Гней Гилденхом Артур Грин

Грей-Дварр прибавил скорость.

Видимо, Лайк понял. Он понял, что не успеть, не устоять ему против такого напора. Лайк бросился вперед. Лайк бросился отчаянно, азартно. Он терпеть не мог уступать, и бросок его был уже за пределами тренировочного боя. «Неправильный» коварный удар, из самых «неправильных» приемов Лайка Александра должен был рассечь лицо Стратега… я вздрогнул! В тренировочном поединке он не имел права травмировать партнера!

Я так и не понял как — но Стратег успел уйти. Мне даже показалось, что меч прошел сквозь плоть — так быстро отшатнулся Стратег. Лицо его вовсе не было задето. Он улыбнулся.

Лайк нанес решающий удар. Вернее, это он наверняка считал свой удар решающим, и я вместе с ним — он весь вложился в него, вложил всю силу, весь путь от Златограда на север.

Грей-Дварр отвел удар.

Я следил за битвой титанов. Лучших бойцов я не видел. Если бы только я: лучших бойцов не видела Королевская Республика.

Грей-Дварр отвел удар и нанес свой.

Лайк вскрикнул. Меч вылетел из его рук, а сам он схватился за пальцы.

Тяжелая музыка победила. Тонкая мелодия замерла.

— Эге-е, молодой человек… — неожиданно произнес Стратег.

К его облику, облику героя, прошедшего сквозь столетия, обладающего невиданной боевой мощью, так не шло это «эге-е…»

— Знаете ли вы, что таким с позволения сказать «оружием», таким «мечом» с позволения сказать, — он поднял отлетевший лайковский меч, — в общем, такой штуковиной я бы проиграл известный спарринг с Королем Селентины. Грубая работа!

Грей-Дварр еще и говорил! Не так, как Путник, не так, как Лайк в последнюю ночь в Храме, иначе — по-своему! Впрочем, чего еще и ждать от Александра из первого столетия?

Внезапно Стратег подбросил оба меча; клинки, в воздухе зазвенев друг об друга, опустились — один в правую руку, другой — в левую.

— А ну-ка… — проговорил Грей-Дварр.

Ему больше не нужен был противник. Теперь врагом Стратега уже наверняка оставалась лишь хнумья равнина, и два меча атаковали ее во всех направлениях. Грей-Дварр не давал передышки сухим горным ветрам, он опережал их.

Да, передо мной был ответ на незаданный вопрос: почему Верховный Стратег не погиб в ущельях в трагическом 167-м году. Именно так, железным вихрем прошел он между хнумами, и хотя не мог спасти остальных, спасся сам. Однако зачем он остался на севере, в пещере, вдали от морей, вдали от культуры, — это мне только предстояло понять. Путь велик, север далек, но ведь мы здесь? И чем он питался на окраине пустого каменного стола величиной в пол-полуострова?

Кстати, вопрос по существу. Чем-то он все-таки питался.

Очень хороший вопрос.

Стратег остановился вдруг, без перехода. Движения его были завораживающими, но моментальная остановка оказалась еще эффектнее. Ну и ну!.. Наверное, Селентина действительно обречена Луной на победу, коль погибший однажды боец всех времен и народов воскрес как раз в краю наших единственных врагов.

— Давай, как тебя… — сказал Стратег.

Я встал, готовясь к поединку. Я понимал, я чувствовал, какая мне оказывается честь.

Ни один из моих приемов не прошел. Это понятно. Но Стратег не стал сразу лишать меня оружия. Одним мечом, медленно, терпеливо он работал в моем ритме. Я не знаю, сколько торнов разбилось об его клинок. Сто. Пятьсот. Тысяча. Я стал задыхаться.

Когда Стратегу надоело, меч из моих рук наконец вылетел.

— А тебе, дружок, надо брать уроки, — сказал Грей-Дварр.

Я подобрал оружие, крепко стиснул рукоять в предвкушении грядущих битв и поглядел на стоящего Марка Селентина и сидящего Лайка Александра.

«А ведь Даркдваррон мы возьмем!» — подумалось мне.

Слово «мы» я думал с особенным удовольствием.

Я проснулся посреди каменной пустыни.

Где-то существовали ухоженные города-замки, где-то плыли корабли, перевозили они куда-то свежеизданные свитки, упаковки с дорогим чаем, упаковки с дешевым кофе, где-то стояли на башнях воины, зачем-то глядя вдаль, считая дни до очередного воинского жалованья…

Грей-Дварр уже упражнялся на фоне неба.

