Точка Столкновения(СИ)

Его доспехи были бронекостюмом, стандартным обычным вроде тех, что носили солдаты Армидеи или СБК. Цвет его брони был стальной - нейтральный, он не относился не к одной из армий Арвлады. В обычной жизни черные длинные волосы всегда прикрывали левую половину его лица, скрывали от окружающих уродливый шрам. Также и стальной шлем его бронекостюма сделанный специально под него на время боевых походов полностью скрывал изуродованную левую половину его лица. Из-за шлема скрывающего половину лица, оставляя ему лишь один глаз чтобы смотреть на мир, в рядах солдат Армидеи и СБК его прозвали Одноглазым.

Он остановился обреченно глядя на свои доспехи. В нескольких местах на броне имелись сколы, вмятины и повреждения, оставленные от вражеских мечей, осколков разорвавшихся бомб. Сколько раз он находился на волосок от смерти, сколько раз был в шаге от того чтобы остаться инвалидом. Крепкая броня, защитив его тело, пестрила следами от сотни смертельных ударов предназначавшихся ему. От понимания этого ему становилось жутко страшно. Ладони покрылись испариной, куда-то глубоко внутрь пробралась дрожь. 'Нет, я не могу так больше' - глядя на ненавистные доспехи, ощущая на душе тяжесть, он сокрушался от жалости к самому себе. 'Это все этот старый урод! Это все он виноват!' - вскипев от злости, он ударил кулаком свой костюм. От удара залы оружейной огласил звон железа, из разбитого кулака потекла кровь. 'Этот старый пердун тянет меня в эту бездну. Я могу сказать ему 'нет'. Я должен сказать, ему 'нет'. Нужно пойти и послать его в задницу прямо сейчас. Раз и навсегда!' - он гневно кричал от собственной беспомощности. В его душе вспенилась вся накопленная на этот несправедливый мир обида, неудовлетворенность жизнью.

С наполненными злобой, лютым гневом глазами он направился к выходу. Гнева в нем хватило только чтобы дойти до выхода из главного зала. Вопреки разбушевавшимся эмоциям он понимал, что сам для себя является проблемой. Его жизнь легка и беззаботна и многие о такой жизни мечтают, но в этом то и была проблема - он не знал, чего он хочет. Устав от своей жизни, желая что-то в ней поменять, он просто не понимал, что именно его не устраивает, в чем причина его неудовлетворенности. Что будет после того как он скажет отцу окончательное 'нет'? Изменится ли его жизнь к лучшему? В этом то и проблема - нет, не изменится, будет только хуже, он это понимал. Отец был для него просто отдушиной, тем, кого можно было во всем обвинять и просто ненавидеть, только чтобы не признавать собственной глупости, склонности к саморазрушению. Сказав отцу окончательное 'нет' он останется с собой один на один и тогда ему точно конец, и будет некого винить. Заставляя эмоции утихнуть, разумно глядя на мир он это понимал.

Эмоции отступили, он стоял на выходе из главного зала оружейной. Позади в свете луча на подставке блистала его броня, впереди манил покоем мирной жизни выход из этого подвала. Глядя вперед вопреки всей душащей тяжести он разумно понимал, что этот путь ведет к ошибке. Это было легко: просто послать все к черту, вернуться домой, завалиться на кровать и ничего не делать, но это только на первый взгляд, а что будет дальше? Кем он станет тогда, что будет делать? Дальше писать свои 'картины' и развлекаться с подругами, которые к нему - к обычному артэону Тарду быстро начнут терять интерес? Как сможет он в глаза всей общественности сказать, что он устал, признаться в своей слабости, опозориться на всю Преферию, 'Одноглазый сломался' - чтобы так своими хриплыми голосами про него говорили солдаты. Ведь он слишком привык быть всеобщим любимчиком, его эго уже не уместить в рамки простой обычной жизни. Как сможет он взглянуть в глаза тысячам почитателей его воинственного образа, фанатам его подвигов, если станет простым артэоном? Как сможет придать тех, кто в него верит? Честь, уважение, всеобщая любовь угаснут, местами сменятся перешептываниями за спиной, из героя он станет антигероем, отрицательным примером для всех. Все эти бесконечное расспросы: 'Зачем?' 'Почему ты так поступил?' 'Что это трусость или слабость?' - ведь они никогда не оставят его в покое. В итоге в самом худшем варианте - участь изгоя единственный способ обрести покой. Если учесть его пристрастие к алкоголю, то перспектива прорисовывается печальная.

