Коромысло Дьявола (СИ)

Постепенно, по мере изучения обстановки и организации расследования, почти на все насущные вопросы инквизитор сумел найти необходимые ответы. И по завершении поздней обедни в храме Святых княже Димитрия Донского и Сергия Преподобного обнаружил, кто является гуру сектантов, нечестивым людским поводырем магической скверны, лжепророком и совратителем слепых в малом ведении материалистического вероисповедания.

Двух сектантов, ранее отмеченных рыцарем-инквизитором, болезненно заинтересовала личность молодого причетника. Мужчина и женщина смотрели на дьякона с неизбывной мольбой и отчаянной надеждой, полагая его своим утешителем и спасителем.

Выдающий себя за "реинкарнацию святого Монтана", самозваный, вернее, назначенный магами, им манипулирующими, еретический параклет и фальшивый сотер отчетливо предстал в восприятии и в предзнании рыцаря Филиппа.

"Благослове душе моя Господа!"

Доли мгновения инквизитору хватило, чтобы окончательно убедиться: никто из магов и колдунов, держащих под контролем секту, не обладает достаточным ясновидением. Некому здесь предчувствовать и предвосхитить орденскую инквизицию.

"Время переходить к сокровенным решительным действиям. Коли открытые ответы наступают, а тайные вопросы обороняются…"

— 1 —

О том, что у Филиппа имеется двоюродный дядя со стороны отца, проживающий в Дожинске, и зовут его Павел Семенович Булавин, близкой подружке Маньке Казимирской разболтала Настя Заварзина. Не моргнув глазом, без зазрения совести и ничтоже сумняся.

Раскрытые ею родственные тайны Филиппа она безответственно не хотела выдавать кому-либо. Ни за что. И насчет соблюдения требований аноптического образа жизни он также мог быть совершенно спокоен.

"Никто ничего такого-этакого от нашей Маньки не узнает…"

В семействе Ирнеевых старая подруга Манька не появлялась уж целую вечность. Потому как оскорбленная в лучших материнских чувствах Амалия Иосифовна, когда-то видевшая в ней свою "доченьку-невестушку", решительно отказала ей, "этой извращенке и лесбиянке", от дома.

Но вот маленькая скромница Настенька коварно и лукаво очаровала, приворожила строгого опытного педагога Амалию Иосифовну. Потому-то невесту Филиппа она привечала и нередко звала ее на чай "как-нибудь вечерком", дабы воспитывать и наставлять "бедную девочку, которая растет без матери с отцом".

Тягостную семейную повинность Настя исполняла стойко, к нареченной свекрови невестка являлась регулярно. А Манька в это время частенько давала по газам своему "ситроену" и к Филиппу. Чаем и кофе он ее тоже поил.

Выделим с красной строки: вот сегодня у самовара в одной компании с ней вовсе не случайно оказались рыцарь Филипп и будущий прецептор кавалерственной дамы-неофита Марии Казимирской. По-родственному.

Первое знакомство с обаятельным дядюшкой Филиппа обещало иметь интересное продолжение. Для чего оба галантных мужчины приложили, если не максимум, то уж наверняка достаточные эмпатические и дидактические усилия.

Уже на следующий день ни о чем таком аноптическом не подозревавшая Манька оказалась в гостях у Павла Семеновича. А через пару дней чинно-благовоспитанно сопровождала его на дачу к хорошо ему знакомой Веронике Афанасьевне.

Насте Заварзиной всегда все про всех становилось известно:

— …Фил! Чтоб ты знал: Манька влюбилась в нашего Пал Семеныча. Он, конечно, чуточку староват для нее. Зато он мужчина ее мечты. Стопудово!

Она сама мне в том призналась, горько рыдала, белугой выла у меня на кровати и советовалась, как ей быть…

"Во где счастье привалило в соплях и слезах! Исполать нашим молодым совет да любовь!

Хвали душе моя Господе… Отпусти нам долги наша, яко мы отпускаем должникам… Да святится имя Твое…"

Посвящение и приобщение дамы-неофита Марии произошло в доскональной орденской регламентации, по типовому рекомендованному варианту. Можно отметить: случилось все в октябре месяце без какой-либо экстремальности, едва ли ни обыденно и рутинно.

