Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

Она «всё сказала»… Пришла, раскудахталась, помахала крыльями — и помчалась в свой курятник, где приветила целый выводок диких цесарок, теперь обожающих занимать насест повыше, чтобы гадить на голову своей спасительнице! И чего она хотела? Зимы да стужи разберут этих женщин…

Ал выглянул в окно и приказал подать ему колесницу, запряженную свежими скакунами. Спускавшаяся по ступенькам жена услышала это. Он хотел, чтобы Танрэй об этом узнала, но не напрямик, а словно бы нечаянно.

Эх, давно ему не удавалось просто так посидеть на берегу реки, глядя на небесный поток звезд — местный «рукав» их Галактики, несущий их несчастную планетку в бесконечном пространстве к неведомой цели. Такой же неведомой теперь, как цель той песчинки, что зовется «куарт» Ала…

Глава тридцатая,

где Тессетен пытается выяснить, являются ли его прежние знакомые самими собой

soundtrack - http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/geometria/therion__birth_of_venus_illegitima_audiopoisk.com.mp3

Сетен остановился перед входом в храм Тринадцати и поднял голову, чтобы разглядеть здание до самого верха. Нет, никогда изображение, каким бы качественным оно ни было, не передаст истинный вид оригинала, ощущение его масштабности и меру воздействия на воображение. И никогда уже не повторит свой шедевр — Храм, подобный тому, что когда-то стоял в Эйсетти.

Служители пропустили бывшего лидера Кула-Ори без малейших возражений. Совершенно ясно, что на это ими была получена высочайшая инструкция: Ал решил удивить обнищавших соотечественников радушным приемом.

Среди храмовников Тессетену встречались знакомые лица. Почти все они когда-то ходили в кулаптрах под патронажем Паскома в лечебнице Кула-Ори, а некоторые так и подавно участвовали по время операций на переломанной ноге экономиста. Большинство выглядело старше своих лет: сказывался тот бой под Новым городом, когда почти всем целителям пришлось прибегнуть к последнему аргументу против войска Саткрона — к системе «Мертвец», состарившей того же Тиамарто почти вдвое. За десять лет и они, и Тиамарто сумели немного выправиться, но все равно рядом со своими ровесниками выглядят немолодо, да и здоровье соответствует возрасту — то-то духовный советник Тепманоры каждую весну и лето мучается от сенной лихорадки…

В точности так же, как и в кулаптории, в храме Тринадцати Учеников служили представители обоих полов, и Сетен решил обратиться к женщине: они всегда легче шли с ним на контакт, особенно после пары-тройки красиво сплетенных комплиментов — тогда их не пугали даже запреты и риск, которые непременно остановили бы всякого здравомыслящего мужчину.

— А что же атме Афелеана? — пристал он с вопросами к одной из бывших целительниц, ныне из-за жары едва одетой, а скорее даже раздетой, но все-таки раздетой по канонам этой обители. — Я до сих пор не видел ее нигде в городе. Или она так напугана этими шелками и соболями, — Сетен потрепал рукава своей хламиды, хоть и недавно выстиранной (да продлятся дни великодушнейшего Ала, что дозволил им отмыться и отполоскать одежду!), но по-прежнему жуткой на вид, — а также нашей какофонией на площади, что прячется от нас?

Тщательно подбирая слова, жрица ответила, что Помнящая много лет назад переехала на Запад, в город Оганги. Оценив сдержанность собеседницы и напряженность ее позы, экономист понял, что Афелеана решила покинуть Ала и его страну не из прихоти и не по работе. Однако служительница храма в конце концов ясно дала понять, что больше ничего на эту тему не скажет.

