Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)

А ведь она меня купить предложила. За любые деньги. Так любила отца? Или просто хотела бы скрыть результаты своих экспериментов?

— А я уже навязался. Примите как есть, — ее очередная попытка его осадить бесславно провалилась. — Так все же, зачем? Вы поставили под угрозу его жизнь. Сделали его почти бесплодным. Сломали жизнь его ребенку, на тот момент еще не рожденному… Что вы там нахимичили, в своем «Химдарпроме»? Эксперименты на людях, вроде, ни в планах, ни в отчетах там не значатся.

— Что бы там ни было, вас оно не касается, пресветлый. Вы, несомненно, вправе потребовать у меня официального ответа, даже вызвать меня в столицу для разбирательства, да только какой спрос с умирающей, верно? Просто отдайте мне девочку, как я сказала, я возьму ее на любых условиях, и мы закроем эту тему.

— Просто не выйдет, Дэла, — привстав, слегка подвигает к ней свое кресло. — Ни со мной, — усаживается, не спуская с нее загадочного взгляда, — ни с девочкой.

И я все–таки не выдерживаю:

— Послушайте, Великие и Мудрые. Вот меня даже в моей простой человеческой школе учили, что это элементарная вежливость — не говорить в третьем лице о присутствующих. Я понимаю, конечно, что в ваших древних гигантских лесах школ не было, и вы все детство обезьянами по елкам проскакали, но коль уж взялись изображать великих учителей человечества, так пытайтесь хоть как–то соответствовать!

Гневно перевожу взгляд с одного на другую. Анхен откровенно веселится, сохраняя при этом нейтральное выражение лица, а вот Дэлиата… кажется, выпрыгни из речки говорящая рыбка — она и то удивилась бы меньше. Она смотрела на меня… чуть ли не с ужасом, а я все ждала, что же будет дальше. Сверкнут ли ее глаза безмолвным приказом, потребует ли она от Анхена извинений за мою несдержанность…

— Прости, — произносит она очень спокойно и очень искренне. — Прости, Лариса, я не хотела тебя обидеть. Я уже очень давно не общалась с людьми, отвыкла… Ваш визит несколько выбил меня из колеи, пресветлый авэнэ…

— Авэнэ забавляется, — бросаю короткий взгляд в его сторону и уверенно продолжаю, — даже сейчас.

— Прости, душа моя, но ты из тех явлений, о которых словами не расскажешь, — он смеется теперь уже открыто, и ни капли раскаянья в голосе. — Вы породили чудовище, Дэла. Страшное, неблагодарное чудовище. И еще хотите себе ее в собственность. Право же, мне бы стоило вам ее подарить. Как расплату за ваши опыты по переливанию крови. Уверен, она сведет вас в могилу гораздо раньше болезни.

— Анхен!

— Вы удивительно вовремя, авэнэ. Я сегодня как раз принимаю подарки. Даже те, что в качестве расплаты.

— Да не отдам я ее, Дэла, не отдам. От вас мне нужна была услуга… Впрочем, возможно, вы сможете мне кого–то порекомендовать. И зовите вы меня уже по имени, это очень частный визит.

— И мне по–прежнему хотелось бы понять его цель.

— Ларисе нужен учитель. Кровь, доставшаяся ей от отца… от вас и от отца, произвела слишком сильные изменения в ее организме. У нее абсолютная сопротивляемость воле вампиров. Что, как видите, приводит порой к полному отрицанию авторитетов и невероятной несдержанности. Так что это не я «изъял» ее из Страны Людей. Она вполне успешно справилась и сама, — насмешливый кивок в мою сторону, и он продолжает. — Но вы подарили ей не только это. С этим я как–нибудь справлюсь и сам. Вы передали ей частичку силы аниары, а здесь я беспомощен. Стихия все больше овладевает ее разумом, и не мне вам объяснять, что бесконтрольные силы до добра не доводят.

— Но… — она поражена и не скрывает, — но так не может быть. У Сережи никогда ничего подобного…

— Не было. И сейчас нет, — согласно кивает Анхен. — Я общался с ним достаточно, чтоб утверждать со всей определенностью. Хотя, конечно, рядовым человеком я бы его не назвал.

— Рядовым он и не был. И не в составе крови дело.

