Сборник "Чистая фэнтези"

— Соболезную, — сухо сказал барон. — Вам пришлось много пережить. Это, разумеется, не снимает с каждого из нас ответственности…

— Барон! — с укоризной воскликнула Анри.

Было невмоготу видеть, как лицо беглого Черного Аспида делается пепельным.

Обер-квизитор подумал, расстегнул два верхних крючка камзола — событие, немыслимое более, чем восход с запада! Затем подумал еще и, решив сразить вигиллу окончательно, снял треуголку, положив головной убор на стол, возле подсвечника.

— Прошу прощения, — голос барона звучал иначе, нежели секунду назад. — Рене, я действительно тронут вашей историей. Увы, я слишком привык к казенным рецитациям: так и лезут на язык… Служебный порок. Доведись мне объясняться даме в любви, я вполне мог бы начать: «Сим уведомляю Вас, что дела мои сердечные пришли в упадок и требуют морального вспомоществования…»

«Он шутит! — поразилась Анри. — Овал Небес! Железный квиз шутит здесь, в кадавральне Чуриха, выслушав исповедь Черного Аспида! Чудо из чудес!»

Ей пришло на ум, что трудно найти людей более разных, нежели Генриэтта Куколь и Конрад фон Шмуц. Сдержанный, невозмутимый, чопорный, с манерами аристократа прошлого века, втайне страдающий из-за малого роста, но даже под пытками не признавший бы сей порок, барон олицетворял набор качеств, которыми судьба обделила вигиллу. Словно на одну сворку взяли коренастого бассет-хаунда, «гончего карлу», «диванного атлета», меланхолика и следопыта, упрямца с мощной холкой и умопомрачительной родословной, ведущей начало от дю Фулью и Селинкура, — и беззаконную помесь курцхаара с дворовой пустолайкой, темпераментную, нервную, вечно голодную, с талантом брать «кровяной след», с чутьем, но, безусловно, и с дурным нравом.

А что?

Ведь сошлись однажды, если верить гроссмейстеру, во дворе маленького замка Огюст фон Шмуц и Эсфирь Кольраун, которую вигилла давно считала своей второй матерью!

Еще б знать, с какой целью они сошлись…

— Сударыня, вы уверены в наложенных вами печатях? — спросил барон. — Мне бы не хотелось снова вступать в брань с нашими белыми друзьями. Восход — отличное время для рыцарей Утренней Зари…

Несколько часов назад, с помощью коннекс-пудреницы и ряда проклятий, Анри опечатала двери домиков, где сейчас находились квесторы. В спектр пломб-ауры она вплела именные вибрации: выход наружу был закрыт, скажем, для Джеймса Ривердейла, но Эрнест Ривердейл мог ходить туда-обратно беспрепятственно. Именные вибрации имели прямое отношение к троице «спутников» личности, настраиваясь на «номен» объекта во всей совокупности признаков. Наложенная по правилам, печать Трибунала в течении суток удержала бы на месте даже колдуна или квалифицированного мага среднего маноуровня. К сожалению, нихиль-спатиум до сих пор шалил, связь с Трибуналом, с отделом регистрации пломб, оставляла желать лучшего, прерываясь трижды за сеанс, — печати вышли блеклыми, неустойчивыми, грозя развеяться по ветру в любой момент. Но это было лучше, чем ничего.

— Будем надеяться, — уклончиво отозвалась Анри.

— А рыцари Вечерней Зари? — не сдавался барон, желая предусмотреть все. — Рене, ваша гвардия не захочет повторить опыт нарушения экстерриториальности? На их месте, зная, что вы с Омфалосом находитесь слишком близко к господам квесторам, я бы рискнул…

Рене Кугут слабо улыбнулся:

— Вы не склонны к пустому риску, ваша светлость. А черные рыцари не так глупы, как это может показаться при первом знакомстве. Уверен, мои гвардейцы были бы счастливы, если бы белые квесторы напали на меня в кадавральне, отобрали Пуп Земли и объявили себя победителями. Наилучший исход из всех возможных.

— Вы сошли… э-э… Вы не ошибаетесь, сударь?

— Ничуть. Вечерняя Заря в силу выбранного идеала склонна к элегантным решениям. Особенно когда ситуация не торопит, вынуждая, что называется, плыть без руля и ветрил. Случись захват Омфалоса здесь, и мои бывшие соратники подадут заявление в канцелярию Ордена, обвинив Зарю Утреннюю в грубейшем нарушении «Завета» — переносе квеста за территорию Майората. А нарушения, особенно грубейшие, — прерогатива никак не белых рыцарей. Канцелярия выясняет, что квесторы заполучили Пуп Земли путем коварства и обмана, добавляет к этому инсценировку покушения, связь с Чурихом, конфликт с властями…

— И что? — заинтересованно спросил барон, начиная вникать.

