Сборник "Чистая фэнтези"

— Прошу извинить, сударь. Зовут. Тирулега молча кивнул, качаясь в седле.

Едва Конрад поравнялся с фургоном, из-за спины возницы опасливо выглянул пульпидор, нелепо вертя головой — точь-в-точь гадкий лебедь-вертишей.

— Я вас слушаю, сударь Кугут.

— За нами следят?

— Не волнуйтесь: всадники скрылись, а я еду так, чтобы заслонить вас в случае необходимости.

— Мы подъезжаем к рубежам Майората?

— И Чуриха. Осталось немного.

Дорога гадюкой-альбиносом вползала на вершину мелового холма. Из-под копыт летела белая пыль, мукой оседая на одежде, на полотне фургона, на мордах карликовых битюгов. Левый битюжок возмущенно чихнул, сбившись с шага.

— В таком случае я желаю переговорить с вами наедине.

— Сударь, мы спешим и не станем делать привал.

— Немедленно! Это вопрос жизни и смерти!

— Да говори как есть, тут все свои! Предложение рыжего Рене проигнорировал.

— Это важно, ваша светлость! — У горбуна дергалось левое веко. — Пока не поздно…

Барон колебался. Случайный попутчик с самого утра был взволнован и теперь, кажется, решился облегчить душу. Чем? Чистосердечным признанием? А если откровения «зубаря» яйца ломаного не стоят? Конрад втайне отметил, что сокрушаться по Генриэтте Куколь, желая, чтобы вигилла оказалась поблизости, входит у него в привычку. Накрыла бы экраном, и секретничай, сколько угодно.

Как там она, в Чурихе? — молчит, а могла бы дать весточку..,

— Ваша светлость!..

— Вот же банный клещ! Впился в задницу и грызет… — донеслось из недр фургона ворчание Аглаи Вертенны. — Вы б потолковали с ним, а? Ежели чухню наплетет, так и в глаз можно… все развлечение…

— Нам не следует задерживаться, сударыня.

— И не надо. Пущай возьмет у вороны плаш со шляпой…

— У кого возьмет?

— У сударя Тирулеги! Переоденется, на коня пересядет — родная мать не узнает. Мелите языками хоть до завтра! Лишь бы я вас, оглоедов, не слышала…

«Мог бы и сам додуматься, — досадовал Конрад, пришпоривая кобылу. — Переодевания и конспирация — это по вашей части, господин обер-квизитор! Утерла вам нос старуха. Стыдитесь! А горбун умеет быть убедительным. Надеюсь, разговор стоит всех этих ухищрений».

Ловец снуллей согласился без уговоров: видно, уже жалел, что поехал верхом, и не возражал проделать часть пути в фургоне. Наблюдая, как Кош придерживает мохноногих лошадок, барон запоздало удивился: рыжий прекрасно управлялся с битюжками, и те отвечали ему любовью. А ведь лошади боятся оборотней! Это общеизвестно. Конечно, со временем их можно приучить, но чтоб вот так, сразу…

Переодевание заняло не более пяти минут.

Вскоре из фургона выбрался Рене в балахоне и шляпе энитимура, с шорами на голове, вскарабкался на вороного жеребца — и фон Шмуц жестом пригласил его отъехать вперед шагов на тридцать. Мимоходом обернувшись, Конрад обнаружил, что Аглая Ветренна не спит в фургоне, как обещала, а устроилась на козлах рядом с хомолюпусом. Руки вредной старухи, как всегда, находились в непрестанном движении. Правая ловко вертела странную штуку, похожую на веретено, а левая ладонь жила отдельной жизнью, сжимаясь в кулак и вновь разжимаясь. Вспомнилось ночное: «Бейте его, гадюку!.. он нашу кобылку воровал!..»

Барон с радостью, недостойной дворянина и кавалера, понял: в случае чего веретено без промаха полетит в затылок пульпидора.

— Итак, что вы хотели мне сообщить?

— Граница Майората близко, а они, вне сомнений, меня выследили, — Рене нервно облизал губы. Он попытался оглядеться по сторонам, но шоры решительно пресекли эту попытку. Ограниченность зрения ничуть не успокоила Кугута. — Я должен сейчас же передать крепундию представителю Надзора Семерых. Во избежание.

— Передать что?

— Крепундию!

— Вы говорите о медальоне?

— Да! Да!!!

