Одаренные проклятием (СИ)

  Я вжалась в стену, горло вмиг сдавила чья-то холодная лапа. Не думала, что все ТАК плохо.

  - К-какой девушке? - папа по цвету сравнялся с потолком. - С моей дочерью все в порядке! Дара, о чем она?

  - Аня отравилась... Утром, - кое-как выдавила я из себя. - Чем не знаю, там... на кухне...

  Мама, застонав, начала медленно сползать вниз по стенке. Из комнаты появилась медсестра со шприцем. За ней вышел мрачный Валера. Папа, бледный до синевы, переводил взгляд с медиков на меня, а с меня - на Валеру. Я осторожно взяла его за руку. Он тихонько вздрогнул, почувствовав прикосновение, но тут же собрался с духом:

  - Дочка, принеси таблетку нитроглицерина... и паспорт Анин найди. Носилки в машине, да? - обратился папа к медикам.

  - А где ж еще, - пробормотала медсестра, деловито затягивая на маминой руке резиновый жгут. - Сами они бегать как-то не научились, их тащить сюда придется. Лифт, кстати, не работает.

  - Пошли, Владимир Саныч, за носилками - угрюмо пробурчал Валера, враз растерявший весь свой гонор. - Вам потом в больницу ехать надо будет. Ну, мало ли...

  - Я понял, - папа на миг спрятал лицо в ладонях, но быстро взял себя в руки, - Валерий, не знаю отчества... пожалуйста... поедем вместе. Я... я мало знаю систему.

  Валера кивнул и первым двинулся следом за врачом.

  Документы и нитроглицерин нашлись сразу. Папа с Валерой принесли снизу носилки, на которые и погрузили бледную Аню. Тем временем, мы с медсестрой посадили маму в кресло.

  - Мам, ты здесь посиди. Я сейчас... только дверь закрою.

  Оставлять ее в одиночестве больше, чем на две минуты, было рискованно. Поэтому путь от входной двери и обратно я одолела в два с половиной прыжка. Мама, казалось, этого даже не заметила, она все так же неподвижно сидела в кресле, однако взгляд ее стал более осмысленным. Это радовало. Я открыла форточку, чтобы выветрился запах медикаментов. Слава Богу, на сей раз он не бил по обонянию, напрочь отключая мозги и заставляя падать в лужу. Он был всего лишь неприятен. Потом, все также стараясь ни о чем не думать, отправила в мусорное ведро оставшиеся после визита врачей шприцы, вытерла воду с полу в ванной. В кухню я решила пока не ходить. Мама продолжала неподвижно сидеть в кресле, глядя в одну точку.

  - Мам, хочешь чаю? - робко поинтересовалась я. - Или, может быть, поешь? Только ничего нет, я... у меня гости были и все съели. Я могу в магазин сбегать...

  Мама чуть заметно кивнула и с трудом поднялась с кресла. Точно так же минут пятнадцать назад сидела и я, таращась на свинку. И вдруг мне опять стало стыдно за свое безразличие. Даже поплакать по-человечески не могу, а в первую очередь о холодильнике подумала. И вранье так складно вышло.

  - Лучше водки налей, - как-то бесцветно произнесла мама и, зябко поежившись, обхватила себя за плечи, - что-то тошно. Нельзя отчаиваться, Дарочка, надеяться надо. На лучшее надеяться. Все хорошо будет, ведь так?

  И она вопросительно посмотрела на меня, и во взгляде ее были одновременно надежда и укор. Как будто я уже знаю ответ, но по собственной прихоти скрываю его. На краткий миг я вновь почувствовала себя виноватой невесть в чем.

  - Обязательно будет, мамочка, - тихо ответила я и осторожно обняла ее, - обязательно. Аня поправиться, папа с Валерой все сделают как надо. И, очень может быть, что мы все вместе поедем в следующие выходные в Скрябовку на шашлыки.

  В сей деревне с оригинальным названием живут мои дедушка с бабушкой, родители отца.

  - Вот будет замечательно! - мама слабо улыбнулась, погладила меня по голове и судорожно всхлипнула. - И Валеру обязательно пригласим, он молодец, не бросил в беде моих девочек. Ох, только бы с Анечкой все обошлось... Ладно, не дрейфь, матрос, прорвемся. Пойдем, выпьем по маленькой, чтоб душа успокоилась. Заодно расскажешь, что здесь произошло.

