Саша Лойе и черный маг (СИ)

Оба доктора вежливо поздоровались с Токаревым, и подозрительно покосились на избитую женщину. Даже не разбирая слов, Саша поняла, что Токарев с врачами более чем щедр. А как иначе объяснить, такое нарочитое радушие в пять утра. VIP-клиент имеет право на любой каприз. Даже явиться среди ночи и проверить, как там его умирающая дочь. Хороший ли за ней уход? Регулярно ли меняют памперсы на коматознике?

Токарев общался в врачами на беглом немецком. Саша свободно говорила и читала на латыни, языке грамотных колдунов. Помимо латыни Саша немного знала древнегреческий, иврит и якутский. А вот европейскими языками не владела. На английском изъяснялась как пятидесятилетний рязанский турист.

Но чего не хватало Саше, то умели ее помощники. Нора говорила на основных европейских языках. На ухо девушка шепнула Саше, что состояние девочки остается стабильно тяжелым. Никаких изменений. Врачи интересовались, кого Михаил привез с собой и для чего. Токарев представил Сашу как консультанта из Москвы.

На лифте поднялись на восьмой этаж. Там для частных пациентов предлагались отдельные одноместные палаты, оборудованные телевизором, телефоном, ванной и много чем еще. Токарев остался с врачами в коридоре, Саша вошла в палату. Нора шагнула было за ней, но Саша остановила ее жестом.

Стены палаты были выкрашены в теплые терракотовые тона, окна закрывали ярко-желтые жалюзи. Половину комнаты занимала больничная койка на колесах и многочисленные медицинские приборы. Напротив стоял небольшой оранжевый диванчик и журнальный стол. В углу помещались две большие картонные коробки, наполненные детскими игрушками, книгами и рисунками.

Глядя на коробки, Саша поняла, что врачи сдались и ждали конца. Может быть они собрали вещи девочки, чтобы не нервировать лишний раз Токарева? В палате горел тусклый ночничок и мониторы медицинских приборов. Системы жизнеобеспечения тихонько гудели. Пахло лекарствами и чистящими средствами с ароматом лимона.

Саша смотрела на девочку. Ирине было одиннадцать лет, но она и на семилетнюю не тянула. Обритая голова лежала на белоснежной подушке и казалась непропорционально большой по сравнению с тщедушным телом. Тонкие руки покоились поверх одеяла, к венам на локтевом сгибе и под ключицей пластырями были прилеплены катетеры. Лицо девочки казалось посмертной маской: кожа мертвенно желтая, серые тени под глазами, бескровные губы. Саша смотрела на умирающую. Но перед внутренним взором женщины мелькнула другая картинка.

Морг. На каменном полу стоят два гроба. Взрослый – коричневого полированного дерева с белой обивкой из искусственного шелка. В гробу лежит покойник в костюме– тройке стального цвета, белой рубашке и галстуке в серо-синюю полоску. При жизни это был крупный красивый мужчина с приятным лицом, густыми светло-русыми волосами и прекрасной, прямо таки по-женски гладкой кожей. Бальзамировщики потрудились на славу. На лице почти не видны синяки и ссадины, полученные во время аварии. Он не выглядит мертвым, скорее спящим.

Рядом стоит маленький детский гробик – белый с серебряным позументом. В нем лежит маленькая красивая девочка, на ней белое кружевное платье с рукавами-фонариками и пышной юбочкой, перехваченной красным поясом. Волосы того же светло-русого цвета, что и у мужчины, рассыпаны по плечам, на макушке повязан белый бантик. Лицо девочки тоже хорошо загримировано, оно спокойное и почти живое. Мужчины и девочка удивительно похожи. Это отец и дочь.

Рядом с гробами сидит на стуле женщина. Она ловит свое отражение в стекле входной двери. Плечи по-старушечьи ссутулились, руки стиснуты в кулаки и лежат на коленях, ноги упираются носками туфель в пол, колени приподняты, а икры напряжены. Поза совершенно неестественная и наверняка неудобная.