Стиснув зубы, ему силой приходилось заставить себя смириться с неизбежным. Участь простого серого артэона никогда не устроит его, без ненавистного тяжелого образа Тардеса Кефалийского великого преферийского свободного воина он ничто. Или жизнь в одиночестве в стороне от общества преданного им, бесконечное прозябание в череде однообразных дней или снова риск, снова опасность, снова этот чертов бронекостюм, слава, всеобщая любовь, надежды тысяч простых мирных артэонов. Что лучше жизнь в полной слабости и лютой ненависти к себе, но все же жизнь или смерть в облике героя? Тард вопреки эмоциям понимал, что выход из оружейной станет главной ошибкой в его жизни. Сквозь злость и усталость он вернулся к своему ненавистному костюму. Тут уже его мозг начала прожигать жуткая лень. Так тяжело так ненавистно было снова облачаться в это железо. Казалось, если он оденет бронекостюм, то умрет от жуткого нежелания в нем находится. С ленью все было проще: как обычно стоило сделать шаг ей вопреки, она начинала потихоньку отступать.

И было у него что-то еще, что всегда подталкивало его следом за отцом. То самое о чем, лишь только вспомнив, он чувствовал, как сердце замирало. Нечто прекрасное доступное только ему, что открывалось только там, в диком внешнем мире. Что-то что скрашивало собой любую тяжесть, заставляло забыть обо всем и от всего отвлечься. То, что собой манило в дикий внешний мир, не давало спокойно забыться мирной тихой жизнью.

После произнесенного им заклинания бронекостюм разложился на мелкие части - шлем, отдельные бронепластины, которые сами собой разлетелись по сторонам и стали парить вокруг подставки. Взойдя на подставку, на которой до этого стоял костюм, он оказался в центре исходящего из нее луча света, окруженный парящими частями брони. После произнесения второго заклинания части бронекостюма начали сами одеваться на его тело, с шипением и механическими звуками скрепляясь между собой. Предпоследними из всех элементов бронекостюма на его плечах скрепились мощные наплечные бронепластины, к которым был прикреплен черный свисающий до земли наспинный плащ такой, какие носили офицеры артэонских армий. Сам он не имел никаких званий, потому как не служил не в каких армиях, не выполнял, чьих-либо приказов, статус всеобщего любимчика, местной знаменитости заменял ему генеральские погоны. Последним на голову оделся шлем дополненный стальным гребнем. Половина его лица скрылась под слоем стали шлема, больше не было необходимости зачесывать волосы. Его длинные темные волосы, свисающие поверх брони, укрылись кольчужной накидкой прикрепленной к нижней части шлема. После установки контакта между 'органической' броней и телом носителя в некоторых местах на стали костюма засияли сине-ледяные узоры.

Поправив свисающую с плеч кольчугу, скрывшую под своей толщей длинные пряди, черный плащ, свисающий за спиной, он сошел с подставки. В большом подземном помещении оружейной его шаги раздавались эхом от веса килограммов стали, тяжести которых он совсем не ощущал. Каждое его движение сопровождалось легким скрежетом металла и скрипом кожаных ремней внутри скрепляющих броню. И вот так всегда: одев костюм, он будто ощутил свою силу, куда-то испарилась вся его депрессия и лень. Это как раздвоение личности, будто одевая костюм, он действительно становился Тардесом Кефалийским, тем воином, которым его видели все вокруг. Появилось заметное желание двигаться, проверить себя и эту броню на прочность, желание бросить себя в самую пучину. В глубине души запылал мальчишеский азарт. Вместо полноценного меча на обтягивающий пояс ремень он повесил только две пустые рукояти без лезвий. Подсумок с медицинскими зельями, подсумок с гранатами, только рукояти от метательных кинжалов, также повисли на поясе. Настоящий меч, с серебряным лезвием, укороченный штурмовой вариант в специальном чехле он забросил себе за спину поверх плаща. Туда же за спину повесил лук, при этом, не взяв ни стрел, ни колчана под них, также как и его пустые рукояти от мечей это был просто пустой лук. Громко топая жесткими подошвами армейских ботинок он направился к выходу из оружейной.