Воин кровавых времен

— Но ты же сказал, что он один способен различать оборотней, — разве не так?

— Да, но…

— Тогда поведай нам — как он их видит? Захваченный врасплох Ахкеймион мог лишь смотреть на Конфаса. Кажется, он никогда еще не встречал человека, который успел бы так быстро внушить ему отвращение.

— Ну так вот, — сказал Конфас, — мне ответ кажется очень простым. Он видит их потому, что знает, кто они.

Снова зазвенели крики.

Ахкеймион в замешательстве оглядел бушующие ярусы, переводя взгляд с одного бородатого лица на другое. Внезапно он осознал, что минуту назад Конфас сказал чистую правду. Даже сейчас шпионы-оборотни следили за ним — он был уверен в этом! Консульт следил за ним… И смеялся.

Он поймал себя на том, что стоит, вцепившись в край стола.

— Тогда откуда он знал, что я одержу победу на равнине Менгедда? — крикнул Саубон. — Откуда он знал, где искать воду в пустыне? Откуда он знает истину, таящуюся в сердцах людей?

— Да оттуда, что он — Воин-Пророк! — проорал кто-то с ярусов. — Опора Истины! Несущий Свет! Спасение…

— Богохульство! — взревел Готьелк, грохнув по столу кулачищами. — Он — это ложь! Ложь! Никаких пророков больше быть не может! Сейен — вот истинный голос Божий! Единственный…

— Как вы можете утверждать это? — спросил Саубон таким тоном, словно увещевал заблудшего брата. — Сколько раз…

— Он зачаровал вас! — выкрикнул Конфас голосом высокопоставленного имперского офицера. — Околдовал вас всех!

Когда рев несколько стих, экзальт-генерал продолжил, и голос его по-прежнему звенел силой.

— Как я уже говорил ранее, мы забыли о самом важном вопросе! Кто? Кто эти твари, преследующие нас, проникающие незамеченными на наши тайные советы?

— Именно об этом я и твержу, — буркнул Чинджоза. — Кто? Икурей Конфас многозначительно взглянул на Ахкеймиона, бросая ему вызов и ожидая, что тот ответит…

— А, колдун?

Ахкеймион понял, что его одолели. Конфас знает, что он ответит, и знает, что остальные не поверят ему и поднимут на смех. Для них Консульт — это такая штука из детских сказок и болтовни чокнутых адептов Завета. Он молча смотрел на экзальт-генерала, пытаясь скрыть смятение за маской презрения. Даже теперь, увидев доказательство, они уничтожили все его труды при помощи слова. Даже теперь, увидев доказательство, они отказались верить!

Глаза Конфаса насмехались над ним и словно бы говорили: «Ты сам подставился…»

Внезапно Конфас повернулся к остальным.

— Но вы уже ответили на мой вопрос, не так ли? Когда сказали, что эти твари — не результат колдовства или, во всяком случае, не того колдовства, которое способны видеть наши чародеи!

— Кишаурим, — сказал Саубон. — Вы утверждаете, что эти твари — кишаурим.

Краем глаза Ахкеймион видел, что Пройас встревоженно смотрит на него.

«Почему ты не скажешь?»

Но его захлестнуло изнеможение, ледяное ощущение поражения. Перед его мысленным взором предстала Эсменет; она умоляла его, но взгляд ее казался чужим, потому что в нем были вероломные желания и мысли, от которых разрывалось сердце…

«Как такое могло произойти?»

— Ну а кто еще это может быть? — спросил Конфас рассудительным тоном. — Вы же понимаете.

— Да, — согласился Чинджоза, но во взгляде его сквозила странная нерешительность. — Они принадлежат к Безглазым. К Змееголовым! Другого объяснения быть не может!

— Совершенно верно, — сказал Конфас глубоким голосом, подобающим хорошему оратору. — Человек, которого заудуньяни именуют Воином-Пророком, — лжец, незаконно присвоивший привилегии князя, агент кишаурим, присланный, чтобы совратить нас, посеять среди нас вражду, уничтожить Священное воинство!

— И он преуспел! — в смятении воскликнул Готьелк. — По всем пунктам!

И снова воздух задрожал от возражений и сетований. Но судьба, как было известно Ахкеймиону, очертила круг, уходящий далеко за стены Карасканда. «Я должен отыскать способ…»

— Если Келлхус… — крикнул Пройас, удивив собравшихся; он редко кричал. — Если Келлхус — агент кишаурим, тогда почему он спас нас в пустыне?

