Безумный бог

Закончив счет, я повернулся к монаху, который сидел на кончике стола и не сводил с меня глаз. Кинжальчик, отданный мною на хранение, был заткнут у него за пояс.

Я сморщил лицо, пытаясь состроить жалостную гримасу:

– Друг мой, мне очень неудобно так лежать. Пожалуйста, развяжи ремни.

Пилиас покачал головой:

– Если Улронт найдет тебя несвязанным…

– Какое тебе дело до Улронта, мой дражайший друг? Он уже принял решение сделать твою жизнь здесь невыносимой. Будь у тебя хоть капля здравомыслия, ты бы покинул эту обитель и отправился со мной в мой родной Калимшан.

– Куда-куда?

Мои слова не таили никакой опасности. Хотя несколько отрядов из Калимшана принимали участие в осаде, я знал, что Пилиас не обратит внимания на мои заявления, приняв их за бред сумасшедшего. Это позволяло мне успокоить собственную совесть искренним предложением помощи.

– Я личный друг калифа из Найрона, – похвастался я. – Я мог бы предоставить тебе дом и женщин, которые исполняли бы твои малейшие прихоти.

Пилиас улыбнулся:

– Я монах, Мухтар. Все, что мне нужно, я получаю здесь, в Кэндлкипе.

– Боюсь, что скоро этому наступит конец.

– Улронт не такой мелочный, как ты думаешь. Он мудрый человек.

– Наверное, но мудрость и доброта – не одно и то же.

Теперь Пилиас помедлил, прежде чем ответить.

– Все равно, если я чего не могу получить в Кэндлкипе, оно мне вообще не нужно.

– И ничто не может заставить тебя передумать, Пилиас?

Он рассмеялся, как будто мы с ним шутили.

– Ничто.

– Ну ладно. – Я устало вздохнул, – В таком случае, не дашь ли ты мне напиться? – Я согнул кисть той руки, которую Пилиас не видел. – От этой ужасной вони меня тошнит.

– Какой еще вони? – нахмурился Пилиас, беря в руки кувшин. – Что ты болтаешь?

– Неужели ты не чувствуешь? – Я искренне изумился, – В таком случае ты должен немедленно покинуть Кэндлкип – ты слишком долго здесь пробыл.

Пилиас с хохотом поднес мне кувшин:

– Единственное, чем здесь пахнет… хм, не важно, мой друг.

– Что, и вправду не чувствуешь? Это зловоние могилы, гниющих трупов и плесени.

Пилиас поморщился:

– Если бы это было так, я бы почувствовал.

– А как насчет насекомых? – поинтересовался я. – Неужели их возня не сводит тебя с ума?

Пилиас удивленно вскинул брови:

– Насекомые? У нас нет насекомых в Кэндлкипе, Мухтар. Они вредны для книг, поэтому мы изгнали их с помощью магии.

– Вот как! – удивился я. И тут до меня дошло, где я раньше слышал этот шелест и похожий смрад: в ту ночь, когда Гвидион с той женщиной привезли «Кайринишад» в крепость. – Вообще никаких насекомых?

– Во всяком случае, не столько, чтобы услышать их возню. – Пилиас наклонился и поднес кувшин к моим губам. Будь мои руки не связаны, я сумел бы выхватить кинжал у него из-за пояса. – Так ты хочешь пить или нет?

Я приподнял голову и убедился, что сумею осуществить свой план, и даже больше. Пилиас наклонил кувшин, чтобы дать мне напиться, но я вызвал у себя спазм и выплюнул всю воду прямо в него, зайдясь ужасным кашлем. В ту же секунду я выдернул левую руку из-под среднего ремня, освободив ее выше локтя.

Пилиас поддержал мне голову, снова наклонив кувшин.

– Глотай, Мухтар!

Глотнуть-то я глотнул, но успел при этом схватить Пилиаса за плечо. Сквозь рясу собрал кольчугу в узел и рванул монаха на себя, а когда его голова оказалась совсем рядом с моим лицом, я впился в его ухо зубами и прикусил, как верблюд.

– Мухтар! – Он попытался отпрянуть. Я не разжимал зубов. Пилиас мог бы высвободиться, но только ценой собственного уха. Тут я выдернул из-под ремня правую руку и принялся шарить у него за поясом, пока не нащупал рукоять своего кинжала.

– Мухтар, что ты делаешь?

