Обманка (СИ)

Все что угодно, только не смотреть вниз.

Там, под тонким слоем механизмов, скрытых между двух металлических пластин, открывалась душевно распростертая бездна, в которую можно было бы падать несколько бесконечных минут — чтобы непременно встретиться с землей, только вот не при самых приятных обстоятельствах: непонятное устройство каким-то чудом держало меня и мою копию на высоте трех-четырех километров. Только и радости, что облачный слой загораживал большую часть обзора: никаких защитных ограждений у металлической пластины не наблюдалось: чуть скошенный к центру пол да колышущееся за краем серовато-белое марево облаков.

До сих пор мы более-менее успешно общались при помощи жестов и примитивных рисунков: моя копия тоже не говорила ни по-английски, ни по-русски, однако смогла худо-бедно объяснить, что может отвести меня к человеку, с которым можно нормально изъясняться. Но вот какого черта я тут делаю, что это были за черные пятна, почему она выглядит точно так же, как и я — вплоть до манеры нервно ломать до хруста пальцы — я так и не узнала. Не то чтобы копия не пыталась мне все это рассказать, — просто жесты все-таки не всеобъемлющи.

Поэтому я отчаянно трусила, вжавшись в кресло и не смея даже вздохнуть лишний раз, — а она мирно сидела рядом, с отсутствующим видом поглядывая за борт, как будто ее эта реальность вообще не касалась, зато воооон то облачное завихрение представляло немалый интерес. Заговорить не получалось уже просто потому, что я безумно боялась отпустить ремни — хоть и не могла объяснить, что же в них такого успокаивающего.

С детства боюсь высоты. Просто боюсь.

Мы приземлились на огромной серой площади, посреди которой ни к селу ни к городу торчала вздыбившая плиты башня, с определенного угла здорово смахивающая на человеческую руку, сложенную из кирпичиков, — создавалось впечатление, будто из-под земли когда-то попытался вырваться гигантский каменный голем, да вот только застрял, еле вытащив верхнюю конечность. С трех боков к площади лепились двухэтажные домики с мирно светящимися окошками и трогательно раздвинутыми занавесочками, между которыми неизменно обнаруживался либо горшок с цветами, либо кот, либо комбинации того и другого в разнообразных количествах; с четвертого же…

В первое мгновение я едва сдержала фирменную акустическую атаку (действующую на мою копию так же эффективно, как и на мужика с галстуком-бабочкой): мне почудилось, что на меня падает скала. Потом пришло запоздалое осознание, что скалы, как правило, бывают более темного оттенка и обладают худо-бедной, но все же растительностью, еще их обычно не украшают арками и барельефами, а кроме того, горы определенно охраняют менее тщательно.

На вершине полукилометровой лестницы как ни в чем ни бывало торчали по постройке «смирно» два милых таких вышибалы… в самых настоящих доспехах и с копьями.

— Ролевики? — вслух предположила я.

Моя копия обернулась, вопросительно вскинув брови, но я, едва прикинув, как буду объяснять ей все теми же жестами, с чем едят ролевиков, тотчас же отмахнулась: так, бурчу себе под нос бессмыслицу…

Только бы выбраться отсюда. Уже неважно, что работы я лишилась часа три назад, — просто безумно хотелось к тем людям, с которыми можно хотя бы нормально поговорить. Необходимость изъясняться жестами и знаками бесила до чертиков, безумно тянуло заорать на всю площадь: «Да хватит придуриваться, отпустите меня домой!!!», — и удерживала меня только мысль о том, что никто все равно меня не поймет, а злиться впустую — не самая лучшая идея.

И, если уж кто-то свихнулся настолько, что решил меня похитить, и нашел на это средства — то что мешало такому человеку найти хоть какого-нибудь переводчика? Не говоря уж о цели столь сомнительного мероприятия…

Аааа!! Бесит, бесит, бесит…

Моя копия мирно прошествовала к охранникам, словно не замечая адского числа ступенек (я к тому моменту еле доползла до середины лестницы — а ноги уже подгибались от усталости и неудобной обуви, позаимствованной у все той же копии), и о чем-то заговорила с ними — на все том же шипяще-поющем языке, в котором я так и не услышала знакомых по звучанию слов. Когда я наконец завершила подъем, ролевики как раз перестали изображать солдат на параде и обмякли, опираясь на копья, а девушка распахнула огромные двери, за которыми обнаружился еще более внушительный холл: осветить его полностью оказались неспособны даже ряды здоровенных люстр, сияющих где-то под потолком — в углах зала все равно залегали глубокие тени.

