Глаза ворона

Нежданные гости в сопровождении Кая были в безопасности за прочными воротами Замка. Несчастная буланая, едва ступив на камни осадного двора, аккуратно подогнула ноги и легла на живот. Жуткий огонь в ее глазах потух, и она стала тем, чем была, — дохлой лошадью. Сбежавшиеся навстречу гостям гоблины шарахались от нее и таращили глаза на всадника, не решаясь подступиться ни к нему, ни к седобородому магу. Сообразив, что синеглазый мальчишка был все еще привязан к мертвому скакуну, Кай соскочил с белобрысого, вытаскивая охотничий нож.

— Стой! — Знакомый тихий голос заставил его ноги примерзнуть к земле. Мастер Ар собственной персоной соизволил сойти на землю из своей башни, несмотря на проливной дождь.

Впрочем, погодные условия Мастера не беспокоили. Над его головой дождевые струи прекращали свое падение. Они стекали по невидимому куполу, окружавшему совершенно сухого волшебника. По его знаку гоблины, предпочитая наименьшее из зол, заспешили на помощь к старому магу и его спутнику.

— Мастер Ар, — спешившийся старик шел навстречу властелину Замка.

— Мастер Такхейвекх, — прохладно приветствовал гостя хозяин. — Чем обязан чести?

Такхейвекх ответил так тихо, что Кай не расслышал. Но слова его, видимо, произвели впечатление на Мастера Ара. Хозяин повернулся в сторону крепости, приглашая гостя идти с ним. Тем временем гоблины справились с путами на ногах мальчишки и, несмотря на сопротивление, поволокли его вслед за волшебниками. После падения парень хромал.

— Кай, вольно! — прозвучал в голове слуги смешок Мастера Ара.

Застывший, подобно пугалу, посреди двора Кай, наконец, смог пошевельнуться. Но тут его почти сбила с ног лапища Хруча, хлопнувшая по плечу:

— Эгей, ох-охотничек! А туши-то того, где? К ужину, видать, будут гости…

Когда Кай появился на кухне часом позже с мешком буковины за спиной, расположение его духа можно было описать как самое мрачное. «Их теперь там два, могли бы наколдовать себе целое стадо буков, так нет же!» — ворчал он себе под нос, чтобы не расслышали набившиеся в кухонное тепло гоблины. Гроза прошла, но разверстые ею небесные хляби и не думали закрываться. Ветер с такой силой захлопнул кухонную дверь за спиной Кая, что он чуть не растянулся со своим мешком на полу. В другое время не избежать бы ему насмешек, но в этот раз замковая челядь сгрудилась вокруг стола, уставленного кружками с медовухой. Навострив и без того острые уши и затаив дыхание, гоблины внимали важно о чем-то вещавшему Мёллебёлле.

Усталого, замерзшего и мокрого добытчика тут же приставили к разделке мяса — Мастера проголодались. Кай был настолько зол, что мясницкий нож так и мелькал в его руке: на месте несчастного бука он представлял себе то седобородого волшебника, то Мастера Ара. Постепенно, однако, гоблиновы ахи и охи, перемежаемые иногда бурной дискуссией, привлекли внимание мальчика. Он прислушался к словам Мёллебёлле, который, наверное, десятый раз за вечер повторял свою историю.

— Я ж грю, — неторопливо вещал гоблин, основательно придыхая на «г», — дали они мне одёжу. Грят, отнеси, мол, в темную. Полонному, мол, в сухое переодецца. А одёжа-то все, как ни есть, бабская! Да богатая, узорная, вся златом расшитая! Во, думаю, дела! Где ж энто видано, шоб мальчонку в бабские тряпки рядить? Но сам молчок, н-да… Приходим мы, энто, значицца, в темную. Я с одёжей да Мастер энтот новый, Тых-пех. Крёллебёлле нам дверю-то отпёр, да тут же и запёр. Мальчонка-то, хуч и охромевши, а на Мастера — скок! И ну лопотать по-ненашему и кулачонками перед ним размахивать. А кулачонки-то у ево в браслетках, а браслетки-то чиста злата червонна! А промеж них — чепь! Так и блестит! — Мёллебёлле замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом.

— А я шо грил, я шо грил! — возбужденно заметался на другом конце стола Фьёллебёлле. — Баба энто и колдовка!

— Не баба, а девка.

— Баба, девка — один тролль. Слыхал я про энти чепи да браслетки! Хуч они и из чиста злата, а добрый гоблин до них и пальцом не дотронись, потому как зачарованы они, проклятые! Коли на какого чародея или колдовку их наложить, вся-то их колдовская сила в сыру землю уйдет, и станут они слабы, как дети малые…

— Дык то чародеи, дубина! Чего ж доброму гоблину того злата бояться?