Каменная пустыня делала небо серым. Не таким, как дома. Хотя что такое «дома»?!

Когда-то я каждое утро в одно и то же время просыпался в одной и той же комнате, находящейся в третьем ярусе одной и той же каменной башни, знакомой наизусть с детства. Так как рыцарей было мало, меня поселили в ней еще до рыцарского возраста. И было это в одном и том же городе. А потом…

Потом начались пробуждения на земле, между лесом и морем; в трюме; в молельне по сигналу молнии; в лесу, через сутки после схватки, когда цветок ириса прятал след; пробуждения в затерянных пространствах, преддверьях настоящего севера.

Я взглянул на Лайка. Он тоже просыпался и так же, как я, первым делом посмотрел на Стратега с мечом.

— С пробужденьицем, молодые люди! — приветствовал Грей-Дварр.

В сотне свордов за его спиной виднелись остатки Аргронда. За день и за ночь мы сумели вернуться к черной стене. «Там есть нечто», — заявил Грей-Дварр, и Лайк ему поверил. «Там есть нечто для тебя», — вот так он сказал.

Где-то охраняли пристани и обучали молодых рыцарей, где-то снаряжали отряды и отправляли их в Храм; селентинские гарнизоны укрепляли своим присутствием города варваров, но главное происходило здесь. Мы трое служили острием меча, направленного Королевской Республикой.

— Вставайте, молодые люди! Вы уверены, что море и Луна победили, что теперь весь мир будет смотреть сам на себя синими глазами. Но все только начинается. Все только начинается! Начинается самое интересное… Мир больше, чем многие думали. И ваша земля, от дварров до Мартона, от Гриффинора до варваров, — эта земля не одна, есть еще другие земли. Утром я сказал последнее прощай великому Аргронду. Там, под сохранившейся стеной погиб быстрейший из седоков. Он был настоящий герой, и умирая, он оставил нечто. Я принес для тебя…

Грей-Дварр наклонился и поднял обломок меча. Даже не обломок, только рукоять — и все. В Храме я видел, как мечи ломались от сумасшедших ударов. Как правило, то были посредственные или вовсе тренировочные мечи. Но чтобы боевой клинок был снесен полностью, по рукоять…

— Вот он! — торжественно сказал Стратег.

Некогда на пристани города Апвэйна именно с таким выражением Лайк произнес «Вот он!», увидев «Цветок Ириса».

Я вспомнил касаток. Мне почему-то ужасно захотелось встретить хоть одну из них снова.

— Возьми, — сказал Стратег.

Он осторожно протянул древнюю, пыльную рукоять Лайку. Осколки великих битв… Я подошел поближе и разглядел маленькие непонятные буквочки там, где пальцы Стратега сняли слой пыли.

Лайк принял рукоять…

— Светлый Клинок Диайон! — возгласил Грей-Дварр.

И я увидел меч в руке Лайка. Но не тот, который он получил от бригадира-коменданта Луция, нет, тот покоился на поясе. Новый, хрустально чистый, блестящий так, словно на него одновременно падали лучи десяти солнц, на моих глазах вырос из рукояти.

Лайк положил клинок на землю. Аккуратно-аккуратно, как если бы в его руках находилось что-то очень хрупкое.

Клинок исчез. Лишь рукоять сиротливо лежала пред ногами Александра.

Он взглянул на Грей-Дварра. Грей-Дварр молчал.

Но едва пальцы Лайка вновь легли на рукоять, сияющая сталь появилась.

— Когда-то, молодой человек, я владел этим чудом, — сказал Грей-Дварр. — Теперь он твой!

Свободной рукой Лайк снял с пояса то, что Стратег назвал «грубой работой» и бросил мне. Я поймал оружие. Я понял своего спутника. Я ударил сверху, мечи должны были скреститься, и они встретились. Но как!

Вместо отпора чужого железа, который я обязан был почувствовать, вместо звона оружия — звука, сопровождающего рыцаря в его пути по миру, вместо всего этого клинок в моих руках просто рассыпался. Пусть он был не самым лучшим, пусть бы он переломался надвое, — но нет, сталь превратилась в пыль, соприкоснувшись с загадочным подарком Грей-Дварра.