По эту сторону стаи

   Дорин силком заставляет себя отлепиться от двери и тут же снова шипит, сморщившись так, будто проглотила лимон.

   - Бедное дитя, - повторяет леди Кэтрин ещё раз. - Вам очень больно, я знаю. Но надо переодеться. Вам претит надевать на себя эту дрянь, понимаю, но...

   - Боюсь, у меня может не получиться, - сквозь зубы произносит Дорин.

   - Они вернутся, и тогда вам... нам не поздоровится, - леди Кэтрин украдкой смотрит на дверь. - Такие правила.

   - Они? - ах да, ведь конвоиров было двое. Не многовато ли для одной женщины, которую ведут к другой женщине, а отнюдь не в клетку, полную вооружённых до зубов головорезов? - Зачем так много охраны?

   - Дорогая леди Дорин, двое надвое - небольшой перевес. Точнее, никакого, - объясняет леди Кэтрин. - Странно, что они пришли не втроём.

   - Что могут сделать две женщины против двух вооружённых мужчин? - наивно спрашивает Дорин.

   - Как что, дорогая? - кажется, собеседница удивлена. - То, что и следовало бы сделать с полукровым сбродом. Это, к счастью, не Утгард... а, может быть, к сожалению, не Утгард.

   Дорин понимает, что сморозила какую-то глупость. Чем тюрьма Олдгейт отличается от Утгарда, она не знает. Хотя, кажется, догадывается: тут не Межзеркалье, где власть разума сведена на нет, тут заключённые могут показать зубы. И, похоже, для неё будет лучше попридержать язык.

   Леди Кэтрин заботливо усаживает Дорин на свою койку, такую жёсткую, словно она сделана из камня, и помогает облачиться. Тюремная роба, кажется, так это называется? Нечто бесформенное и полосатое, но вроде бы чистое.

   "Леди Дорин", подумать только! Чаяла ли она, надраивая хозяйское серебро, что когда-нибудь её назовут "леди Дорин"? Господи боже, да зачем ей это?! Она предпочла бы не быть "леди", но и в глаза не видеть тюремных нар, кроме как по телевизору. Да уж, никогда не знаешь, что готовит грядущий день.

   Она сидит, не шевелясь, и боль понемногу стихает - так, что она даже отваживается коснуться пальцами того места, где под материей выжжено клеймо. Чёрт подери, это весьма неприятно, да - но не смертельно. И Дорин не ощущает чего-то такого, что, как она понимает, чувствует Макрайан. Ничего позорного и унизительного. Куда хуже было бы, если бы ей задрали юбку. И гораздо хуже, если бы это сделали несколько человек - впрочем, кто сказал, что такого не случится в дальнейшем? Судя по всему, случится, но завтра - будет завтра. Вероятно, всё это и постыдно, но ведь потом эту штуку всегда можно свести, как сводят надоевшие татуировки. Однако леди Кэтрин, кажется, об этом не знает. Дорин давно заметила, что они много чего не знают. Может быть, потому что просто не хотят?

   - Дорогая, на этом жизнь не кончается, - ласково говорит она Дорин, точно та сейчас попытается разбить голову о стену или перегрызть вены. Фу. Ужас. Дорин передёргивает, особенно когда она вспоминает хозяйкину руку.

   - Да, мэм, - вежливо отвечает она.

   - Позор мы смоем кровью. Когда-нибудь, - ну вот. И она о позоре.

   - Мэм, мне кажется... - осторожно начинает Дорин - она как раз хочет сказать о том, что проблема немного надумана.

   - Дитя, пожалуйста - Кэтрин. Олдгейт - то место, где нам следует держаться заодно, вы не находите?

   - Конечно... Кэтрин. Полагаю, свести эту штуку лазером не составит труда, - всё-таки отваживается предположить Дорин.

   - Лазером, Дорин?!

   У неё выросла вторая голова? Или на этой единственной появился третий глаз?

   - Вроде бы так люди сводят татуировки, - нерешительно заканчивает она.

   - Не знаю, что и сказать, - после секундного замешательства произносит Кэтрин. - Должно быть, вы не знаете, что утгардские клейма нельзя уничтожить. Наверное, даже если забыть стыд и прибегнуть к помощи человечьих... умельцев... Впрочем, я не проверяла...

   В её голосе слышится плохо скрытое осуждение, и Дорин в очередной раз мысленно даёт себе зарок не трепать языком. Молчание затягивается.