Завязавшаяся перепалка прервала повествование Мёллебёлле и, к счастью, заглушила проклятия Кая, обжегшего руку о раскаленную сковороду. «Неужели Фьёллебёлле прав, и загадочный синеглазый парнишка на самом деле — женщина, то есть девушка, то есть волшебница, плененная Мастером Такхейвекхом? Но почему? И зачем старик притащил ее в Замок?» От размышлений на эту тему его отвлек голос Мёллебёлле, продолжавшего свою историю в восстановившейся тишине. Кай подхватил кухонную рукавицу и навострил уши.

— Ну, чепь-то Тых-пех энтот с ево снял…

— С неё!

— С ево, с нее… Тролль их, колдунов энтих, разберет! Снял чепь-то, златым ключиком махоньким отомкнул. А тут энтот… энта…

— Колдовка!

— Во-во, колдовка! Как пальцы растопырит веером, да как крикнет — вся-то кровушка у миня в жилах застыла. Думал, карачун мне пришел, — для пущего эффекта Мёллебёлле обвел глазами притихшую аудиторию, выдерживая паузу.

— И шо же, папаша Мёлле, шо же? — не выдержал зеленый еще гоблин с клоком мягкого щенячьего пуха на макушке.

— Шо-шо, — удовлетворенно продолжал рассказчик, — а нишо… Колдовка-то, видать, попалась никудышная. Ни волоска не колыхнулось ни на Мастере Тых-пехе, ни на мне, ни на Крёлле. А энтот… энта кошка дикая прыг на старого-то и ну ему бороду драть! Насилу мы с Крёлле ее оттащили.

— А шо же Мастер энтот, как ево, Пех-пых, огнем-то ее чародейским не шибанул, курву? — недоверчиво поинтересовался кто-то.

— А вот херр Хруч сказывал, — заторопился вставить хохлатый «сынок» Мёллебёлле, — шо темная-то энта навроде той чепи. В нее токма чародеи и бывают сажены, потому как стены у ней всю чародейскую силу у них высасывают, и всяк чародей в ней против гоблина шо кухонный крыс…

— Вот я вас щас ррразгоню, как кухонных крррыс, дарррмоеды! — Устрашающий рев легкого на помине «херра Хруча» мгновенно очистил помещение.

Вспомнившие о своих обязанностях гоблины рассосались в темных углах кухни и закоулках Замка. В круге света от очага и в радиусе тролльего гнева остался одинокий Кай, припорошенный мукой и в забрызганном кровью фартуке.

— Херр Мастер желает, шобы ты прислуживал за столом, — неодобрительно хрюкнув, изрек Хруч. — Пшел!

Мастера ужинали в Обеденной Зале, освещенной мерцающим красноватым светом огромного, во всю стену, камина. Высокие витражные окна были темны, неуемный ветер колотился в них струями дождя. Сумрак скрадывал размеры зала и создавал иллюзию уюта, несмотря на сквозняк, колебавший пламя высоких тонких свечей. Мастер Ар и его гость сидели за обращенным к огню концом стола. Противоположный край длинной столешницы терялся в тенях. По залу плыли мягкие волны тихой музыки, исходящие от резной арфы у камина, струны которой вибрировали сами по себе.

Кай тихо стоял в углу, ожидая знака трапезничающих подлить вина или сменить тарелки. Отсюда ему хорошо был виден профиль белобородого волшебника, с тощей костлявой спиной которого он познакомился несколько ранее. Как и у Мастера Ара, лицо его не тронула печать возраста. То, что маг был стар, выдавали лишь седина, выцветшая голубизна глаз и некоторая хрупкость фигуры и голоса. Старик сменил намокшую одежду. Его длинная белоснежная борода высохла и, тщательно расчесанная, спадала на колени. Вспомнив описанные Мёллебёлле события в «темной», Кай прыснул в кулак, стараясь рассмотреть, скольких прядей недостает в «тых-пеховом» украшении.

Словно услышав что-то, Мастер Ар быстро взглянул в его сторону и одним глотком осушил оставшееся в кубке вино. Слуга покинул свой угол и поспешил вновь наполнить тяжелый хрусталь, таинственно мерцавший в отблесках камина. Маги не прервали ради него своей тихой беседы, которую они вели на нулларборском — древнем языке волшебного мира, знакомом Каю по урокам Ментора Рыца. Такхейвекх уделял слуге не больше внимания, чем обглоданным костям на своей тарелке. Он, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что одетый в лохмотья мальчишка не только понимает по-нулларборски, но и прислушивается к содержанию речи волшебников. Мастер Ар казался целиком поглощенным разговором и созерцанием огня в камине. Но Кай мог бы поклясться, что время от времени он чувствовал на себе взгляд господина, насмешливый и испытующий.