Режим бога (Последний шаг) (СИ)

Тихо потрескивали ненужные факелы.

Я… я… Что такое «я»? Это все и ничего? Где оно, это «я»? Что же мешает понять? Почему все путается, словно в покатившемся с горы калейдоскопе? Это — смерть? Это так просто? Но что же мешает понять? Где-то за пределами уютного меня, собравшегося в комок и не участвующего в разгадывании головоломки, есть еще раскинувшееся во все стороны, разбитое и разорванное «я», которое так болит и так заходится в судорогах, что уютное «я» не желает просыпаться и искать решение.

Но что же так… А-а-а-а! Святой Доэте… А-а-а!

Ноиро колотился в агонии, беззвучно крича и в ужасе тараща глаза. Свет угасал. Холод подступил так близко, что его можно было бы увидеть во плоти, если бы не страшная, противоестественная темнота.

Раненый не видел кинувшегося к нему мужчину, не чувствовал силу рук, прижавших его к твердой поверхности.

Конвульсии пошли на убыль. Смерть сдала позиции.

Мужчина что-то говорил, осторожно, но крепко удерживая Ноиро. Кажется, он успокаивал и объяснял. Раненый не знал этого языка и даже никогда раньше не слышал, однако умиротворение постепенно пришло на смену панике.

— Та-Дюлатар? — прошептал он, когда ужас отступил, а глаза снова стали видеть. — Вы Та-Дюлатар?

Неведомый спаситель молча снял колпачок с иглы шприца, прижал здоровую руку Ноиро к столу и поставил инъекцию в вену на сгибе локтя жестом уверенным и не доставившим боли. После этого мужчина приложил два пальца к его горлу и сосчитал пульс. Результат ему не понравился: лекарь насупился и покачал головой.

Укол подействовал быстро, боль в ранах утихла. Журналист пригляделся к хозяину домена.

Это был вполне зрелый, хотя если судить лишь по состоянию тела, то достаточно еще молодой мужчина из тех, кого с некоторой завистью и восхищением называют матерыми. Но взгляд выдавал его древность. Кажется, человек этот видел мир на протяжении очень и очень многих лет. Это пугало, но это же и привлекало в нем, таило загадку. Когда-то, быть может, и он был глупым пухлогубым юнцом с наивно светящимися глазами, однако вообразить его такого Ноиро не смог бы и при более благоприятных для себя обстоятельствах…

Глубокая поперечная морщина пролегла между бровей Незнакомца, а то, что в детстве могло быть обаятельной ямкой на щеке, ныне больше походило на суровую складку. Длинные русые с проседью волосы гривой падали на плечи, на лоб, свешивались над лицом, когда он склонялся к Ноиро. И еще от его одежды пахло удивительной чистотой. Так пахнут тщательно выстиранные и просушенные на свежем воздухе вещи — роскошь, почти недоступная горожанам.

— Вы только передайте археологам, что я тут и живой, — простонал журналист.

Вместо ответа лекарь влил ему в рот горький отвар из пробирки, а потом сунул электронный градусник. После того, как увидел шприц, наличию градусника в диком доме отшельника раненый уже почти не удивился.

Еще раз послушав пульс, Та-Дюлатар показал ему, что нужно спать. Утомившись, Ноиро сомкнул горящие веки и провалился в бред. Во сне он гнался за Нэфри, пытаясь объяснить ей, что жив и что его близких нужно уберечь от страшной новости. А Нэфри вскакивала в седло, и рыжий Всполох уносил ее к Затону.

Но потом стало невыносимо жарко. Это взошло злое кийарское солнце. Все они устали, и конь бегал в белых хлопьях пены. Только тогда девушка пообещала ему сделать все так, как он просил. Ноиро вздохнул, отер выступивший пот и лег прямо на песок, чтобы заснуть. Просто заснуть, ни за кем не гоняясь и ни от кого не убегая.

Журналист не знал одного: этим же утром на базу археологов по приказанию Араго-Ястреба заявилось трое воинов-Птичников.

В поселке ученых царило смятение. Йвар Лад готов был свернуть работу, как тогда, десять лет тому назад, и возвращаться в Кемлин со страшными новостями. Убеждений Нэфри он не слышал: на месте ночной схватки со зверем остались только гигантские пятна крови и смятая, а то и выдранная с корнем трава. Ни трупа, ни живого Ноиро в окрестностях они так и не обнаружили, а что может ждать человека, потерявшего столько крови и получившего такие раны, если не оказать ему квалифицированную медицинскую помощь?

