Темный мир

— Волка? — уточнил я. — А не…

— Оборотня! — подтвердила мою догадку Фрейдис. — Ликантропа, меняющего облик Матолча. У Ллорина теперь только одна цель в жизни: отомстить Матолчу, вышибить из него звериную душу.

— Пусть забирает этого рыжего пса! — бросил я с презрением. — Пусть только пожелает, и я брошу к его ногам Матолча, предварительно разрезанного на куски.

— Арле, Ллорин и землянин составили план действий, — продолжала между тем Фрейдис. — Они поклялись приложить все усилия, чтобы в будущем в Темном Мире никогда не праздновали шабашей. Эдвард Бонд познакомил их с оружием, которое применяют люди Земли. Мои соплеменники изготовили достаточное количество этого оружия, и сейчас оно хранится в Арсенале, дожидаясь начала боевых операций. Ни одного шабаша не проводилось с тех пор, как Медея с Эдейри и Матолчем отправились на поиски лорда Ганелона, и нам не на кого было нападать, разве что на Гэста Райми.

— Ты забыла про воинов Совета, Фрейдис. В отсутствие членов Совета вам легче было бы взять замок и уничтожить его защитников.

— Нам нет необходимости уничтожать всех поголовно! Не забывай, лорд Ганелон, что стражники замка вскормлены грудью наших сестер! Они одурманены Советом и творят зло, не отдавая себе в этом отчета. Но вернемся к нашей теме… Сейчас все члены Совета собрались в замке, а мы готовы к решительному бою. И если ты возглавишь колонны атакующих, то чаша весов может склониться в нашу сторону.

— У членов Совета также имеется весьма грозное оружие, — счел нужным предупредить я. — Оно мне не страшно, поскольку я бессмертен, но для лесных жителей оно смертельно. Память моя подводит меня, но мне кажется, что Эдейри способна… она может…

Я покачал головой, отчаявшись вспомнить.

— Нет, не помню.

— Каким образом можно оборвать нить жизни Ллура? — спросила напоследок Фрейдис.

— Я… быть может я и знал когда-то об этом, но сейчас не помню.

В пределах сверхсознания

Я несся со скоростью ветра. Подо мною мелькали знакомые лица: искаженная свирепой гримасой морда оборотня, прикрытая капюшоном маленькая головка Эдейри с невидимым взглядом, от которого холод пробирал до костей, неописуемая красота Медеи, которую не дано забыть человеку, даже охваченному ненавистью. Все трое устремили на меня вопрошающие взгляды, губы Медеи и Матолча шевелились, но произносимых ими слов мне не дано было услышать. Внимательно я всматривался в эти лица и в конце концов осознал с удивлением, что они подлинные, из плоти и крови, а не вызванные моим воображением.

Поддерживаемый волшебными заклинаниями лесной жрицы, я перемещался в надпространстве, обиталище нематериальных духов, пронизываемый мыслями помышляющих обо мне членов Совета, ловя на себе их взгляды. Они узнали меня! Они настойчиво и неустанно задавали мне вопросы, которые я не мог расслышать.

О смерти моей помышлял Матолч в миг, когда он повернул в мою сторону свое лицо. Ненависть, испытываемая ко мне, полыхала в его желтых зрачках. Неожиданно черты лица Матолча поплыли, трансформируясь в морду оборотня. Ее заслонило лицо Медеи в ореоле черных волос. Сочно-вишневые губы предавшей меня шевелились, и я скорее прочел, как это делают глухонемые, чем услышал обращенные ко мне вопросы:

— Ганелон, где ты? Ганелон, любимый мой, где же ты? Ты должен вернуться к нам, Ганелон!

Безликая головка Эдейри возникла между мною и Медеей, и я вполне отчетливо расслышал ее замогильный тихий голос, словно порожденный эхом в пустынной местности.

— Ты должен вернуться к нам, Ганелон! Твой долг вернуться и умереть!

Бешеная ярость овладела всем моим существом, красной пеленой прикрыла от меня ненавистные лица.

Предатели, коварные убийцы, растоптавшие священную клятву членов Совета! Как осмелились они угрожать лорду Ганелону, самому могущественному из всей четверки? Кто подтолкнул их к этому шагу и почему?!

— Почему?

