Рыжее братство. Трилогия (СИ)

Не успели как следует расположиться на живом ковре, как послышалась нежная мелодия флейты, и изза деревьев показалась пестрая, как бабочки или стайка колибри, группа эльфов, вооруженных подносами, источающими соблазнительные ароматы свежей пищи.

Пожалуй, если раньше мы могли решить, что в Карниалессе ждали лишь Лакса, а до нас населению не было никакого дела, то теперь не знали, что думать. Уж больно торжественными и довольными были красавцы и красавицы эльфийского родаплемени, выставлявшие перед нами свежий мягкий хлеб (булочки с похрустывающей румяной корочкой), мясо, фрукты, овощи, кувшины с напитками. Причем все яства были изукрашены и уложены так искусно, что мне только сейчас стали понятны слова Аглаэля о скромности походной пищи, каковые я принимала, гостя в стане князя, за рисовку. Любой повар самого фешенебельного ресторана отдал бы полжизни, чтобы поглядеть на эльфийскую сервировку, а вторую половину за то, чтобы взять хоть один урок у мастеров. Впрочем, если жизнь у тебя длится столетиями, можно без зазрения совести уделять бездну внимания даже такой мелочи, как оформление блюд.

Фаль поспешно доплел косичку Дэлькора и с блестящими от жадного интереса глазами заметался над подносами, будто и не ужинал полчаса назад. Да что греха таить, поглядев на принесенную пищу, мы тоже были готовы поужинать еще разок.

Гостеприимные эльфы лишь улыбались и молча выставляли еду до тех пор, пока я не поблагодарила их. Тут словно прорвало плотину, то ли наши остроухие «официанты» сообразили, что я умею разговаривать на эльфийском (каплязнак друга эльфов даровала мне эту чудесную возможность!), то ли, раз я начала первой, они обрели право продолжить беседу и защебетали, вываливая кучу вопросов:

– О, вы и в самом деле нашли Цветную радугу в Айсо ла Валисс?

– Какова сейчас Тень Ручья?

– А вы были в Лиомастрии?

И так далее и тому подобное. Оказалось, эльфы ни разу не были за пределами Карниалесса, потому что не рисковали путешествовать по землям людей, а через сильфов круг перемещаться опасались изза ненадежности способа передвижения, ибо легкомысленные сильфы могли в шутку перебросить «клиентов» совсем не туда, куда те собирались попасть.

По мере сил я старалась отвечать на вопросы собеседников, рассказывая о наших раскопках на руинах Тени Ручья и о легендарной цепи – символе власти Лиомастрии, о случайной встрече с посольством Аглаэля и вручении реликвии. Кейр только смотрел на эльфов, чуть ли не открыв рот в смущенном благоговении – шутка ли, столько легендарных созданий вокруг! Фаль, привычный к обществу Дивных, больше интересовался едой. Он с истинным вдохновением дегустировал пищу, а Гиз наблюдал за всеми нами, неторопливо пожевывая пирожок, будто зоолог за буднями стаи пичуг. Очень скоро эльфы окончательно освоились с обстановкой и, рассевшись на траве между нами, принялись выспрашивать о всякой всячине куда более приземленного толка, начиная от покроя моего камзола и заканчивая погодой в землях людей. Наверное, это была эльфийская молодежь, жадная до всего нового и незнакомого, не настолько жадная, чтобы бросить все и отправиться навстречу приключениям вопреки воле родных, но достаточно для того, чтобы выжать максимум информации из угодивших в их гостеприимные объятия странников.

Время под музыку и полные восторженного интереса вопросы эльфов текло почти незаметно. Если бы не забота о том, как там Лакс, мы бы вообще наслаждались ситуацией. Тревога за друга иголочкой колола не только меня, даже Кейр, ошалевший от прелестных созданий, вьющихся вокруг, спросил потихоньку:

– Как думаешь, магева, с ним все в порядке будет?

– Зла ему не желают, – так же тихо ответила единственное, что могла ответить, не покривив душой. Ведь «порядок» каждый понимает посвоему, и хорошее для одних может обернуться форменным потрясением для других. Пожалуй, я была уверена только в одном: Карниалесс рад рыжему вору и сознательно вредить ему не собирается. Нам же остается лишь одно – ждать.

Всетаки насчет своих предположений касательно возраста эльфов я была права, ни одно скольконибудь взрослое создание не будет так поспешно, хоть и с типично эльфийской грациозностью, вскакивать на ноги и улепетывать прочь при возвращении троих в серых рубашках и нашего Лакса.