Из другого конца помещения к нам спешил еще один незнакомый субъект при полном параде — вплоть до злосчастного галстука-бабочки, но на сей раз хотя бы обутый, — однако ввиду размеров оного помещения он мог спешить еще очень и очень долго, не реши моя копия пойти ему навстречу. По дороге она в очередной раз разразилась шипяще-поющей тирадой, от которой мужик немного окосел, пытаясь одновременно пялиться вытаращенными глазами и на меня, и на копию, а потом вообще резко развернулся и драпанул в противоположном направлении.

— Ну чего опять?! — не сдержавшись, взвыла я. — Я домой хочу!!! Или не очень… — задумчиво закончила я, некстати вспомнив про отсутствие работы и гору грязной посуды, чуть не подпирающую потолок. Все-таки надо было пользоваться одноразовой — мусор я хоть не забываю выносить.

Моя копия обернулась, окинув меня скептическим взглядом (ну да, да, я уже тебя в плечах и шире в талии, поэтому твоя одежда на мне так по-дурацки сидит, и что с того?!), и тяжело вздохнула, перебирая в воздухе пальцами, — видимо, судорожно обдумывала, как мне объяснить поведение этого расфуфыренного субъекта. Но я вдруг поняла, что не так уж оно мне и интересно — просто очень-очень хочется спать…

Голоса толкались в ушах, явно пытаясь если не покалечить среднее ухо, то хотя бы порвать барабанные перепонки; звуки болезненно отдавались где-то в голове, колкими вспышками разгуливая по черепной коробке, но гаже всего было то, что я даже пошевелиться не могла: лежала, ни чуя ни рук, ни ног, цепенея от скребущегося в печенках первобытного ужаса.

— Нет! Опорный узел надо создавать в лобных долях, иначе она ничему научиться не сможет!

— А память подтереть? Или ты думаешь, ей так легко будет признать, что все идет по плану?

Какого черта они пытаются со мной сделать?..

Тело не двигалось, а в ответ на попытку заговорить в горле противно закололо.

Да что за?..

— Она очнулась, — наконец заметил самый проницательный голос. — Оставьте как есть.

— Но ведь мы не закончили! — возмутился менее проницательный.

— Я тебе потом самому поставлю «переводчика», пока ты в сознании. Чтоб жизнь медом не казалась, — любезно предложил первый. Следом раздалось полупроглоченное икание и задушевный кашель, из чего я заключила, что такие предложения особенно хорошо идут под нож у горла.

Веки подниматься отказывались.

Руки и ноги по-прежнему не чувствовались и никак не реагировали на нервные импульсы.

Черт, неужели они?..

На фоне закрытых век так ясно предстал мой собственный четвертованный силуэт с прижженными ранами и завязанными глазами, что меня прошиб холодный пот, а где-то в животе судорожно сжался склизкий комок; страх остаться никому не нужной калекой смел остатки дрожащего сознания — я закричала, срывая голос, рефлекторно свернулась в позу эмбриона, рывком, ни о чем не думая, только бы, только бы не…

Гмм. Нет, ноги и руки у меня все-таки оказались на месте, о чем я мигом пожалела.

Второй крик вырвался больше из-за того, что в кожу мигом воткнулись миллионы игл — затекшие конечности начали приходить в более-менее рабочее состояние, потревоженные резким движением; я орала как резанная, выплескивая и эту боль, и свой страх, и боязнь, что больше никогда не вернусь к привычной жизни, и раздражение, мучившее меня весь вчерашний день, — затихла, лишь когда голо-совые связки ощутимо кольнуло, замерла, прислушиваясь к эху головной боли, угасающему где-то за затылком. И вдруг поняла, что совершенно спокойна — что бы ни случилось, я жива и цела. Все будет хорошо. Я постараюсь.