Драйв Астарты

– Фзии. Сестра, – сообщил Фию.

– Фзии, – попытался повторить Хаген, чем вызвал у туземцев взрыв смеха. Имя этой девушки следовало произносить, как звонкий комариный писк. Несколько минут все четверо развлекались (одни – тренируясь в произношении, другие – слушая то, что из этого получается, и ехидно комментируя). Потом брат с сестрой быстро обменялись певучими репликами, и она, сбросив с ветки причальный трос, включила движок.

…

Как давно известно, не менее половины удовольствия от охоты приходится не на сам процесс, а на последующие охотничьи рассказы (конечно, при условии, что объектом охоты были не на какие-нибудь безобидные существа, а серьезная дичь). Недаром охотничьи рассказы относятся к отдельному жанру фольк-арта.

Птица Бэ, вне всяких сомнений, относилась к серьезной дичи – и по своим «тактико-техническим характеристикам» (как выразился Леон Гарсиа), и по количеству мяса, поступившего в общее владение туристов, гидов и туземцев. Все эти три категории персонажей временно превратились в одно первобытное племя, радующееся богатой добыче и предстоящему праздничному столу. Мокрые и исцарапанные, но страшно довольные собой охотники на ходу сочиняли эпические новеллы о своих подвигах, дополняя бедность вербальных технологий изложения эффектной жестикуляцией.

Особый шарм этому шоу придало появление посреди деревни добытых птиц Бэ. Туши доставили Леон и Оо, облетев на вироплане пункты, помеченные маячками… Трофей Хагена был доставлен последним, и удивил даже туземцев – не столько своим весом (больше двух центнеров), сколько смелостью Фию, рискнувшего позволить туристам самостоятельно «обработать» настолько крупную и, соответственно, опасную, птицу.

Фию, которому Оо мягко, но отчетливо поставили на вид эту его неосторожность, немедленно обратился за поддержкой к Хагену.

– Ты бы расстроился, если бы я стрелял?

– Не то слово! – воскликнул меганезиец, – Моя самооценка рухнула бы ниже дна Марианской впадины, я бы потерял аппетит, я бы рыдал, бился головой о стенки, и громкими горестными воплями портил бы всем праздник!

– Вы не знаете, насколько Хаген чувствителен! – демонстративно хлюпнув носом, добавила Люси. – Если утром он не попадет по мухе, севшей на его сэндвич, то не улыбается весь день, а ночью плачет в подушку, и она вся пропитывается слезами!

– Пиздец… – Тихо произнесла Оо, – я бы в жизни не сочинила такой триллер.

Люси пожала плечами и скромно сообщила:

– У меня наследственная литературная гениальность.

– И на какой литературе ты специализируешься? – Поинтересовался Кевин.

– Точно-научная фантастика с экзотическим парадоксально-эротическим уклоном.

– Э… Мм… – Австралиец смущенно потер подбородок. – А такое бывает?

– Конечно! – Подтвердила Люси. – Например, Льюис Кэрролл.

– Я не догнал, где там эротика, – вмешался Грэм.

– …И где наука, – добавила Риче.

Люси посмотрела на австралийцев с неподдельным удивлением.

– Да там везде эротика! Такой милый флирт с Гусеницей, с Чеширским котом, с…

– Подожди! – перебила Джес, – Почему это флирт?

– А что же это?

– Ну… – Джес задумалась. – Не знаю… Я полагала, что в сказках этого не бывает.

– Бывает! – Возразила Мэйв. – Ребята, вспомните Фрейда! По Фрейду в «Алисе» на каждой странице фаллический символ! Гусеница, Гриб, Фламинго…

– Фламинго – фаллический символ? – С сомнением переспросил Кевин.

– Ну, не вагинальный же! – Ответила она.

– Э… Мм… Действительно…

– Эротика есть везде, – добавила Риче. – А вот про науку, ты, Люси, погорячилась.

– Нет, все четко! – Объявила меганезийка, – …потому что «Алиса в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» написаны про приложения абстрактной геометрии. Наш тичер рекомендовал это читать в дополнение к ознакомительным основам общей теории относительности. Вот так!

