий разум. «Два дня и две ночи», снова вспомнил он отцовское наставленье. «Два дня и две ночи». Первые сутки уже истекли. Сердце сжала ледяная рука страха. А если… Если он не успеет? Может быть, перекинуться снова, обратиться человеком, отдохнуть – а потом вернуться в обличье волка и продолжать погоню? Нет, ответил он сам себе. Так он потеряет время – если перекинуться в волка довольно просто, то возврат человеческого облика отнимает очень много сил, и он должен будет отсыпаться столько же – два дня и две ночи. А как далеко уйдут половцы за это время, лучше даже и не думать… Нет, нельзя предаваться страху.

Теплая кровь железным привкусом расплылась во рту. Хрустя костями, волк рвал плоть жирных сусликов, убитых ударами могучей лапы. Ждана мутило от вкуса сырого мяса, но волку нужна была еда, чтобы продолжать погоню. И Ждан, превозмогая себя, позволил волку есть. А зверь, рыча, продолжал заглатывать кровоточащие куски.

Наконец, волк насытился. По телу разлилось приятное тепло, темный разум животного затягивало золотистой дымкой истомы… Солнце, уже довольно высоко поднявшееся над холмами, припекало, и волка клонило в сон…

…Нет! Ждан с трудом отогнал сонливость, которая словно бы сковала его невидимыми цепями, тянула к мягкой траве, заставляла забыть обо всем… Он не может снова позволить разуму животного восторжествовать над собой. Ему нужно двигаться дальше.

Встрепенувшись и глухо рыча, волк снова устремился вперед. К вечеру он должен настичь врага… Иначе будет поздно.

Половцы расположились на ночлег у подножья древнего оплывшего кургана. Имя того, кто был похоронен под рукотворным холмом, уже давно позабылось, и даже к какому народу он принадлежал, никто не смог бы вспомнить. Только каменный идол на вершине кургана, наверное, поведал бы эту историю, если бы умел говорить. Но каменный страж безмолвствовал, ловя последние лучи заходящего солнца слепыми глазами, едва намеченными резцом на плоском каменном лице. Сколько тысяч рассветов встретил он и сколько тысяч закатов проводил, стоя на вершине кургана, охраняя вечный покой павшего в далеком прошлом воителя – этого никто не знал. Да это никого и не интересовало – ни половцев, сидевших вкруг полыхавшего у подножья кургана огня, ни их пленников, сбившихся в кучу чуть поодаль, ни стреноженных лошадей, щиплющих траву…

И еще меньше история павшего воина интересовала волка, который, притаившись с подветренной стороны, наблюдал за тем, как половцы устраиваются на ночь.

В странных, почти человеческих глазах огромного зверя мерцали отблески костра. Волк терпеливо ждал, положив на лапы тяжелую голову, стараясь ни единым шорохом не выдать своего присутствия.

…Наконец, половцы затихли – примостив под головами седла, они вповалку заснули у костра. Пленники, измотанные долгим пешим переходом, спали уже давно. Бодрствовал только один из половцев – он сидел спиной к огню, вглядываясь в ночной мрак, а когда начинал клевать носом, поднимался, с копьем наперевес подходил к лошадям, разминая затекшие ноги, а потом снова возвращался к огню.

Ночь жила своей жизнью. Вот где-то пискнула мышь, пойманная хищной ночной птицей, шуршала в темноте змея, да пела на ветру полынь… Но часовой этого уже не слышал – он спал. Его сморил самый крепкий, предутренний, сон. Волк понял – пора.

Стремительным рывком выметнулось из высокой травы могучее тело, десятком гигантских прыжков волк преодолел разделявшее его и половцев расстояние, и, лязгнув зубами, нанес первый удар. Голова половца-часового мотнулась, когда длинные желтоватые волчьи клыки вырвали его горло, и тело рухнуло в костер, взметнув тучу искр.

Испуганно заржали лошади. Волк, темно-серой молнией метавшийся по лагерю, успел перервать горло еще четверым половцам, прежде чем остальные схватились за оружие. Но и это не спасло желтоволосых – первого вскочившего волк мощным ударом сбил с ног, блеснули клыки, и из распоротого горла ударила струя крови.

Оскалив окровавленные клыки, волк утробно зарычал. Трое оставшихся в живых половцев, сжимая длинные копья, медленно отступали к перепуганным лошадям. Половцы уже не думали о том, чтобы напасть на волка – тот был невероятно велик, и столь же невероятно быстр. А самое главное – у этого могучего зверя были странные, почти человеческие глаза. И один их взгляд будил в душах древний ужас, словно перед ними во плоти предстал один из тех ночных демонов-оборотней, о которых старики рассказывают по ночам у жарко горящих костров легенды, пришедшие из седой древности, из тех времен, когда мир еще был молод.

Волк не преследовал их. Он лишь следил за тем, чтобы половцы держались подальше от объятых страхом пленников, да скалил желтоватые, испачканные кровью клыки.

Вскоре половцы скрылись в предутренней мгле. Проводив их взглядом своих странных глаз, волк неторопливо направился к пленникам. Не доходя нескольких шагов до перепуганных женщин и детей, потерявших от ужаса дар речи, он лег на брюхо и положил тяжелую голову на передние лапы. Его взгляд был устремлен на одну из пленниц – светловолосую синеглазую девушку, которая прижимала к себе испуганную девочку лет одиннадцати.

Несколько минут волк лежал и смотрел на нее. А потом в глазах девушки ужас перед зверем сменился пониманием, и она крикнула:

– ЖДАН!

Глядя на девушку, волк уже почти не осознавал, что она значила для него прежде – в то странное, навсегда ушедшее время, когда он еще был двуногим. Единственное, что зверь пока еще помнил – что эту девушку нужно было защитить и спасти, пусть даже и ценой собственной жизни, а все остальное будет уже неважно. Что ж, он ее спас. Теперь можно и уходить.

Внезапно девушка обвила тонкими руками могучую шею зверя, прижалась лицом к крутому лбу.

– Жданушка, милый…

В сердце зверя разлилась какая-то странная, непонятная и оттого вдвойне мучительная теплота. Жданушка, Ждан – эти странные звуки, произносимые двуногой, еще умели что-то взволновать, всколыхнуть в его сердце, но темный разум зверя уже почти не откликался на них. Недовольно ворча, волк высвободил тяжелую голову из кольца тонких рук, глядя на девушку странными, почти человеческими глазами.