У женщины худое хрупкое тело, затянутое в черное трикотажное платье. Немытые волосы висят сосульками по спине и плечам. Лицо ее некрасиво. Кожа землистого оттенка, опухшие от слез веки, одутловатые щеки. Глаза тусклые и мертвые, лишенные всякого выражения. Это даже и не глаза, а стеклянные бусины, пришитые к лицу.

Она смотрит на мужа и дочку. Ее губы чуть шевелятся и с них слетает одни и те же слова: "Простите, простите. Виновата, виновата. Простите, простите…"

Саша вздрогнула. Ее сердце на миг остановилось. А потом прошлое отломилось от настоящего, как отламывается льдина от почерневшего весеннего ледяного наста и подхваченная течением уплывает вниз по реке. Лишь одна мысль снова и снова отдавалась в мозгу женщины:

"Все, что произошло со мной в прошлом, не в счет. Девочка еще жива. Здесь и сейчас я могу помочь. Да, смерть уже пришла, и завтра будет поздно. Я никогда не бралась за людей, так близко стоящих к краю. Они могли потянуть меня за собой. Но эта девочка… Такая маленькая, но столько перенесла, так страдала. Дьявол, она ведь очень храбрая, продолжает сражаться. Каждая минута жизни – это борьба, и боль, и мука. За такую упрямицу стоит побороться. Даже со смертью. Она будет жить. Долго и счастливо. Я подлатаю ее астральное тело, и тем вылечу физическое. Все для этого у меня есть: ритуал, ингредиенты, формула, воля. А на выходе спасенная человеческая жизнь".

Но даже самой себе Саша не могла признаться, что эта девочка очень похожа на ее давно умершую дочь, которую она спасти не могла.

В палату вошел Михаил. Он посмотрел сначала на дочь, потом на Сашу. Женщина стояла в полутемной палате, здоровой рукой обхватив перила кровати так сильно, что костяшки побелели. Сейчас Саша не походила на проходимку, которая обвела вокруг пальца его охрану, с невиданной наглостью диктовала ему условия и потешалась над собственными увечьями. Лойе казалась маленькой, взъерошенной и усталой. Михаил и представить не мог, о чем она сейчас думает. Но Саша напоминала ему человека, которому разбередили старую рану, и он стойко переживает пытку, дышит сквозь муки, зная, что смерть побеждает боль.

Саша не глядя на него сказала:

– Я вам помогу. Если вас устроит цена.

– Сколько? – спросил Токарев.

Саша обозначила стоимость своих услуг равнозначную цене личного самолета. Токарев поперхнулся.

– Да вы в своем уме? Я за такие деньги куплю всю эту больницу, – ее наглость просто убивала.

– Вы можете купить хоть десять таких больниц. И ни в одной вам не помогут, – отпарировала Саша. – Я не обязана объяснять, но вам скажу. Если я возьмусь работать с вашей дочерью – это будет смертельно опасно. Она может утянуть меня за собой в могилу. Я осознанно иду на риск, это часть работы. Но цена включает этот риск, а потому я не торгуюсь. Решайте сейчас, – в ее голосе звенело раздражение и неприкрытая злость. – Так да или нет?

Михаил смотрел на сумасшедшую ведьму. Он сомневался в ней, в себе. Но у него и так ничего не осталось. Его дочь умрет у него на глазах. И он всю оставшуюся жизнь будет сомневаться, а все ли сделал для ее спасения. Нет, он не даст уйти ведьме, которая воскрешает людей. Пусть шанс один на миллион, пусть Михаил в это слабо верит, но надо попробовать.

– Да, я согласен, – выдохнул Токарев.

– Ну и славно, – сказала Саша. – Деньги я беру после работы, никакого аванса. Условия оплаты обговорите с моей помощницей, когда я буду работать. Кроме денег, нам нужны номера в приличном отеле на какое-то время, билеты на самолет до Москвы, когда все закончится. Ну это опять же к Норе, – Саша поморщилась, будто уточнять детали было для нее утомительно и противно.