Тёмная радуга (СИ)

Вода, как ни странно, привела меня в чувство, я недвусмысленно высказалась, поминая известную матерь, и кое-как встала. Прихрамывая и потирая ушибленное место, доплелась до подъезда, благо он совсем рядом был.

Неужели я все-таки ведьма и Зоськина догадка правильная? Так с чего же все-таки все началось? И почему? Что послужило отправной точкой? Мои мечтания о волшебстве после происшествия в кафе, тоска по настоящим колдунам и ведьмам (инквизицию я отметала сразу и безоговорочно!), или кошка? В смысле — не кошка, а то, что я об нее споткнулась? То, что споткнулась, это как раз нормально. У меня, если я не споткнусь, не пролью, не уроню что-нибудь, почитай, день прожит зря. А тут за один вечер столько всего и сразу!

Так или иначе, а с этого веселого вечерочка, собственно, все и закрутилось, и понеслось в бешеной скачке с гиканьем и свистом. Я все-таки, по зрелому размышлению, не как к первопричине, а как к мощному катализатору после моего «выступления» в кафе, склонялась к представительнице семейства кошачьих, когда упомянутая представительница внезапно возникла у меня под ногами, можно сказать, из ниоткуда, полыхнула зелеными глазищами и сиганула в кусты. Ведь в голове у меня тогда точно что-то тренькнуло, зрение на мгновение расфокусировалось, мелькнула какая-то очередная, только на сей раз яркая картинка, наполненная солнечным светом, но воспоследовавшее жесткое приземление вернуло разум к действительности.

С тех пор оно и появилось, это странное ощущение некоей раздвоенности. Будто я нахожусь одновременно в двух местах. Днем все было в порядке, а вот к ближе к ночи, особенно в полнолуние, меня одолевала непонятная смутная тоска по чудесному и несбыточному, грезились неземные пейзажи, прекрасные эльфы, танцующие у костра, кряжистые гномы, стучащие молотками в кузне, разноцветные драконы, парящие в небесной сини, и прочая волшебная чушь.

Выхода из создавшейся ситуации виделось только два: срочно проверяться на шизофрению, или научиться с этим жить. Я никогда не питала особой склонности к психиатрам, потому что считаю, что это не профессия, а диагноз, и потому решила существовать здесь и сейчас и еще где-то. А неделю назад, повинуясь безотчетному импульсу, завела себе черного кота Мефистофеля, сокращенного в быту до Мифа. Миф держал меня в руках, то есть в лапах, и тосковать не позволял.

Но о своем «дебюте» и той кошке я, тем не менее, помнила, потому что, как неожиданно показала практика, мои руки вдруг начали чувствовать чужую физическую боль, и я почему-то могла с ней справляться, а друзья все чаще называли меня ведьмой или, вернее, ведуньей. Дальше я пока не продвинулась. Друг детства Павлик, на следующий день после моего «звездного выступления» в кафе, забежав ко мне в гости и узнав о моих новоявленных способностях, бесшабашно хмыкнув, устремился к пианино, сыграл туш, а потом без перехода «Грезы любви» Ференца Листа. После чего спросил:

— Научишь?

— Если бы я умела, Пань… — только и смогла сокрушенно вздохнуть я.

— Жаль, что мы теперь редко видимся, — Пашка тоже вздохнул. — А то бы я попробовал бы вдохновлять тебя музыкой пару раз в неделю, глядишь, и придумала бы как меня научить колдовским штучкам.

— Может, и придумала бы в этом случае, но мало того, что ты живешь на другом конце Москвы, так и в гости приезжаешь хорошо, если раз в год. А по телефону, как мне кажется, такие вещи не получатся.

— Но ты все-таки подумай и не бросай эту идею, — засмеялся Панька.

— Хорошо, я постараюсь, и если что-то начнет получаться, ты будешь моим первым учеником.

На том и порешили.

Подружка по работе Наташка, она же Татушка, она же Татик, к подобным вещам относилась философски. Мол, что есть, то и есть, значит, так надо, чудес не бывает, все рано или поздно объяснится, надо только подождать. И все мои друзья и коллеги в нашем маленьком театральном коллективе дружно ждали очередного бурного чуда. Правда, чудо почему-то не спешило являть себя страждущим.