— Говорю вам, Йвар: он у Та-Дюлатара! — твердила Нэфри.

— Что сделает знахарь-дикарь?

Вскоре не выдержал и вмешался Матиус:

— Хотя бы окажет первую помощь! Йвар, но не потащим же мы его израненного на самолет, сам подумай! Да и вообще… Меня вот еще почему зло берет: неужели нельзя найти управу на этого придурочного шамана? Сколько еще он будет безнаказанно уничтожать ни в чем не повинных людей?

Нэфри благодарно сжала его руку и хотела продолжить свою речь, но тут с наблюдательного поста дали сигнал, что у них гости.

Это были три копьеносца, мускулистые и темнокожие парни в густой вязи татуировок, с множеством мелких косичек, в которые не без искусности вплетались цветные птичьи перышки. Один на ломаном кемлинском поинтересовался, кто у чужаков самый главный, и Лад выступил им навстречу.

— Ваш быть белой голова человек, — не спросил, но уверенно заявил абориген. — Ночь он кусат… кусатой… бемго-бемго.

— Зверь, — подсказали ему спутники.

— Зверь! Да! Зверь — не жить, белой голова — болеть очень. Та-Дюлатар велить нам говорить, белой голова у он дом, долго лежит нада, долго. Вам ходит не нада. Плавун ищет. Ни! Нельзя совсем!

Йвар Лад раздраженно сложил руки на груди, съежился и в немом возмущении вздернул брови. Когда парламентер закончил, археолог почти закричал:

— Как мы бросим его там? Вы соображаете, что несете? Это наш соотечественник!

Птичники невозмутимо выслушали его, и в лицах не отразилось ни капли сочувствия.

— Вождь говорить, Та-Дюлатар говорить! Нельзя! Ни! — повторил главный и развернулся, давая понять, что переговоры окончены.

Археологи зароптали.

— У нас есть оружие! В конце концов, мы можем вызвать солдат из Франтира! — послышались предложения.

— Можно? — вдруг громко, перекрывая гул, спросила Нэфри.

Все смолкли. С молчаливого одобрения Лада она продолжила:

— Я знаю человека по имени Та-Дюлатар. Я убеждена, что ему не только можно, но и нужно доверять в этом деле. Если он говорит, что туда нельзя идти, это так и есть. Да я и не знаю, куда идти. Сельва большая. И те же Плавуны ориентируются в ней куда лучше нашего. Неужели кто-то хочет схлопотать ядовитую стрелу из-за дерева или привести врагов прямо к порогу спасителя Ноиро?

— Что ты предлагаешь? — устало уточнил Лад.

— Не уезжать в Кемлин, а продолжать работы и подождать, как будут разворачиваться события. Вы извините, что я вот так… лезу… Но я единственная, кто может поручиться за Та-Дюлатара.

Руководитель группы вздохнул и с кислым видом промямлил:

— Ну и откуда ты знаешь этого человека? Кто он? Почему указывает вождю?

— Он… я думаю, он у них врач…

— Ну вот… «Думаю»! А говоришь, что знаешь!

— Мэтр Лад, ну позвольте мне пока не раскрывать мои источники! — почти взмолилась она. — Просто попробуйте раз, один раз в жизни, — девушка приподняла указательный палец, — поверить кому-то на слово!

Взгляды всех ученых метнулись в сторону Лада. Тот потер усы и снова тяжко вздохнул:

— Нэфри… исключительно ради тебя. Только ради тебя я пойду на это безумство…

— И ради родственников этого раздолбая, — с облегчением улыбнулась Нэфри. — Они ума лишатся, если подумают, что он погиб!

А про себя подумала, что после Нового года, уже вернувшись в Кемлин, обязательно прокатится на том бешеном рыжем скакуне, которому никак не удавалось пересечься с путями бредившего Ноиро, чтобы Нэфри могла добиться от него, что нужно делать.

Журналист тяжело и ожесточенно боролся с лихорадкой на протяжении трех дней. У него не было сил есть, он только пил, и вкупе с огромной потерей крови это довело его до истощения. Ноиро мог видеть лишь кисть своей здоровой руки, и с каждым днем она все больше напоминала конечность высохшего мертвеца.