Осколки (Трилогия)

А лицо кажется юным, и догадываюсь, почему: из-за гладко выбритой кожи. Правда, легкая синева все же заметна глазу, значит, парень не пользуется магическими притираниями, а предпочитает каждое утро собственноручно скоблить подбородок и прочие части лица, так и норовящие зарасти жесткой щетиной. Бедняга… Мне проще: волосы если и начинают пробиваться, то издалека не видны, а с такой роскошной черной гривой лишь одно спасение — в регулярном бритье. Любопытно, сколько масел он угрохал на то, чтобы заставить прическу присмиреть? Отрастил бы локоны подлиннее, и все дела. Впрочем… Возможно, открытое выступление против придворных правил имеет серьезную причину. Раз уж королева сочла возможным пригласить его на Малый прием, у парня есть все шансы когда-нибудь удостоиться и приема Большого. Хотя счастья стоять стоймя на протяжении нескольких часов и улыбаться до тех пор, пока губы становятся неспособными переместиться в другое положение, никому не пожелаю.

Талантливый, значит? В каких же искусствах? Двигается плавно и вполне бережливо, из чего можно заключить: воинские дисциплины не прошли мимо него. Да, наверное, занимает какой-то из нижних чинов в королевской гвардии, потому что, служи он в Городской страже или в Береговой, я бы с ним сталкивался. Ну почему Руале не обязать всех приходить на Малые приемы если не в мундирах, то хотя бы со знаками различия? А так приходиться гадать: кто, откуда, зачем, почему… Не люблю. Хотя подобное требование вызвало бы трудности в первую очередь для меня: если представить, сколько знаков придется таскать самому, делается прямо-таки дурно. Единственная радость, что из-за них не будет виден цвет камзола, а значит, не нужно думать, насколько он подходит к прочим деталям внешнего облика.

Не знаю, какие мысли витали в голове у Калласа, когда он снабжал меня новой одеждой, но очередная чернота с ног до головы, разбавленная бледностью лица и светло-русой косой, затянутой не слабее корсета (убью Олдена, как только разберусь с более насущными делами!), не придавала мне ни изящества, ни очарования, создавая впечатление мрачного и больного типа. Впрочем, примерно таковым я себя и ощущал. Сейчас. Зато выделялся из толпы придворных, одетых в тона Кораллового зала. Но выделялся не один, о чем, признаться, несколько жалел.

Вигер щеголял костюмом цвета темной лазури, напоминающем о форменном мундире — видимо, во избежание ненужных встреч и разговоров: мол, господа и дамы, я хоть и на службе, но всегда готов ее нести. Наис — в угрожающе-алом платье с черной кружевной отделкой — смотрелась одновременно вызывающе и неприступно, но именно так она выглядела в моем присутствии в любой из дней и в любом настроении. Третьим пятном, выбивающимся из общей палитры, был как раз неизвестный пока мне лично наглец: уж не знаю, подгадывал он нарочно или даже в мыслях не держал, но камзол цвета засохшей голубиной крови неприятно резал глаз, крича о серьезных намерениях молодого человека. В каких бы то ни было сферах.

Личико смазливое, ничего не скажешь, но израстающееся, а не застывшее в кукольности. Не пройдет и пары лет, как этот мужчина заматереет окончательно и станет грозой придворных дам, коих будет повергать в трепет своим прямым профилем и пронзительным взглядом карих глаз-угольков. Что ж, пусть повергает. Но мою жену ему придется оставить в покое, или…

Похоже мы с ней так и не посмотрим сегодня друг другу в глаза. Жаль, но она сама того пожелала, запрещая искать встреч. Я и не искал — просто не было времени, и присутствие на приеме, надеюсь, не будет поставлено мне в вину: не сам же пришел, а по приглашению (читай — приказу).

Сидит, неприступно выпрямив спину и старательно выбирая для взгляда все пяди зала кроме той, на которой находится ее страдающий муж. Ну да, именно страдающий! Пусть в данный момент не от женской холодности, а совсем по другим причинам, но почему бы мне не могло причитаться мимолетного интереса? Ничего уже не прошу: ни понимания, ни прощения, ни прочих прелестей супружеских отношений, но хотя бы взглянуть и удостовериться, что я еще дышу… Видимо, не достоин. Ну и ладно. Зато смотреть на жену мне никто не запрещал. А что не запрещено, то разрешено — такой девиз входит в кровь каждого жителя Антреи с момент рождения.