Однако мой закадычный и самый близкий друг Сашка по прозвищу Шаман имел насчет моих заморочек иное мнение. Он был абсолютно уверен, что не случилось бы ни «дебюта», ни кошки, если бы внутри меня не дремала скрытая колдовская сила. Он, мол, серьезно и вдумчиво изучал шаманизм, штудировал Кастанеду… Дальше шел перечень не менее заковыристых дисциплин, прочитанных и усвоенных моим другом в разное время. В общем, все уши мне прожужжал, настаивая, что нельзя к проявлениям Силы относиться легкомысленно, из чего почему-то вытекало, что мне категорически нельзя пробовать кактусы на вкус. Можно подумать, что мне больше заняться нечем. В конце концов, я откровенно ему заявила, что не собираюсь не только становиться шаманкой, но и менять гастрономические предпочтения в пользу неизвестных и сомнительных продуктов питания.

Тем не менее, Сашка, преисполнившись ответственностью за мою колдовскую безграмотность, увлеченно вещал про «третий» глаз, астральные тела, цивилизацию атлантов, никому неведомые чакры, змею Кундалини и прочие чудеса, и заставлял учиться видеть ауру.

Миф слушал Шамана значительно внимательнее и ауру, конечно, видел, но какую — не говорил. Я же видела все, что угодно, кроме ауры и Сашка сердился и стращал, что будет лупить меня тапком, а если не поможет, то и кактусом. При этом кот в умилении терся о его ногу, закатывал глаза и мурлыкал, а кактус тускнел, съеживался и пытался прикинуться традесканцией.

В общем, кто знает, может быть, под угрозой тапка и кактуса я и научилась бы, в конце концов, видеть эту чертову ауру, и Сашка оставил бы меня в покое со всеми этими чудесами, но…

Ну да, все правильно, куда же нам без этого пресловутого «но»? А это самое «но» преследовало меня постоянно и не давало сосредоточиться на лекциях о волшебстве, и все мысли были этим противительным [1] союзом забиты. Прозывалось это «но» — Евгений Гурский, он же Гурец или Огурец (по обстоятельствам), красавец-мужчина, ближайший, хотя и далекий (в силу проживания от Москвы) друг нашего обожаемого режиссера Горыныча, Анатолия Змейкина (Змейкин — Змей — Змей Горыныч — Горыныч).

Два года назад Женька по своим делам приехал в Москву, пришел к нам на репетицию, потом остался на спектакль, а потом с удовольствием принял участие в посиделках нашей театральной труппы по случаю дня рождения одного из ребят. И проведя в компании этого красавца день, вечер и часть ночи, пока труппа не расползлась по домам, я поняла, что влюбилась в него как… даже не знаю как, но безоглядно и бесповоротно и с первого взгляда.

Впрочем, не только я. Многие наши девчонки не остались равнодушными тогда. Однако (причины мне до сих пор неизвестны!) он выбрал именно меня, хотя в труппе у нас пара-тройка барышень были куда эффектнее и красивее моей скромной особы.

Когда он уезжал в первый раз, горю моему не было конца. Но великая любовь на то и великая, что она может одолеть любое горе. И я нашла выход. Я начала писать стихи. Первое мое стихотворение рождалось мучительно. Я потратила на него месяц и большую тетрадку в 98 листов. А потом стихи полились рекой. И по электронной почте бурным водопадом понеслись мои письма, каждое из которых составляло несколько страниц через один интервал. В ответ я изредка получала небольшие послания и была счастлива уже от того, что меня помнят. А потом он снова приезжал на несколько дней, и снова уезжал.

Может быть, это могло бы тянуться бесконечно, но за два года от такого бурного и совершенно непредсказуемого романа я несколько подустала. Нет, он по-прежнему был красив, по-прежнему меня любил, но чем дальше, тем отчетливее я понимала, что участь Пенелопы — это исключительно ее, Пенелопное, личное дело. Однако окаянная любовь все еще крепко во мне сидела, и выбросить красавца Женьку из своей дурной головы я не могла.

Все, хватит! Надо ставить вопрос ребром! Вот прямо в следующий его приезд. Ну, сколько можно тянуть? Тем более, что времени на подход к вышеупомянутому ребру у меня достаточно. Успею все обдумать, в том числе постараюсь позаботится о надежном тыле, чтобы было куда отступать в случае окончательного разрыва.