— Вы все же любили его, — Анхен тепло улыбается, чуть склоняя голову. — Так вы поможете его дочери? — он вновь смотрит ей прямо в глаза, но она не спешит с ответом.

— Помогла бы. Но вы же не отдаете. Скажите, Анхенаридит, почему я должна помогать вам?

— Потому, что я люблю ее, — он не задумывается ни на секунду. Глава 12. Храм

В доме Дэлиаты мы провели две недели. И хотя большую часть времени разум ее был чист и ясен, довольно быстро я поняла, что именно подразумевал Анхен под «разговорами о погоде». Он хотел, чтоб Дэла посмотрела, насколько существенны мои способности к водной магии, мое «чувство воды» его здорово напрягало, он боялся, что однажды, на эмоциях, я сольюсь сознанием с рекой и не смогу вернуться.

Но Дэла не могла. Совсем. Она больше не чувствовала воду. Более того, даже летать она была уже не способна. Но к последнему она относилась спокойно. А вот вода… Она часами сидела над рекой, ласково гладя набегающие волны, порой полностью отрешаясь от окружающей действительности. В такие моменты ее было бесполезно звать, с ней было невозможно разговаривать — она никого не узнавала, казалось, вовсе не понимала слов, а то и просто не слышала.

Но потом оцепенение проходило, она встряхивала головой, улыбалась, и пыталась вновь быть любезной хозяйкой. Со мной была неизменно приветлива, постоянно расспрашивала о моей семье и моей жизни. И рассказывая ей, пересказывая, уточняя, я понемногу справлялась со своими воспоминаниями, выстраивая и для себя самой картину моего прошлого. Вспоминала, и словно заново узнавала своих друзей. И множество событий и ситуаций, когда можно и нужно было бы поступить «не так». И еще больше тех, где я все равно сделала бы ровно то, что сделала.

Но главное, я все чаще вспоминала маму. Чем больше смотрела на Дэлиату, тем больше думала о своей маме. Потому что кровь — это еще не родство. Мне вон Анхен какую–то дрянь после каждой отключки в вену вбрызгивает, так что же теперь, у меня местный химзавод в родственниках? А мама… ну и хорошо, что она меня не помнит. Зато не переживает, не мучается. Да, она бы гордилась, забери меня за Бездну Анхен. И страдала бы, что ее дочь по суду, с позором… Но это не ее вина, ее такой сделали. Воспитали, внушили. Мама все равно меня любила — всегда. И любит, даже теперь. Потому что воспоминания о моем детстве ей оставили… И пусть она не помнит, что это было мое детство, все же, она меня помнит. И любит. А я — помню все. За нас двоих. И всегда буду ее любить.

А Дэла — это просто Дэла. Какая–то вампирша. Из прошлого моего отца. Что ж, у всех бывает прошлое. Дэлиата же, настойчиво интересуясь моей жизнью, выспрашивая все, что можно, о моем отце, сама о своих отношениях с ним так никогда ничего и не рассказала.

— Это только мое, — неизменно качала она головой на мой ли вопрос или на вопросы Анхена. Впрочем, я особо и не настаивала, мне казалось, что подсматривать то, что было у моего отца до меня и до мамы все же не слишком–то этично. А вот Анхен… Анхен…

В первую же ночь в этом доме я проснулась одна, не ощущая рядом ставшего уже привычным тепла его тела. Не ощущая его. Совсем. Выглянула в окно. И в лунном свете отчетливо увидела их — его и Дэлу. Они сидели у самой воды, он держал ее ладонь прижатой к своей щеке, возможно, они говорили, но слов мне было не слышно. Подсматривать было глупо, качать права — бессмысленно. Я попыталась снова уснуть, но не смогла. И плакала в подушку, понимая, что она ему ровня, а я — нет. Наверно, я надеялась, что он все же вернется, увидит меня в слезах, утешет и приласкает. Но он так и не пришел. Даже утром. Мы встретились уже в гостиной.

Обнял меня, спокойный, уверенный.

— Ну что с тобой опять? Оставишь тебя на секунду — и опять ты о чем–то не о том думаешь и сама себе душу рвешь.

— Нет, ничего, ничего, — прячу лицо у него на груди, пытаюсь выкинуть глупые мысли. Сказать вампиру, что ревную? Так он лишь удивится, что ж тогда не присоединилась, никто б не возражал. — Привыкла спать с тобой, — хотя бы часть, она ведь тоже правда.