Все-таки, она красивая. Когда не сердится, когда суровая маска пропадает с бледного лица, черты смягчаются, а в светлых глаза появляется мечтательная нежность. Впрочем, Наис, еще будучи Ра-Элл, а не Ра-Гро, очень редко позволяла себе такое расслабление, потому что оно возможно только вкупе с безграничным доверием, а чего-чего, но этого чувства ей не позволяли испытывать почти никогда…

…В день моего шестнадцатилетия отец привез меня в поместье Ра-Элл, как я потом уже догадался, «на смотрины», но тогда меня переполняли гордость и радость, не оставлявшие места для сторонних и вдумчивых размышлений. Гордость потому, что не было в Антрее человека, уважаемее того, кто меня сопровождал. А радость… Мы слишком редко виделись: время отца отнимала служба, мое время — обучение. Не то чтобы было так уж тяжко каждый день изучать что-то новое, и все же, зная, как мало совместно проведенных дней нам отписано, было горько тратить их на занятия полезные, но в пору юности кажущиеся лишними и никчемными.

Первый раз я удивился, когда отец повел меня по тропинке вглубь парка, а не по главной аллее — к парадному крыльцу. Второй раз, когда увидел за плотным ажуром кустов, у которых мы остановились, лужайку, а посреди нее фонтан и пятерых девочек, одетых в платья одинакового покроя. Пожалуй, именно эта одинаковость и вызвала основное недоумение: уж на что моя мать не придавала большого значения неповторимости своего наряда, но и она, заметив у кого-то хоть одну похожую линию кроя, сердито фыркала, поминая портного недобрым словом. А тут, надо же… Да и платья не слишком подходящие: белое полотно без блеска, высокий лиф, заканчивающийся прямо под грудью. Э… Под тем местом, где грудь вырастет позже: все девчонки были не старше четырнадцати лет и не успели еще обзавестись пышными формами.

Я посмотрел на стайку белых пташек, беспечно щебечущих у фонтана, и перевел взгляд на отца.

— Зачем мы сюда пришли?

Отец улыбнулся, оставив взгляд совершенно серьезным:

— Поверь, у меня была причина. И у тебя — тоже.

— Ты не скажешь?

— Чуть позже. Сначала я хочу попросить: внимательно присмотрись к этим девушкам.

— И?

— Постарайся оценить их и определить свое отношение к ним.

— Зачем?

— Так надо, Рэй. Считай это еще одним уроком. Или экзаменом, на твое усмотрение.

Да-а-а-а-а, нашел, что предложить! Кто ж любит учиться, а потом еще и доказывать, что усвоил все потребные знания? Я — ненавижу. Но когда просит отец… Делаю все возможное. Потому что мне все равно, как ко мне относятся остальные, но родителей разочаровать не могу.

Я отвел от лица особенно надоедливую ветку, норовящую листьями защекотать мой нос до приступа чихания, и приступил к выполнению отцовского поручения.

На втором проходе девчонки все же оказались разными. Кроме двух, явственно бывших близнецами — кудрявыми, чернявыми и смуглыми. Вот им, кстати, белые платья подходили. Трем же остальным — не слишком, потому что они были довольно бледны и светловолосы.

Полненькая, с туго заплетенными и уложенными вокруг головы косицами.

Долговязая, порывистая, пепельноволосая.

И еще одна — худышка с локонами, отливавшими красным золотом, отрешенно сложившая руки на коленях, в то время как ее подруги весело плескали друг на друга водой из чаши фонтана.

Как я могу к ним относиться? Да я впервые их вижу! Кошусь на отца, но тот задумчиво жует только что сорванную травинку и не собирается упрощать мою задачу.

Ладно, буду прорываться сам.

Та, что толще прочих, вечно хохочет, да еще при этом противно повизгивает. Вычеркиваем.

Близнецы слишком заговорщицки посматривают друг на друга: ставят себя отдельно от других? Вычеркиваем.