Последняя победа

То, что амулеты ненадолго «ослепли», колдун тоже не может не заметить. Но тут изгнанник полагался на неизменную человеческую лень. Работали – «ослепли» – снова работают. Надо ли тащиться за две версты смотреть, что случилось, если все в порядке? Проще отложить это дело на потом, когда время обхода наступит.

Здешние шаманы, из-за близости русского острога, еще были внимательны. Чародеи внутренних селений, стоящих неподалеку от столицы и никогда в жизни не знавших войн, не обращали внимания даже на исчезнувшие амулеты или поданные ими сигналы тревоги, многие свои порубежные знаки просто забросили. Бродить там для Енко было одно удовольствие. Порубежные обитатели отличались куда большей внимательностью. Но вездесущая лень имела свою власть и над ними.

Пока лазутчик возился с оберегами, его слух уловил доносящийся откуда-то с юга равномерный треск и вой.

– Неужели охота? – обрадовался Енко Малныче. – Это будет весьма к месту.

Он быстрым шагом помчался по тропе, пока не оказался вблизи Дома Воинов, здесь затаился, старательно прислушиваясь. Убедился, что в огромном строении тихо, сделав еще одну перебежку, осмотрел из зарослей главную площадь. Там было тесно от женщин и детей, там уже разгорались костры, там стояли воины с охотничьими копьями, отличающимися узким граненым наконечником, чтобы легко пробивать толстую шкуру драконов и погружаться глубоко в тело, поражая сердце или печень.

– Повезло… – выдохнул чародей, развернулся и, больше не таясь, побежал обратно.

Казаки, раз уж все равно стояли, решили размяться, высадились на берег. Кто до ветру пошел, кто земляникой отъедался, кто просто по прогалине бродил. Енко Малныче, не ожидавший этого, на всем ходу выскочил из зарослей прямо на Кондрата Чугреева, едва не сбив того с ног.

– Быстро ты обернулся, – буркнул бородач, вгоняя саблю обратно в ножны. Когда дикарь успел ее выхватить, колдун даже не заметил. – Чего ломишься через кусты как оглашенный?

– В деревне сегодня охотничий день, – тяжело дыша, ответил Енко. – Местные колдуны ходили в лес, нашли там крупных зверей, овладели их сознанием и теперь гонят к священной березе. А может, уже пригнали. На площади воины добычу забьют, будут разделывать, тут же жарить… В общем, праздник там сейчас и работа важная. Шаманам не до амулетов, вождям не до ратных хлопот. И все аккурат в одном месте собрались. Туда бы из кулеврин ваших шарахнуть… И все, сопротивляться будет некому.

– Отправляемся! – оценил важность сообщения Иван Егоров, и казаки устремились к стругам. Огромные лодки отвалили от берега, весла вспенили воду.

Колдун, сидя между гребцами, привалился спиной к мачте и полуприкрыл глаза, развеивая свое сознание на белокожих воинов и внушая им всем одно и то же желание: вперед, на врага! Бить, крушить, громить, уничтожать. Вперед, к кровавому веселью!

Енко Малныче, даже не видя, отлично знал, что сейчас, в эти самые минуты, творится в деревне. Там местные шаманы, выбрав среди обитателей леса самого крупного трехрога, спинокрыла или двунога, вцепились в разум несчастного существа, как сейчас он сам подавляет разум казаков, вынудили его прийти в селение, на утоптанную главную площадь, и там воины несчастного быстро заколят. Больших драконов в лесах уже нет, война сожрала. Так что на мясо пойдет какой-нибудь трехлеток, до его сердца первым ударом пробиться несложно.

Однако даже у дракона-трехлетка шкура – настоящая броня в три-четыре пальца толщиной, ножом ее не возьмешь. Поэтому вскрывать тушу будут вожди, пробиваясь до мяса и жира, а потом подрезая кожу и оттаскивая ее в стороны. Во вскрытых участках мужчины будут срезать мясо длинными тонкими ломтями. Ведь толстый – и не прожарится, и не просолится, и не прокоптится. Шаманы и ведьмы, толкаясь с воинами, будут набивать горшки жиром, из которого потом состряпают лечебные зелья, целительные мази, горючее масло для светильников и кучу всяких иных полезных вещей.

Прочие женщины станут пересыпать мясные ломти солью и специями и укладывать что-то в кадки для засолки, что-то в горшки, чтобы закоптить или зажарить спустя три-четыре дня, что-то в корзины для завяливания.