   - Надеюсь, вы простите мне мою болтливость, Дорин, - похоже, недостаток общения заставляет слегка поступиться какими-то хитроумными правилами. - Я довольно долго пробыла одна.

   - Я люблю поболтать, - говорит она.

   - Вот как? - судя по всему, Кэтрин позабавила её фраза. - В таком случае, дорогая, вам ужасно не повезло. Я немного знаю Уолли, он страшный нелюдим.

   Дорин теряется. Она сама не понимает, хочет ли она разговаривать об Уолли или не хочет - и стоит ли это делать вообще.

   Кэтрин смеётся.

   - Я права? - весело спрашивает она. - Правда, я видела его всего два раза, да и то мельком.

   - И где же? - из вежливости спрашивает Дорин.

   Ей окончательно становится ясно, что Кэтрин даже не подозревает, что она человек. Может быть, это вообще нельзя почувствовать, если специально не задаться такой целью, а, может быть, восприятие притупляется в заключении, - Дорин не знает, но ей от этого не легче. Как поступить, что сделать и что сказать, чтоб не быть убитой на месте?

   - На ежегодном собрании Внутреннего Круга, - Кэтрин вздыхает. - Естественно, когда Внутренний Круг был Кругом, а не теперешним сборищем нищебродов, и когда милорд Хейс был жив.

   Да, ведь Макрайан тоже состоял во Внутреннем Круге, - вспоминает Дорин, думая совершенно о другом.

   - Какая ирония судьбы! - говорит тем временем Кэтрин с горечью. - Мистер Хейс, будучи комендантом, держал Утгард в кулаке, а теперь я заключена в его дрянной копии, и всякая шваль держит в кулаке меня.

   - А что случилось с мистером Хейсом? - собеседница, должно быть, вдова.

   - Разве вы не знаете? - Кэтрин удивлена. - Мистер Хейс убит три года назад, перед самым переворотом.

   Дорин не остаётся ничего другого, как выразить сожаление по поводу столь тяжёлой утраты. Она только сейчас начинает понимать, каким длинным был этот день. Долгим, словно несколько лет. Должно быть, снова что-то произошло со временем, потому что в обычные сутки, хоть тресни, не впихнуть столько событий. Эмоций, переживаний, страха, напряжения, боли. Дорин кажется, что ещё чуть-чуть - и всё это полезет через край.

   - Вы с ног валитесь, моя дорогая, - решительно говорит Кэтрин. - Лягте, поспите. Хотите, я одолжу вам свою кровать?

   Нет, зачем. Что такого страшного произошло? С ней всё в порядке, не в порядке только с тем, кто лежал мёртвый в коридоре Кастл Макрайан... Дорин обрывает себя на середине мысли. Она не в состоянии больше думать о нём, это невыносимо. Сейчас - это сейчас, и даже не "сегодня утром, сразу после завтрака". Думать об этом ещё хуже, чем о том, как существовать на территории в несколько квадратных футов бок о бок с нечеловеком, который, наверное, готов порвать человека на куски. И это "сегодня" должно, наконец, закончиться. А завтра - будет завтра.

   С этой мыслью она залезает на верхнюю койку и забывается сном, больше похожим на бред.   

Глава 8

      Наступает вечер. То есть, скорее всего, вечер: определить точно невозможно, тут нет даже крохотного оконца, только тусклый свет под потолком. Дорин несколько месяцев не видела электрического света, и первая лампа, которая попалась ей на глаза, оказалась плафоном в тюремной камере неизвестной тюрьмы Олдгейт.

   В скважине с лязгом проворачивается ключ. Дорин напрягается: она всей кожей чувствует опасность. "Беспредельная власть любого, кто пожелает", - звучат в голове слова Макрайана. Любого. Судя по всему, этот любой и тогда, и сейчас - один и тот же: полукровка. Который ещё так недавно был бы почти соотечественником, почти ровней... Недавно - когда слово "О`Греди" для неё ещё что-то значило...

   Но пока её страхи напрасны; открывается не вся дверь, а лишь небольшое окошко, похожее на собачью дверцу: это только ужин. Если, конечно, можно назвать ужином нечто, плавающее в жестяной миске. Дорин с тоской вспоминает зачерствевший хлеб на кухне Кастл Макрайан и ей отчего-то становится не по себе. Но эту еду она съест, всю без остатка. Она выдержит всё то, что заслужила, а для этого надо выжить.