  И мама решительно потянула меня на кухню. По пути я еще раз попыталась донести до ее сознания мысль о том, что ни водки, ни чего-либо съестного дома нет. Но она лишь отмахнулась и поведала мне страшную тайну о том, что в одной из сумок, по-прежнему стоящих в прихожей, спрятана литровая банка соленых огурцов, буханка свежего хлеба и литровая бутыль водки. Пришлось мне топать за 'дарами природы' - все свое, с огорода, посильным трудом добытое, как сказал бы дед - и тащить их в кухню, причем хлеб я держала зубами. У меня, как и у любого представителя вида 'человек разумный' (да и 'неразумный' тоже), только две руки, не очень ловких и не то чтобы сильных. Мама выставила на стол две рюмки и доверху наполнила их содержимым бутылки. Я, пожав плечами, достала из банки огурцы и порезала хлеб. Да, еще несколько часов назад мама согласилась бы возглавить антиалкогольную компанию, а сейчас...

  - Дара, ты тоже выпей, - она протянула мне рюмку и, когда я машинально схватила предложенное, ласково погладила по плечу. - Немножко, чтобы нервы не сдали.

  Потом она одним глотком осушила свою рюмку, а я, улучив момент, быстро выплеснула водку в раковину. Помнится, один знакомый маг настоятельно советовал ничего не есть до завтра, думаю, на алкоголь этот совет тоже распространяется. Я на собственном опыте убедилась, как ломает магическая хворь, и повторения совсем не хочу.

  Мама выпила еще одну рюмку и опьянела. Язык у нее начал заплетаться, однако щеки порозовели и в глазах появился блеск. А чего больше всего хочется людям в таком состоянии? Правильно, поговорить. Мы почти два часа просидели на кухне, вспоминая дела минувшие, случаи из жизни, смешные и не очень, мама вновь, в сотый, наверное, раз рассказывала о нашем с Аней детстве, словно бы находя в этом спасение от терзавшего душу страха. Мне казалось, что она изо всех сил делает вид, словно не было сегодняшнего дня. А я в сотый раз с неподдельным интересом слушала ее рассказ, смеялась вместе с ней, иногда даже возмущалась. Но мысли мои все время сворачивали в другую сторону. Я вдруг подумала, что покушение на мою жизнь и то, что случилось с Аней, может быть взаимосвязано. Что-то я не слышала о коробейниках, торгующих вином! Да и коробейников как таковых уже лет десять как нет. Надо как-нибудь потом расспросить Валеру как выглядела торговка... А потом я решила, что маму пора отвести в спальню, так как она уже начала клевать носом. Вот уснет прямо на табуретке, и будут 'полеты во сне и наяву', и, как следствие, большие синяки. Поэтому я, кое-как растормошив маму, взяла ее за руку и медленно повела обмякшее податливое тело в спальню. По счастью, добрались без происшествий, и вскоре мама уже засыпала, лежа поверх розового покрывала, на широкой двуспальной кровати. Я уютно устроилась с другой стороны, свернувшись калачиком и сунув под щеку маленькую гобеленовую думочку. Некоторое время мы молчали. Легкая вуаль дремы неслышно опустилась на веки, приятная слабость разливалась по телу, и я почти уже заснула. Но вдруг мама повернулась ко мне и погладила по щеке, и я, на миг приподняв ресницы, увидела ее полные слез глаза. Сон растаял, будто его и не было.

  - Дарочка, зайка, поверь, нет в жизни ничего страшнее, чем ребенка своего хоронить, - прошептала она и поспешно прикрыла глаза рукой, - не дай Бог, тебе когда-нибудь узнать. А знаешь, что еще ужаснее?

  Мама сделала глубокий вдох, совсем как перед прыжком в ледяную воду, а я легонько сжала ее пальцы. Полученный стресс требует выхода, и лучший способ справиться с ним - это поговорить, выплеснуть наболевшее. Что ж, раз так, то я готова служить маме жилеткой.

  - Это потерять свою кровиночку и знать при этом, что ничего не смог сделать, чтобы спасти... защитить малышку... как-то... - в мамином голосе сквозили едва сдерживаемые слезы. Она перевела дыхание и вцепилась в волосы свободной рукой. - Наверное, судьба моя такая: мои девочки... одной ногой в могиле стоят, а я... даже не знаю, что делать, куда бежать...

  Я хотела бежать на кухню за валерьянкой, и даже села на кровати, свесив одну ногу вниз, но вспомнила, что выбросила лекарства вместе с едой.