Испытание на прочность

Больше всех бушевала мама: "Распоясалась! Шляется неизвестно где!.." Папа не кричал, только ледяным до безразличия тоном объявил свои условия: с сегодняшнего дня, сказал, она должна быть дома до десяти и ни минутой позже, а не то наживет себе крупные неприятности. В этом месте Яна не удержалась и позорно пустила слезу, вот за это сейчас стыдно… (Просто обидно стало до предела: посадили под домашний арест, как бесправную малолетку!)

Папа от ее хлюпанья, кажется, растерялся, но вмешалась мама: принялась кричать, что Янка ими всеми манипулирует и крутит, как цыган солнцем. Так что правило про комендантский час остается в силе, никакие крокодильи слезы тут не помогут. Вот Яна со зла и ляпнула, персонально для отца: "Игры в демократию закончились!" А тот обиделся, на весь вечер закрылся в Славкиной комнате. Да что там говорить, безобразнейшая вышла сцена… И как раз перед днем рожденья, не могли хотя бы несколько дней обождать!

Но и это еще не все: брательник Ярослав, морда, стоял на протяжении всей расправы с самой равнодушной физиономией, ни разу не заступился! Точно воды в рот набрал, еще и смотрел осуждающе, как последняя ханжа. Папу-то понять можно — родитель, как-никак, — но брателло!.. У самого же рыльце в пушку: бывает, заявляется домой под утро, и никто ему слова в поперек не скажет — а как же, он ведь парень, не девчонка! Короче, со стороны Ярика это было чистым предательством.

Возвращаясь к ДР: свою давнишнюю мечту она в этом году все-таки осуществила. После лицея домой и носу не сунула, сразу же окопалась у Гали. Подруги скинулись своими скромными девчачьими финансами и подарили ей острые, как бритвенное лезвие, фирменные коньки — видно, прозрачно намекали на открывшийся летом в Комсомольском парке каток. Если честно, то Янка больше обрадовалась не конькам — она и кататься-то на них не умеет, этого девчонки не учли! — а самому факту. Это ж надо: переживали, рыскали по магазинам и, как пить-дать, друг с другом перегрызлись, пока наконец решили, что ей вручить. Значит, любят, ценят и уважают, ну что еще от этой жизни нужно?.. Хоть кто-то ценит.

Что подарили ей родители и Ярик (если вообще что-нибудь подарили!), Яна была пока что не в курсе — народ лишь очень сдержанно поздравил с утра, когда она только-только глаза со сна продрала. А посему пребывала в крайне сардоническом расположении духа, прямо на физиономии было написано… Наверно, как раз из-за этой маленькой детали домашние все, как один, ограничились короткой по-армейски поздравительной речью и быстренько из ее комнаты улепетнули. Один только Ярик блеснул на выходе нерастраченными залежами остроумия: "Счастья, здоровья и творческих узбеков!" Они-то, скорей всего, рассчитывали, что именинница после занятий прискачет домой, и дай-то Бог, в более человеколюбивом настроении. А "телепузик" сделал такой финт хвостом… Ну и ладно! Все же лучше, чем фальшиво улыбаться и старательно делать вид, что ты дико счастлива, захлестывает с головой от неслыханной радости и энтузиазма.

По поводу "как отмечать" разгорелась целая баталия, да что там — Бородинское сражение, Ледовое побоище, битва при Ватерлоо! Юлька хотела на дискотеку и купаться (Яна от души понадеялась, что это она не всерьез, а просто вошла в лицейскую клоунскую роль и забыла из нее выйти). Галя гнула свою несгибаемую линию и всячески упирала на вечеринку с разлюбезными одиннадцатиклассниками (чему Яна нисколько не удивилась). Зая же больше всего переживала на тему торта, маленький Пятачок. Алька с Марианной снисходительно молчали, так что ничего другого не оставалось, разве что обратиться к Яне, как в последнюю инстанцию. Но Янка не хотела вообще ничего, встала в позу обиженной жизнью: "Ах, оставьте вы меня!.." Основательно всех помариновав и помучив неопределенностью, под конец милостиво согласилась, что торт — это мысль. "Уже кое-что!" — мученически вздохнула Галька и поплелась в районную кондитерскую, оплакивая на ходу идею элитной вечеринки.