Маленький отряд двигался по склону холма, и случайному наблюдателю могло бы показаться издали, что горстка муравьев карабкается по срезу увесистой головки брынзы. Впрочем, случайных наблюдателей, обладающих поэтическим воображением, поди поищи, а о чем думали наблюдатели неслучайные, осталось загадкой.

Анри с удивлением смотрела на вставшего Тэрца. По виду лжестряпчего можно было заподозрить, что он собирается просить о немедленной эвтаназии.

— Молю о снисхождении, ваше чернокнижие. Но рискну подвергнуть сомнению ваши… э-э… постулаты…

— Смелее, друг мой! — подбодрил его Эфраим. — Помните, вы уже почти член нашей тесной некробщины!.. на жалованье…

— Благодарю за оказанную честь. Я насчет мяса. Вы утверждаете, что мясо ходячий мертвец может взять лишь с позволения… Моего двоюродного дядю Ляшвица прошлой зимой глодал упырь с Ходринского погоста. Ухо отъел, скотина, и полфунта филейных частей. Без соли, правда, но за мясные потери ручаюсь. Так вот, я со всей ответственностью заявляю, что дядя добровольно не давал этому мерзавцу разрешения на употребление в пишу вышеупомянутого мяса. Разве сей факт не противоречит вашим заявлениям?

— Ничуть, голубчик! Ни в коей степени! Вы просто путаете поднятого и вставшего… Чувствуете разницу? Одного поднимают силой, отсюда некий ряд ограничений. Другой встает сам, волей стечения обстоятельств, отсюда иные рамки поведения, иные стимулы…

Гроссмейстер, не стесняясь, вытер жирные руки о халат. Переодеться он и не подумал, явившись из будуара в едальню, как был, в халате и тюбетее, что уже никого не удивляло. Лицо старца пылало от возбуждения: так радуются лишь невинные дети и истинные адепты Высокой Науки, взгромоздясь на любимого конька.

— Вот смотрите… тем паче, коллеги, это имеет отношение к нашим дальнейшим совместным изысканиям… Вы в курсе тонкой структуры личности? Три источника, три составные части? Три «спутника»?

— Тень, Имя, Сияние? — проявил эрудированность малефик.

Придвинув к себе солонку, перечницу и бутылочку с яблочным уксусом, Фрося возликовал, как если бы нашел сокровенное знание в недрах горы Равенклюхт.

— Именно! Значит, троица «спутников»… — он просыпал чуточку перца на стол и взгромоздил перечницу, вырезанную в виде сжатого кулака, на черный холмик. — Что есть тень, она же «умбра»? Тень есть проекция телесной судьбы объекта на ткань мироздания! Я не слишком сложно выражаюсь, коллеги?

— Ничего, — за всех ответила вигилла. — Мы потерпим.

— Чудненько! Итак, что мы видим в тени личности? А видим мы все этапы существования физического тела объекта, данные нам в совокупности! От рождения до горстки праха в конце… Переходим к следующему спутнику, — на горку белой соли опустился череп-солонка. — Что есть имя, оно же «номен»? Имя есть проекция личностной судьбы объекта на ткань мироздания. Что мы слышим в имени? В его тугих вибрациях мы слышим медные трубы успехов, рев огня неудач, хулу и славу… Ибо «Пипин» в случае булочника вибрирует совсем по-другому, нежели в случае императора. И, наконец, третий спутник: сияние, или «канденция»!..

В лужицу резко пахнущего уксуса встала бутылочка.

— Что есть сияние, спросите вы? Сияние есть проекция духовной судьбы объекта на ткань мироздания! Пламя, которое оставит по себе глубоко выжженный отпечаток или так, легкую гарь и дурной запах… Итак, «спутники» на пересечении их проекций дают нам полный судьбоносный срез объекта в контексте бытия! — уж простите старика за пафос…

— Это при жизни, — вмешалась Анри. — А после смерти?

Вигилла никогда не числила себя по ведомству теоретиков, сюсюкающих над колыбелью Высокой Науки, но сейчас ее одолевал интерес. Очень уж ловко гросс связал троицу структуральных «спутников» личности в виде объемной картины судьбы: словно треножник подставил под хрупкую лампадку, и мерцание огненного язычка обрело устойчивость. Тень — проекция судьбы тела, имя — проекция судьбы личности, сияние — проекция судьбы духа…

Железная Фея поставила бы высший балл.

— В том-то и дело, милочка, что отлет души вовсе не означает мгновенный распад структуры! Возьмем пример, предложенный нашим мудрым стряпчим… Я имею в виду упыря. Позвольте…