– По-моему, ты путаешь, – заметил Ларк. – Кэрролл умер ещё в XIX веке, а Эйнштейн придумал теорию относительности в начале XX.

– Эйнштейн как-то сбоку, – вмешалась Оо, – старт дал Лоренц, принципы предложил Пуанкаре, математическую модель сделал Минковский, а Эйнштейн эту математику вообще не понимал.

– Быть такого не может! – Воскликнул австралиец.

– Почитай переписку Чивита–Эйнштейн примерно в 1915 году. – Сказала она. – Там прямо показано, что Эйнштейн не совсем понимал математику, которую он якобы использовал при построении ОТО. Чивита нашел в его базовой работе кучу ошибок. Эйнштейн с ошибками переписал то, что на 10 лет раньше написал Минковский.

– Ты увлекаешься физикой? – Поинтересовалась Долли.

Оо Нопи тряхнула головой.

– Не то, чтобы увлекаюсь. Я учусь на I курсе Военной Академии PASA. Это, как бы, военный сектор факультета авиационно-космических технологий «Kimbi Transport Innovation College» (KTIC). А основы общей теории относительности я сдавала на вступительных экзаменах. Вот, запомнила…

– Подожди! – Удивился Аристо. – А что ты делаешь в турфирме?

– Подрабатываю, – ответила папуаска. – Фирма семейная, я – совладелец, начальство Академии разрешило при условии хорошей успеваемости.

– Ух, ты! – Воскликнул бразилец. – А у вас там все секретное или не совсем?

– У нас не так много секретных тематик, – сказала она, – а что?

Он несколько смущенно почесал в затылке и пояснил.

– Ну, вдруг ты что-то знаешь про марсианский экипаж «Каравеллы».

– Типа, мы поспорили кое с какими ребятами на бочку кашасы, – добавила Долли.

– Мы зацепили один слух, а ребята нам не поверили, – добавил Аристо.

– Какой слух? – Спросила Оо.

– Про экипаж, – пояснил он. – Что там будет пара меганезийских коммандос из тех, которые работали в охране на Парижском католическом фестивале.

– Я не интересовалась про тот фестиваль, – ответила папуаска. – Но состав известен практически точно. Французы Виктор Гален и Марго Лайтрэ и меганезийцы Комо Кубан и Текс Киндава.

– Ха! – Воскликнула Долли. – Если так, то мы выиграли!

– А знаете, – встрял Леон Гарсиа. – Я для интереса посчитал по формуле в интернет, и получается, что на Марсе крупная птица Бэ могла бы летать, да ещё и с всадником.

Оо Нопи похлопала его ладонью по пузу и сообщила:

– У Леона мечта приспособить птицу Бэ для верховой езды.

– Зачетно, – оценил Хаген. – На крупных африканских страусах ездят верхом. Не так далеко, как на лошади, но все-таки. А та птица Бэ, которую мы грохнули, была как большой африканский страус, но вдвое массивнее.

– На страусах ездят, но не летают, – заметила Люси. – И потом, на Марсе не очень-то полетаешь на крыльях. Там воздуха нет ни фига.

– Ну, если бы был, – внес уточнение Леон. – По TV говорили про террариум…

– Про терраформинг, – поправила Оо.

– Ну да, – согласился он. – И если сделать этот терраформинг, то воздух будет.

– По ходу, птица Бэ могла бы и на Земле летать с всадником, – заметил Хаген, – ей, конечно, понадобилось бы поменять дизайн, но я в принципе говорю.

– Поменять дизайн, в смысле приделать движок и пропеллер? – Уточнил Грэм.

– Нет, это совсем другое извращение. Надо поменять ей геометрию.

– Четыре крыла вместо двух? – Попробовал угадать Фию.

– Нет, – меганезиец покачал головой. – Этого не хватит. Тут надо радикальнее.

– Сделать очень большие крылья, – высказала свою версию Фзии.

– Сломаются, – лаконично возразила Люси и повернулась к Хагену. – Ты правда представляешь, как это сделать?

– Ага, – он кивнул. – Не представлял бы – не говорил. Я после обеда нарисую.

– Значит, на ужин у нас talk-show «Взлететь на птице Бэ», – заключила Мэйв.

…

16. Старая притча о собаке и крысе в углу.