Просто однажды в субботу в погожий денек бабьего лета Фил Олегыч с Пал Семенычем ближе к окончанию мессы заехали в Красный костел за Марь Вячеславной. Они вместе собирались на дачу к Нике Афанасивне.

Рыцарь-ноогностик Павел, присев на скамью, поставил локальную аудиозащиту, в то же время апостолический рыцарь-инквизитор Филипп приступил к ритуалу приобщения. Сидевшая между ними Мария в тот день к причастию не подошла. Спустя час она отправилась за город, где в орденской часовне, расположенной в резиденции кавалерственной дамы-зелота Вероники состоялось телесное посвящение и рукоположение неофита.

Еще в костеле, осознав свою избранность, Мария восприняла ее как долгожданную награду с небес. Тихо заплакала от счастья и попросила десять минут на благодарственную молитву Пресвятой Деве и Спасителю…

В исповедальном притворе катакомбной орденской часовни, задрапированном светящимся жемчужно-розовым туманом, неофиту Марии поначалу тяжело досталось в неизбежной телесной ретрибутивности.

Ее колотил озноб, бросало то в жар, то в холод. Как могла она лихорадочно закрывала непослушными руками нагое тело. Она буквально сгорала от стыдливости и дрожала в холодном поту. Ей невыносимо хотелось спрятаться где-нибудь в темноте, провалиться тут же на месте, упасть в обморок…

Боли она не испытывала. Один лишь голый нестерпимый стыд очищал ее грешную женскую плоть.

"Кому искупление, тому утешение…"

Вскоре рыцарь-инквизитор, чье лицо закрывал капюшон, а голос был ей незнаком, доброжелательно успокоил новообращенную, мягкосердечно, душевно принял на себя недолгую женскую исповедь и ритуальное воздаяние, бережно окутал теплой и одновременно прохладной мантией. Затем, опираясь на его руку, она нетвердыми шагами прошла в церемониальный притвор…

За торжественным обедом, данным в честь ее посвящения и рукоположения, дама-неофит Мария обрела душевное и телесное спокойствие. Вход в убежище ей эпигностически открылся тогда же, там, в парке у кавалерственной дамы-зелота Вероники.

Из асилума Мария вышла тремя часами позднее в арматорской лаборатории, находящейся в "Триконе-В". Это место ей было знакомо, но личного кода полноправного допуска она в нем пока не имела.

Арматор Вероника мгновенно получила сообщение тревожной сигнализации, неприятно поразившее неожиданностью рыцаря Филиппа. Он уж было начал беспокоиться за даму-неофита Марию.

Прецептор Павел оставался же невозмутим. Тогда как Веронике, тоже ничему не удивлявшейся, если что-то как-то связано с непредсказуемым бытием чудотворных убежищ, персонально пришлось иммобилизованную и ошарашенную неофитку выпускать на свободу, быстро приводить в чувство и тотчас везти назад для продолжения ритуального торжества…

— …Филька! Можно я тебя поцелую? В последний раз в жизни!

— Ну, если только в мирской ипостаси, Мань. А так, ты у меня смотри, не больно-то плоти своей волю давай…

— Ах, ты мой красавчик сладенький!!! Спасибо тебе, любимый.

— Мань, а как же Пал Семеныч?

— С ним по-другому. Он — почитаемый мною муж. А ты — возлюбленный брат мой во имя Души Святой и Безгрешной.

"Так-то оно лучше…"

— …Ника, скажи, пожалуйста. Может, мне потом не надо Настю, вот так, ну, как сегодня Маньку, поджаривать на медленном огне?

— А куда ты денешься, братец Фил? Исправляй и очищай бабье от бесчинной скверны телесной. Тебе так по уставу положено, рыцарь-инквизитор.

Между прочим, по-арматорски скажу о твоей любимой маленькой Настене. И помощь свою предлагаю.

Ей тебя, милок, хочется как заядлому курильщику сигаретку. Быстренько курнет, несколько раз затянется и глубоко удовлетворяется. Покуда опять не захочется. Не дают покурить, то есть потрахаться — обижается, кручинится, плачет…