Но главными героями, как обычно, станут дети. В этот вечер именно они будут жарить кусочки парного мяса у костров и не только наедаться им от пуза, но и кормить своих родителей. Ведь ни мужчинам, ни женщинам в такой день не до стряпни, и каждый ест лишь то, что ему принесут его малые дочери и сыновья.

Такой вот получался праздник труда и обжорства.

Да, в такой день все всегда заняты. Слишком заняты, чтобы обращать внимание на поведение оберегов или присматривать за рекой.

Когда впереди послышались голоса, Енко Малныче, внешне даже не шелохнувшись, отпустил невидимую хватку, каковой разгорячал перед боем разумы белокожих дикарей, и перекинул чародейский аркан на сознание обитателей селения сир-тя.

– Самое интересное – это мясо и костры. Самое важное – это костры и мясо. Не отвлекаться! От важной работы нельзя отвлекаться. Смотреть по сторонам, смотреть на реку совершенно незачем…

Его воздействие не противоречило желаниям и мыслям самих сир-тя, а только усиливало их и потому не встречало в сознании несчастных сопротивления. Они были заняты, очень заняты…

– Помните все! – негромко предупредил Иван Егоров. – Шаманы язычников и их вожди носят на шее золотые медальоны! Всех, кто с украшениями, разить во первую голову!

Река сделала петлю, и три струга выкатились на тихий плес, раскинувшийся перед священной березой язычников. На поляне звенел смех, перекрикивались мужчины и женщины, тюкали топоры, расползался в стороны запах жареного мяса. Лодки же, словно невидимые, подкрались ближе, на удаление всего в сотню шагов, втянули весла. Самые глазастые казаки прильнули к кулевринам, выбирая жерлами стволов сверкающие, как маленькие солнышки, золотые диски.

Атаман поднял руку, помощники стрелков приготовили фитили.

Взмах!

Огонь опустился к запальным отверстиям, и в тот же миг шесть пушек оглушительно жахнули, выплюнув каждая по две горсти крупнокалиберной свинцовой картечи.

Особой точностью кулеврины не отличались. Но когда из ствола вырываются три десятка шариков и устремляются к цели, расходясь широким снопом, – шансов уцелеть практически нет. А когда таких снопов сразу шесть – они сливаются в единую волну и сносят на своем пути все живое и неживое.

Грохот залпа еще гулял над рекой затухающим эхом, а вся площадь уже кричала от боли и ужаса – и вместе с ними закричал Енко Малныче, отскочив от палубы и покатившись по днищу, сжимая ладонями виски. Смертная мука, пронзившая тела десятков людей, сознание которых он контролировал, отдалась обратно ему в разум удесятеренной болью.

Казаки опять ударили веслами, подгребая к берегу, и, обнажив сабли, один за другим стали выпрыгивать на берег.

Рыча от ненависти, на Кондрата ринулся сир-тя с окровавленным копьем, но бывалый бородач с некоторой даже легкостью подбил наконечник вверх, поднырнул под него, сближаясь, и с проворотом рубанул язычника поперек живота. В лопоухого Ферапонта другой язычник метнул палицу, угодив точно в грудь, но его тут же изрубили Ухтымка и Игумнов Тошка. Атаман застрелил из пищали оказавшегося в стороне от остального племени язычника с золотым диском на груди – и на этом сопротивление было сломлено. Молодые казаки кинулись ловить растерявшихся девок, Михейко Ослоп принялся хозяйственно вытягивать струги на берег – могучий казак вполне справлялся с этим в одиночку; Иван Егоров и Конрат Чугреев, держа наготове оружие, вошли под полог святилища.

Здесь пахло ладаном, смолой и жареным мясом, по стенам висели во множестве странные плетенки из веток, корешков, а то и соломы, украшенные перьями, шерстяными нитями, тонкими ремешками, сплетающимися в замысловатые рисунки.

– Тьфу, бесовщина! – перекрестился Кондрат, откинув внутренний полог. Убрал саблю и оглянулся: – Нашли.

Язычников здесь не было – похоже, все шаманы полегли на берегу, возле полуразделанного дракона. Зато идол возвышался на привычном месте, в самой глубине, украшенный венками, покрытый заскорузлой коричневой коркой – видать, кровушкой колдуны угощали, – и смущающий несоразмерно огромным мужским достоинством.