Жемчужница (СИ)

Неа вновь вил из него верёвки. Неа вновь властвовал, соблазняя своим сладким низким голосом и горящим взглядом.

Мана зажмурился, тяжело дыша, и сжал в кулаке смятое их копошениями покрывало. Стереть с внутренней стороны век брата с блестящими от спермы губами было просто невозможно.

И не хотелось.

Неа сосал его член. Неа проглотил его сперму. Неа щупает его и трется об него своим собственным возбуждением.

О духи, ему уже наверняка больно, он же… он… трется об него как минимум последние полчаса их лобызаний.

Выдохни, Мана, пожалуйста. И прекрати бояться. И открой глаза. Твой брат тебя хочет так же, как ты его, если не сильнее, и сколько можно от этого бегать?

Неа лизнул его нижнюю губу и, раздвинув коленом пошире ноги, потерся своим членом о его бедро.

Мана ощутил, как краснеет еще гуще прежнего, и облизнулся, задевая язык брата своим и осторожно гладя его по боку здоровой рукой. Близнец весело ухмыльнулся и склонил голову набок.

– Не хочешь помочь мне, хороший мой? – выдохнул он горячо, теребя между пальцами зудящий сосок Маны и чуть прикрывая глаза.

Он ни разу не был таким, соблазняя очередную девицу, и мужчина, не помня себя, потянулся к его призывно приоткрытым губам.

…и нет, он совершенно не следил за похождениями брата, когда тот в очередной раз уводил от Маны девушку.

Неа вдруг (какое это уже “вдруг” за сегодня?) лукаво улыбнулся, аккуратно обхватывая его ладонь и осторожно кладя на свой пах, заставляя залиться краской и испуганно отстраниться, разрывая поцелуй.

Мана не был готов.

Мана хотел помочь, хотел доставить брату удовольствие, но он совершенно не знал, что делать! Он даже понятия не имел, что будет ему приятно, а что, наоборот, нет! Он вообще ничего об этом не знал!

…да и откуда, в самом деле?

Неа обиженно выпятил нижнюю губу, словно мальчик, и, вновь прижимаясь к Мане, вновь трясь о его нагое тело и блаженно прикрывая веки при этом, выдохнул на ухо, опаляя дыханием кожу:

– Но это же нечестно, бра-а-атишка. Я тебе, значит, помог, а ты…

– М-молчи! – остервенело перебил его мужчина, жмурясь и мотая головой, просто не в силах выслушивать эти пошлости, потому что это было странно, это было непривычно, это было невероятно смущающе. Мана казался себе ребёнком, который впервые узнал, что люди могут спать друг с другом именно в том смысле, о котором думать было слишком стыдно, и ему было ужасно неудобно перед близнецом, который, как всегда, был прекрасно осведомлён и невероятно соблазнителен. Он просто не хотел быть таким несведущем рядом с Неа, хотя они были одного возраста! – Я!.. – коротко выдохнул мужчина, не зная, что сказать, что сделать, чтобы брат перестал его мучить, чтобы перестал его дразнить, издеваться, но тот вновь заулыбался так, словно он был котом, а перед ним – банка сметаны, и это выбило из колеи, потому что… потому что…

Ну потому что не был Мана банкой сметаны при всём своём желании!

…он только на разбитую тарелку с горькими лекарствами и был похож.

– А как же братская солидарность? – заныл Неа, осыпая мягкими поцелуями его ключицы, шею, грудь, и Мана поджал губы, отчаянно замотав головой. – Тебе меня совсем не жалко? – грустно поинтересовался брат, снова упираясь набухшим членом ему в бедро и водя пальцами по животу. – Твой братик был таким бедным, пока ты бегал от него, ему было так одиноко и грустно, а ты даже не ценишь его, не хочешь помочь… - –жалобно тянул он тем голосом, каким обычно всегда выпрашивал какую-нибудь похвалу или что-то приятное, и Мана, длинно простонав от наполнявшей его безысходности, рванулся вперёд, опрокидывая брата на кровать и неумело касаясь его губ в поцелуе.

Неа приглашающе приоткрыл рот и вплотную прижал его к себе, сплетая их языки и сжимая в ладони его ягодицу. Мана замычал, потираясь об него обнаженным телом и ерзая, потому что приятно было жаться к брату и опавшим членом – он был таким чувствительным, что остро воспринималось каждое даже самое просто движение.