— Вашего племянника с компанией сразу перепишут в орденской «Книге Идеалов» по ведомству Тьмы. И победа обернется поражением. Не согласись они с выводами канцелярии — им велят вернуть Омфалос и спустя четыре года повторить квест заново, в рамках соглашений. В любом случае Заря Вечерняя продлевает свой срок владения Майоратом.

Раньше Анри как-то проще представляла себе мораль двуцветных рыцарей и их способы борьбы за торжество идеалов. Изящный вариант триумфа, спокойно изложенный Черным Аспидом, напомнил, что «под луной и на башнях», как писал Адальберт Меморандум, есть такое, что сделает один дурак и не разгребут сто мудрецов.

Молодой пульпидор умолк и начал барабанить пальцами по перилам веранды. В тишине дробь прозвучала с особым вызовом: словно палочки ударили в туго натянутую кожу, объявляя смертельный номер или начало атаки. Почувствовав это, Рене сбился, сцепил пальцы в замок и неловко пожал плечами, извиняясь.

— Я очень волнуюсь за крепундию, — будничным тоном произнес он. Чувствовалось, тон дается ему с трудом. — Они слишком долго ковыряются в ней. Я не подвергаю сомнению высокое мастерство гроссмейстера или компетентность сударя профоса, но… Я очень, очень волнуюсь. Они не причинят ей вреда?

Горбун смотрел вперед, через лужайку, густо заросшую душистыми мирабилисами — тезками лошака вигиллы, ночными вельможами. Над длинными трубчатыми венчиками цветов — белых, желтых, пурпуровых, лососевых или малиновых, зачастую разных оттенков на едином стебле, — кружились мотыльки-бражники, допьяна упившись хмельным нектаром. Но красоты природы мало интересовали Рене Кугута. На той стороне лужайки, за вкопанным в землю столиком, на лавке расположился старый некромант: подсвечивая себе роем мушек-горюшек, Эфраим Клофелинг уставился на медальон. Иногда маг делал скупой, плохо понятный жест левой рукой — Анри раньше не сталкивалась с пассами такой высокой степени концентрации — и вновь замирал, недвижим.

Рядом с гроссом скучал пустой табурет.

Вокруг столика расхаживал профос Тэрц, мурлыча «Сердце красавицы», песенку весьма похабного, хотя и увлекательного содержания. Профос работал, помогая Фросе без лишних затрат маны уйти «на глубину». Расстояние на этот раз не мешало блокатору: его работа была совершенно незаметна постороннему взгляду. Для стряпчего — беда и разорение, ибо кто заплатит за труд, который не виден? Для профоса Надзора Семерых — благо и проклятие судьбы.

— А я сперва ухватил его за шиворот, — с унынием вздохнул барон.

И довольно точно напел две строчки зачина «Сердца красавицы».

Конраду было стыдно.

Не распознать во вредоносном болтуне-стряпчем профоса Надзора — полбеды. Но безобразная сцена, которую барон устроил после сражения с настырными мертвецами, когда, спасен вмешательством гроссмейстера, увидел бок о бок с вигиллой и сударем Клофелингом этого… эту… это!.. Да, шиворот имел место. И страстный монолог, недостойный дворянина, также прозвучал в ночи. И рукоприкладство намечалось: спасибо Генриэтте, оттащила, успокоила, разъяснила. В высшей степени замечательная дама: молода, привлекательна, остроумна… Упомянутые качества нельзя было в полной мере назвать служебными, но фон Шмуц сейчас не брался разложить все по полочкам, наклеив ярлыки и дав названия. Проверенный годами метод впервые дал сбой.

А в обозримом будущем маячил курортный Литтерн, куда хотелось бы приехать не в одиночестве.

Помимо вспышки гнева, барона мучила совесть за эффект, произведенный его вспыльчивым поступком на Рене Кугута. Увидев, как его светлость, к кому Рене, по словам горбуна, успел проникнуться крайним душевным уважением, хватает за шкирку какого-то длинноносого прохвоста, браня на чем свет стоит, Черный Аспид наотрез отказался признавать в прохвосте — профоса. Небось опять лгут и подличают, желая выманить сокровенную крепундию. Подставили самозванца, сослались на Надзор Семерых: вон даже господин барон не верит, драться лезет, а господин барон — человек мудрый, ответственный, на государственной службе и сердцем чист…