Ведьмин век

ершил куплю дома в предместье. Хлопотно и накладно, однако же луг и озеро, возможно, я стану разводить карпов и возделывать лилии. Возможно, мне пора на покой, в окружение пчел, гудящих над соцветиями…

…ибо я, и только я, отвечу за свои деяния перед небесным престолом… И проклятья сударынь моих ведьм, лежащие на мне коростой, вменятся в заслугу мне – либо в провинность…"

Казалось, что Дворец Инквизиции пуст. Пять часов утра напоминали о себе жиденьким рассветом за высокими решетчатыми окнами; дремал в своей железной сетке лифт, а на перилах дымной, навеки прокуренной лестничной площадки серым снегом лежал остывший сигаретный пепел.

Наверное, Ивга удивилась его желанию остановиться здесь, между этажами, в полумраке огромной винтовой лестницы. Удивилась, но не подала виду – а он просто не желал видеть своего кабинета. Ни приемной, ни референта, ни подручных, ни даже табличек на дверях…

– Дайте мне сигарету, – сказала Ивга шепотом. Он механически протянул ей пачку – и сразу же отдернул руку:

– Ты же не куришь!

Она чуть усмехнулась:

– Теперь курю. Или вам жалко?

– Жалко, – он спрятал пачку в карман.

Ивга покривилась. Непривычная гримаска очень не шла ей. Как будто некий изувер-фотограф приклеил к рыжим волосам совершенно постороннее, достаточно неприятное лицо:

– Боитесь, что от сигареты я стану чуть менее здоровой? Недостаточно крепкой, чтобы идти на костер?..

Он ждал от себя волны раздражения – но ничего не почувствовал. Только усталость. И потому сказал непривычно тихо:

– Ивга, отстань. Не зли… Мы же с тобой… эти… сотрудники…

– Ага, – неприятное выражение все не уходило с ее лица. Она смотрела вниз, в темный квадратный колодец с лифтовой шахтой посередине.

Он вдруг вспомнил. И поразился собственной недогадливости – и еще тому, как изменились обстоятельства. То, что казалось важным еще позавчера, теперь попросту забылось…

– Извини. Я хотел спросить. Назар?..

Собственно, ответа ждать не приходится. Вот он, ответ. Мрачно сбрасывает пепел с перил, и наблюдает, как падают серые хлопья…

Перила опустели. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем Ивга подняла голову:

– Скольких вы отправили на костер, Клавдий?

Он сжал зубы:

– Не было никакого костра. Последние сто лет казни… происходят по-другому. Так только говорят – «костер»…

– А как происходят казни?

– А тебе какое дело?.. Гуманно… пес, пес, пес!! Чего ты от меня хочешь, Ивга?!

– «Я пытался оставить свое ремесло. Я всегда знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно… Я прирожден к нему, как никто другой. Что ж, кто-то ведь должен чистить отхожие места, иначе мир захлебнется в нечистотах…»

Она цитировала, глядя мимо его глаз, размеренно и бесстрастно. Только один раз голос ее дрогнул – на слове «захлебнется».

– Ты мне льстишь, – сказал он глухо. – Мне очень далеко до Атрика Оля.

Она искренне удивилась:

– Почему? Потому что он был сожжен сударынями его, ведьмами?

– Нет, не поэтому. Ценой его жизни, видишь ли, была жизнь матки.