Но Пилиас прекрасно знал, что я делаю, – это было ясно по страху в его голосе и ярости, с какой он вырывался. Он лишился половины мочки уха, пытаясь вырваться из моих зубов, и обрушил медный кувшин мне на голову, сделав в нем вмятину. Если бы он только знал, как меня подстегнула эта боль! Он сражался как лев, чтобы освободиться и забрать у меня кинжал, а я мог удерживать его только одной рукой и зубами – задачка не из легких. Я тыкал ему в живот кинжалом, но лезвие только скрипело о кольчугу, не находя ни одного слабого звена. И все же преимущество было на моей стороне: он сражался, чтобы избежать смерти, а я – чтобы избежать проклятия. Из его рваного уха мне на лицо текла кровь, но я тем не менее изловчился и вонзил нож в звенящую кольчугу.

Он вошел глубоко в живот. Я принялся поворачивать лезвие в разные стороны, как делали наемники калифа, чтобы их жертвы, ослабев, не смогли сопротивляться. Пилиас взвыл, тогда я оттолкнул его, и он повалился на пол, оставив меня залитым его кровью.

Вот так я отплатил за доброту своему лучшему другу: предательством, ранением и мукой. Сердце мое должно было бы возрадоваться, ведь ничто не доставляет такого удовольствия Единственному, как предательство друга, в ознаменование дня, когда он убил Келемвара. Но я ощущал пустоту и мерзость, словно стал прокаженным как снаружи, так и внутри. В эту минуту я посчитал себя Неверным и в своем отчаянии не мог отдать должное Кайрику.

Я окончательно высвободился из пут и подошел к Пилиасу. Снял с него рясу и кольчугу, промыл ему рану водой и перебинтовал, оторвав подол от рясы. Он очень страдал, но продолжал жить, и это послужило мне хоть небольшим, но утешением. Я заткнул ему рот кляпом и крепко связал его, хотя сразу было видно, что он не может пошевелиться от боли. Я говорил ему утешительные слова, велев продержаться до прихода колдуньи, которая наверняка его спасет. Точно не знаю, слышал он меня или нет – глаза его были закрыты, дыхание частое и поверхностнее.

В своей благословенной мудрости наш Повелитель Смерти предпочел не обратить внимания на это оскорбление и не поразил меня на месте смертельным ударом. Конечно, я заслужил смерть. Мало того, что посмеялся над Единственным, я еще попусту растрачивал время.

Подойдя к окну, я глянул за тяжелые занавески. К моему огромному облегчению, луна все еще окутывала цитадель бледным свечением и звезды до сих пор горели на фиолетовом небе. Я рассмотрел созвездия, чтобы узнать время. До рассвета оставался всего лишь час!

Я поспешно окинул взглядом двор, пытаясь определить, куда могли спрятать книгу. Под моим окном простирался главный внутренний двор крепости. По его краю выстроились многочисленные сооружения – конюшни, часовни, мастерские, спальные корпуса – все они стояли плотно прижавшись к массивной внешней стене. Сейчас там было полно народу – Огненные Кулаки, Адские Всадники и другие защитники монахов вороватого Огма.

В центре цитадели возвышалась черная базальтовая скала с множеством плато и рощица, испещренная извилистыми тропами и бурными водопадами. Именно здесь уносились ввысь легендарные башни Кэндлкипа, разбросанные тут и там по всему холму; каждая из них стояла в конце какой-то тропы и поражала своей высотой. А на самой вершине базальта находилась мощная Башня Хранителя, окруженная завесой дыма.

Я сразу понял, куда мне нужно идти, – не потому, что Башня Хранителя была самым безопасным местом для «Кайринишада», и, разумеется, не потому, что туда всего несколько минут назад ушла Руха, – я не имел ни малейшего желания следовать за этой женщиной куда бы то ни было. Я должен был отправиться туда потому, что из этой остроконечной башни доносился тихий зловещий шорох, не дающий мне ни секунды покоя своей безжалостностью. Это был зов «Кайринишада»: книга была живым, восприимчивым созданием, она могла почувствовать, что я рядом.

Пока я разглядывал скалу, у основания Башни Хранителя промелькнул луч желтого света, пройдясь по подъемному мосту и высветив фигуру колдуньи. Она остановилась, чтобы переговорить с охранником, и я вспомнил о знаке, который ей предлагал Пилиас. Хотя расстояние не позволило разглядеть, предъявляла она охраннику эмблему или нет, я почему-то не сомневался, что в Башню Хранителя допускаются только те, у кого есть эти знаки.