Вернулся рыжий, когда ночное небо начало светлеть и прятаться в бледнорозовой дымке. Брел Лакс, почетно именуемый в пределах Карниалесса исключительно Лаксанреномириэлем, както неуверенно, будто ощупью. Двигалось только тело, выполняя привычный ритуал, а его обладатель все еще находился мысленно гдето в другом месте.

Добредя до пределов полянки, вор обвел компанию мутным взглядом. Сделал еще несколько шагов и плюхнулся на траву рядом со мной, прижался спиной к стволу вальсинора, запрокинул голову и глубоко вздохнул.

– Ну как? – не выдержав, выпалил Фаль, зависнув перед лицом приятеля.

– И впрямь, рассказывай уж, коль не тайна, – в които веки поддержал приступ сильфова любопытства обыкновенно осторожный Кейр.

Лакс еще раз вздохнул и отрешенно вымолвил:

– Меня проводили в Рощу памяти, там тоже растут вальсиноры, только гигантские, уложили на траву у корней, наверное, самого большого дерева в Роще, да я прежде и вдвое меньше не видывал. А потом Лес заговорил со мной шепотом листвы, шелестом листьев, течением сока в стволах, не знаю, я просто понимал его, а он открыл дорогу к воспоминаниям всех князей Карниалесса. Мой отец, оказывается, тоже был князем, последним из князей. Моя мать не знала этого, она ведь считала его бродягойполукровкой, а он магией скрывал свои силу и облик и меня тоже изменил, чтобы я мог вырасти среди людей.

– Был? – Гиз первым выхватил суть.

– Он умер, а я его единственный потомок. Лес просил, чтобы я стал князем… – полукровка, бродяга и вообще вор. Я так и сказал Карниалессу, а он, кажется, улыбался, хотя не знаю, как может улыбаться тот, у кого и губто нет, и ответил, что это неважно, он все знает, потому что как я читал в его памяти, так и он читал в моей. Главное – во мне кровь князей, поэтому я и есть самый достойный правитель, – вымолвил Лакс. – Это ято… – Рыжий недоверчиво усмехнулся. – Правда, бред?

– Не знаю. Эльфы странный народ, может, такой правитель, – как ты, узнавший обратную сторону жизни, хлебнувший вдоволь испытаний, осведомленный о том, что творится в мире, им будет в самый раз. Внесешь свежую струю в политику! А то ведь они дальше Карниалесса и носа не совали. А опыт руководящей работы, обычаев там и прочих мелочей у тебя всегда под рукой, в кладовой лесной памяти, – пожала плечами.

– Ты чего, серьезно, Оса? – опешил Лакс, наверное ожидавший, что мы вместе посмеемся над нелепыми измышлениями разумного Леса.

– Ну почти, – ответила ему. – Это ведь не я, а ты с Лесом, полматерика переворошившим ради твоих розысков, беседовал, если он не шутил, так и тебе ржать над его словами не следует. Ты ведь так своей интуиции доверяешь, спроси лучше у нее, может, чего посоветует?

– Я… я не знаю… – прошептал вор и неуверенно поинтересовался: – А если останусь, ты будешь со мной?

– Лакс, ты сейчас выбираешь свой путь, и он не должен зависеть от моей прихоти, – покачала головой. Гдето в глубине души мне хотелось визжать, топать ногами, броситься Лаксу на шею, прижаться покрепче и никогда не отпускать, но чтото куда более властное, чем страсть женщины к мужчине, овладело мною и заставило невозмутимо сидеть на траве и говорить другие слова с мягким спокойствием: – Мне не место в эльфийских землях, а ты… кто знает, не потому ли ты так страстно хотел идти рядом со мной, что уже тогда сознавал: только эта дорога может привести тебя в Карниалесс.

– Но я люблю тебя, магева! – пылко, с упрямой задиристостью воскликнул рыжий, резко вскочив на ноги.

– Я знаю, я тоже люблю тебя и очень ценю твою любовь, ты оченьочень дорог мне, но именно поэтому хочу, чтобы все было так, как лучше не для моего эгоистического желания держать тебя при себе на веревочке чувств, а для тебя самого. В моем мире есть старая мудрая пословица: если любишь – отпусти, вернется – твое, нет – никогда твоим не было. Нам здорово вместе, Лакс, но я не могу поклясться, что ты моя единственная любовь на всю жизнь, а я твоя. Помнишь, ты рассказывал мне об эльфийке, встреченной на окраине леса, о той, какую мог бы полюбить…