Короче говоря, решили взять в прокате какую-нибудь комедию и зависнуть просто так на всю ночь, благо Галина мама не возражала, еще и гору хавчика наготовила… Она к Яне относится, как к родной, даже неудобно иногда бывает перед девчонками.

— Я за тобой заеду, — после изнурительно долгого молчания отозвался в трубке отец. Его интонации Янке что-то не сильно понравились, не внушили особого доверия, так сказать.

— Не надо! Мы уже всё запланировали, вон даже гадать собираемся, — перебила она с поспешностью.

На том конце провода опять помолчали, затем папа с подозрительно задушевными нотками попросил:

— А ну, дай мне сюда Галю.

Галька только этого и ждала: мигом выхватила у Яны из-под уха трубку и бархатным грудным голосом заворковала прямиком в мембрану:

— Вы не переживайте, у меня даже мама дома! Ага… Я за ней прослежу, — и голос при том серьезный до убийственности, а рожи тут же на месте корчит такие, что закачаешься! Талантище.

— Порядок! — Галька прямо-таки лучилась от самодовольства — было видно, что аж распирает: — Родители меня любят.

"Эх, мне бы так! — с неожиданной завистью вздохнула Янка. — Вроде и делаю то же самое, а результат прямо противоположный. Хотя на то она и Наполеон, по соционическому типу… Куда уж нам, Есениным, с Напом-то тягаться!"

— Вы там скоро? У нас уже всё готово! — с нетерпеливыми нотками в голосе потребовала из гостиной Машка.

Володя отключился, не попрощавшись, — надоело с этими двумя красавицами спорить. (Они с самого детства при малейшей опасности извне сбивались в могучий непробиваемый фронт, стоило лишь собраться вдвоем.) Ему как-то в одночасье стало все равно — хотя, может, следовало бы дочке прямым текстом разъяснить, в чем дело, обрисовать ситуацию… Опять заела эта спесивая гордость, которой еще с незапамятных времен успели отличиться многие Вишневские! (Если верить невнятным семейным преданиям.) Он уже столько за свою жизнь от этой надменной сдержанности натерпелся, и всё равно туда же…

О чем Янка не подозревала, так это о том, что своим непредвиденным исчезновением сорвала мамины наполеоновские планы о домашнем банкете, своеобразная попытка примирения. Целый день на плите жарились-шкварились ее, Янины, любимые лакомства и дожидался в холодильнике своего часа огромный кокосовый торт. Марина, очевидно, твердо для себя решила, что пятнадцать лет — вполне круглая дата, достойная отмечания с королевским размахом. Володя невольно женой залюбовался в этом пылу бурной куховарской активности: вот такая она, его неудержимая Львица-Тигрица! Ее всегда кажется немножко слишком много: "Лечить так лечить, любить так любить, гулять так гулять!.."

Но Янка домой не пришла. Позвонила после последней пары, торопливой скороговоркой сообщила, что задержится, и бросила трубку, словно опасаясь каких-то с ними разборок. А потом еще и этот ход конем — гадать они собираются!.. Теоретически к ней не придерешься: Марина ведь держала все приготовления в строгом секрете, хотела устроить малой сюрприз. Но всё равно заметно приуныла. (Приуныла?.. Это еще мягко выражаясь. Опустила руки и разом потухли зеленые колдуньи глаза — расстроилась Марина…) Да и его, Володю, настолько наплевательское к ним отношение сильно покоробило, незаметно для себя стушевался и затих, оставив в сторону свои привычные шутки.

Нет, за тот трудный разговор с дочерью и ультиматум с комендантским часом он себя не винил — давно уже следовало ее приструнить, а то слишком девица-красавица разгулялась, на голову вылезла! Да только время они с Мариной выбрали неудачное, за два дня до Янкиного дня рожденья. Ну что ж, и метла раз в году стреляет, накипело…

Один Ярик обрадовался нарисовавшемуся свободному вечеру и удрал на мотоцикле со своей Еленой Премудрой, следуя старинному пилатовскому принципу "я умываю руки". А они с женой сидели в гостиной за накрытым белоснежной скатертью столом и приличия ради ковыряли серебряными сервизными вилками наготовленный ею ужин из шести перемен, включая десерт.