Близнец раздвинул его ягодицы, обнажая задний проход, и наконец оторвался от его рта.

– О-о-о, вот это мне больше нравится, – предвкушающе протянул он и, погладив сжавшееся от прохладного воздуха отверстие Маны пальцем, потерся об него снова. – Ну же, помоги своему братику, Мана, – Неа так протянул его имя, что мужчина растерял последние остатки рассудочности и стыда.

Потому что начал неуклюже и торопливо сдергивать с брата одежду и гладить его, кусать и вылизывать. У Неа было много шрамов, которые Мана неоднократно вылизывал в своих снах, и теперь у него появилась возможность сделать это наяву.

О духи, Неа был таким красивым, что хотелось его всего.

Мана ощутил, как его член снова твердеет, и поспешил дрожащими от страха и предвкушения руками избавить брата от шаровар. Плоть близнеца была блестящей и скользкой от смазки, и Неа охнул, когда младший Уолкер сжал пальцы на стволе ближе к основанию и осторожно, боясь сделать что-то не так, двинул рукой вверх-вниз.

– О дракон и мерзкий болотный дух… – Неа выругался еще как-то себе под нос и развел ноги шире, откидывая голову на кровать и мыча. – Как же мне хорошо-о-о… Наконец-то я… – он прикусил губу и выгнулся, и Мана, не веря, что это делает, осторожно прижался губами к его головке, щекоча отверстие на ней и слыша, как сладко и несдержанно стонет его близнец.

Неа был солоноватым и горячим, и его бедра, кажется, даже слегка подрагивали. И видеть это было настолько потрясающе, что мужчине еще сильнее захотелось заставить брата излиться. И еще – Мане почему-то вдруг стало интересно, что будет, если лизнуть нежную кожу у него под мошонкой.

Возможно потому, что это было настолько восхитительно непристойно, что от одной мысли об этом хотелось потереться об ногу брата членом и испачкать его в свою… в свою сперму еще раз.

Мана зажмурился, едва сдерживая шумный вдох от накрывшей его новой волны возбуждения, и, стараясь не задевать чувствительную кожу зубами, заглотил член брата как можно глубже.

А тот… о, тот выгнулся, длинно стоная своим чудесным бархатистым голосом, и зарылся длинными пальцами в волосы Маны, слегка оттягивая их, и это было так пошло, так развязно, так прекрасно в своей интимности, что невероятно хотелось большего.

Интересно, а шрамы у брата чувствительные?..

Мужчина размашисто лизнул языком по стволу, отстраняясь и наслаждаясь просяще-протестующим стоном (о духи, как же Неа был великолепен), и поцеловал первый попавшийся рубец – тот, который кривой линией простирался вдоль живота, рядом с пупком. Брат в ответ на этот порыв судорожно вздохнул, принимаясь наматывать длинные волосы Маны на кулак (как же пошлопошлопошло), и поощрительно растянул губы в осоловевшей улыбке.

– Какой умница, – прохрипел он негромко, – и весь мой! – улыбка и хриплый шепот превратились в смех, и Неа зажмурился, потрясающе красивый и несдержанный в выражении своих эмоций. – Мой-мой-мой… – только и бормотал он в перерывах между стонами, и Мана молча соглашался с ним, вылизывая его шрамы и мягко стимулируя член.

И – ловя себя на том, что ужасно его хочет. Неа был под ним – распростертый, обнаженный, покорный и совершенно ошеломительный. Мозги от него ехали, сознание плыло…

Сколько Мана боялся этого? Как долго? Сколько… лет? Даже умные мальчики не сразу понимают, что по уши влюблены в своих собственных братьев, пусть те и приходят к ним в мокрых снах.

Мужчина стыдливо зажмурился, обещая себе, что засранец-Неа никогда не узнает об этом, и постарался поумерить свой пыл. Они уже успели натворить дел, и если не остановятся сейчас… ничего плохого не случится, но Мана просто боялся. Он ведь был Маной – маленьким слабым трусишкой, которому мама всегда оставляла зажженные свечи в комнате, когда заканчивала очередную сказку и уходила спать.

И Неа, конечно, прекрасно знал об этом, а потому и издевался в такой соблазнительной выпрашивающей манере, завораживая своим жалобным голоском и заставляя делать всё, что ему хочется.