Ахкеймион повернулся к бывшему ученику, приободрившись…

— Чтобы спасти собственную шкуру! — нетерпеливо огрызнулся экзальт-генерал. — С чего бы еще? Хоть вы и подозреваете меня в коварстве, Пройас, придется мне поверить. Анасуримбор Келлхус — шпион кишаурим. Мы следили за ним с самого Момемна, с тех пор как мой дядя по его блуждающему взгляду распознал Скеаоса.

— Что вы имеете в виду? — не сдержался Ахкеймион. Экзальт-генерал презрительно взглянул на него.

— А как, по-вашему, мой дядя, прославленный император Нансурии, узнал в Скеаосе шпиона? Он увидел, как ваш Воин-Пророк переглядывался с ним — еще до того, как их представили друг другу.

— Он — не мой Воин-Пророк! — закричал Ахкеймион, уже не соображая, что делает.

Он огляделся по сторонам, растерянно мигая, как будто собственная вспышка поразила его ничуть не меньше, чем остальных.

«Все это время! Он с самого начала способен был видеть их…»

И он ничего ему не сказал. Все то время, пока они были в пути и вели бесконечные дискуссии о прошлом и будущем, Келлхус знал о шпионах-оборотнях.

Ахкеймион схватился за грудь, ловя ртом воздух. Ему не было дела до того, что кастовые дворяне пристально смотрят на него. От страха по коже у него побежали мурашки. Внезапно многие из вопросов Келлхуса — особенно те, что касались Консульта и Не-бога, — предстали в новом свете…

«Он использовал меня! Воздействовал на меня ради моих знаний! Пытался понять, что же он такое видит!»

И он вспомнил, как губы Эсменет размыкаются и произносят эти слова, эти невозможные слова…

«Я ношу его ребенка».

Как? Как она могла предать его?

Он помнил те ночи, когда лежал с ней в своей скромной палатке, чувствуя, как ее стройная спина касается его груди, и улыбаясь от прикосновения пальцев ее ног, которые она всегда засовывала ему под икры, когда мерзла. Десять маленьких пальчиков, каждый — холодный, словно дождевая капля. Он помнил свое изумление. Как могла такая красавица выбрать его? Как эта женщина могла чувствовать себя в безопасности в его жалких объятиях? Воздух был теплым от их дыхания, а снаружи, по ту сторону грязного холста, все вокруг на много миль становилось чуждым и холодным. И он вцеплялся в нее, как будто они оба падали…

И он ругал себя, думая: «Не будь дураком! Она здесь! Она поклялась, что ты никогда не будешь один!»

И однако же это произошло. Он один.

Ахкеймион смахнул с глаз нелепые слезы. Даже его мул, Рассвет, и тот умер…

Он посмотрел на Великие Имена. Ему не было стыдно. Багряные Шпили избавили его от этого — во всяком случае, так ему казалось. Остались лишь одиночество, сомнения и ненависть.

«Это сделал он! Он отнял ее!»

Ахкеймион помнил, как Наутцера — кажется, это было в прошлой жизни, — спрашивал, стоит ли жизнь его ученика Инрау Армагеддона. Он считал тогда, в чем и сознался Наутцере, что никакой человек и никакая любовь не заслуживают подобного риска. И теперь он тоже уступил. Он собирался спасти человека, который оторвал половину от его сердца, потому что сердце не стоит всего мира, не стоит Второго Армагеддона.

Так ли это?

Прошлой ночью Ахкеймион почти не спал, лишь подремал немного. И впервые после того, как он сделался колдуном школы Завета, к нему не пришли Сны о Древних войнах. Вместо этого ему снилось, как Келлхус и Эсменет тяжело дышат и смеются под пропотевшими простынями.

Безмолвно сидя перед Великими Именами, Друз Ахкеймион понял, что держит сердце на одной руке, а Армагеддон — на другой. И, взвешивая их, не может сказать, что тяжелее.

А этим людямбыло без разницы.

Священное воинство страдало, и кто-то должен был умереть. Хоть весь мир.

Это был лишь один из тысячи очагов противоборства, разбросанных по Калаулу. И все-таки он был центральным. Десятки шрайских рыцарей стояли напротив заудуньяни с непроницаемыми, настороженными лицами, и их широко распахнутые глаза были встревожены и сосредоточены.