Напрасно мой разум метался в поисках ответа. А затем осознал, что не вижу еще одного лица. Эти трое искали меня мысленно, захлестываемые волнами страха, но почему я не вижу члена Совета Гэста Райми?

Я попробовал вызвать в своем воображении образ увядшего старца, но из этой попытки ничего не получилось. И все-таки, напрягшись до изнеможения, я вспомнил. Я вспомнил Гэста Райми, с кем Эдварду Бонду никогда не приходилось видеться. Немощный, престарелый, рассыпающийся под тяжестью веков, стоящий над добром и злом, возвышающийся над страхом и ненавистью, самый почитаемый и мудрый из всех членов Совета. Пожелай он, и я услышу ответы на все волнующие меня вопросы. Но нет такой силы во всей Вселенной, способной руководить действиями и поступками ветхого пастыря, способной причинить малейший вред ровеснику Темного Мира, ибо даже жизнь в увядшем теле теплится только благодаря его воле.

Он мог в одно мгновение оборвать нить своей жизни. Он подобен пламени свечи, отклоняющемуся в сторону, когда некто пытается схватить его. Давно уже бытие в этом мире опостылело Старейшему, он не цеплялся за жизнь и не пытался продлить ее. Предстань я перед старцем, попытайся схватить его, и он выскользнул бы из рук моих, как невесомый огонь, как вода сквозь растопыренные пальцы. Для его души безразлично, где обитать: в этом мире или в потустороннем. И если Гэст Райми сам не пожелает, то никто не сможет нарушить спокойное течение его мыслей, любое постороннее воздействие способно превратить этот истончившийся сосуд могучего разума в бесчувственное тело.

Несмотря на все старания, я не смог ни погрузиться в его мысли, ни вызвать в своем воображении подлинный образ старца. Не отзывался он и на мои страстные призывы. Остальные члены Совета продолжали взывать ко мне с непонятным отчаянием: «Вернись и умри, лорд Ганелон!» Но Гэста Райми как будто вообще не существовало.

Итак, я понял, что мой смертный приговор был подписан без его участия. Но я ЗНАЛ, что мне необходимо найти его и любым способом заставить повиноваться моей воле, — его, Гэста Райми, которым никто и никогда не смел помыкать, да это и невозможно, поскольку любая сила, направленная против него, превращается в бессилие. И все-таки я должен заставить старца повиноваться мне, — не было у меня другого выхода!

Вот о чем я думал, когда без особых усилий скользил над платформами и залами Кэр Ллура, увлекаемый волной прилива, зародившегося в сознании избранного Ллуром Ганелона. Избранника того, кто ждет. Кого я навещу в один прекрасный день точно так же, как навестил сейчас.

Золотое окно полыхало предо мною. Я знал, что это то самое окно, через которое необъятный Ллур взирает на мир, через проем которого принимает он предназначенные ему жертвы. Ллур изнемогал от голода! Даже я почувствовал всю силу мучившего его голода. Мысли Ллура настигли меня точно так же, как и мысли членов Совета, и произошло это в тот момент, когда я догадался, куда меня принесло по воле прилива, когда почувствовал за золотым окном возбужденное движение.

Сознание Ллура также уловило мое бестелесное присутствие. Он узнал своего избранника и раскрыл мне свои божественные объятия, из которых — я ЗНАЛ — не дано вырваться.

Я услышал беззвучный вопль Медеи, растворившийся в этих пластах подсознания, подобно клубу дыма в вечерних сумерках; охваченная ужасом, чародейка старалась ни о чем не думать, закрыть на замок свои мысли. Тем же ужасом был наполнен услышанный мною вой Матолча, — он также оборвался резко и внезапно. В поток мыслей Эдейри мне не удалось окунуться, потому что прикрытая капюшоном исчезла заблаговременно, как будто она вообще была лишена способности мыслить. Но я знал, что предавшие меня притаились сейчас в замке, стараясь не выдавать свое присутствие, в то время как Ллур во всех пластах сознания искал пищу, в которой ему так долго отказывали.

Часть моего сознания погрузилась в ужас, охвативший членов Совета, другая все еще помнила о Ллуре. На какое-то мгновение мне удалось вспомнить состояние экстаза, охватившее меня в час, когда я и Ллур составляли одно целое, когда тревога и сладкая истома сжимали мне сердце, когда упоение неограниченной властью над всеми обитателями Темного Мира кружило мне голову.