Жители города вообще старались не общаться ни с ним, ни с его песельниками. Шарахались, переходили на другую сторону улицы. При всей своей сдержанности храмовница оказалась самым разговорчивым человеком в Тизэ! Даже в местных пивнушках только и бесед было, что на патриотические темы. Кажется, кто-то посулил войску скорое выступление против какого-то врага, о котором шпионы Тсимаратау знать ничего не знали. Вероятно, решение о походе появилось у властей уже после исчезновения гонцов-тепманорийцев. На северян посматривали по-прежнему косо, теперь и на Тессетена тоже, а вместо нормальных, человеческих разговоров, пьяной болтовни, в конце концов, характерной для всякого питейного заведения, отовсюду слышались оды Алу и лозунги, поднимавшие боевой дух. Сетену иногда казалось, что его нарочно разыгрывают, настолько идиотски выглядело всё, что творилось в Тизэ. Но увы, смеяться и хлопать его по плечу никто не спешил.

Да что там! Даже Кронрэй — и тот притворился тугоухим. Когда Тессетен жестом показал ему, что знает о пробках, скрытых в ушах, да еще и под кудлатыми седыми волосами, старый созидатель сделал вид, будто не понимает намеков, и вдобавок сказался немым.

«Теперь, чтобы дождаться, когда из них выйдет раболепие, надо суметь прожить не одно поколение, — отчетливо прозвучал в памяти мрачный голос Фирэ: сегодня приемный сын произнес эти слова, когда они сушили одежду у пруда в оазисе. — С этими уже ничего не поделаешь, они заражены смертельно. Вы же не сможете сказать про местных жителей, что все они — только морок, напущенный какими-то захватчиками, как думаете о здешнем правителе»…

Как же тут не хватало Учителя… Паском, Паском, почему же вы ушли именно в такое время?..

Тессетен побродил по храму Тринадцати, внимательно разглядывая обстановку. Своды потолков здесь казались невероятно высокими, всё давило на прихожанина, и не будь у Сетена больного и негнущегося колена, то в какой-то миг и ему поневоле захотелось бы присесть и вжать голову в плечи, чтобы спрятать свой рост, вызывающе высокий для такого святилища. Хмыкнув, он оценил замысел воздвигнувших здание архитекторов. Но не удивился: этот стиль очень органично сочетался с манерой правления в Тизэ.

На всем протяжении главного коридора в высоких нишах стояло по шесть каменных фигур с каждой стороны. Фигуры эти были гигантскими, и за спиной у каждой статуи мужчины находилась, положив ему руки на плечи, статуя женщины, чуть спрятанная в полутьме. Сам же коридор начинался от подножия обособленной скульптуры, в которой Сетен узнал точную, хоть и значительно уменьшенную копию памятника бунтарю-Тассатио с площади перед Объединенным Ведомством в Эйсетти. Тринадцатый ученик Паскома оставался в одиночестве: в отличие от остальных фигур храма у него не было попутчицы.

Пройдя мимо всех изваяний и вглядываясь в лица, Сетен не смог вспомнить никого из друзей прошлого. Все они Взошли еще до катаклизма. Только где-то далеко-далеко, на третьестепенном плане сознания, зажглось имя — кажется, это было имя Рарто. Кто из этих каменных истуканов был лучшим приятелем Ала в той жизни, которую помнили теперь, наверное, только атмереро и моэнарториито, Тессетен так и не узнал.

Преодолев коридор изваяний, прихожанин должен был рано или поздно выйти к алтарю — во всяком случае, такую развязку предполагала архитектурная логика, нагромоздив очень внушительную кульминацию из мраморных людей. И Сетен очень удивился, когда обнаружил в конце коридора широкую лестницу, ступени которой резко уходили на нижний план постройки.

Тяжело прихрамывая под взглядами занятых своими делами служителей, он спустился и увидел в просторном зале большой бассейн, отороченный штрихпунктиром чередующихся между собой перилец и колонн. Откуда-то сверху в воду проникал дневной свет, и она словно сияла изнутри, из глубины, завораживая бликами, которые, покачиваясь, отражались на мраморных стенах, колоннах и потолке.

— Ты не видел главного, — послышался голос, который снился ему в те редкие часы, когда удавалось заснуть. — Задержись тут немного — этот момент вот-вот наступит, и только сегодня, единственный раз в году…