Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

Друиды осторожненько намекнули на это христианским священникам. Дионисий подумал, да и решил — чудом больше, чудом меньше, а легенду поддерживать надо… и дал друиду себя убедить. Тем более, что Пирр очень уж энергично кивал… чуть голова не оторвалась. Зато, как только епископ признал версию, у него появилась возможность лицезреть работу истинно апостолького чина. По лику Пирра словно патока расплылась.

— Из чего мы делаем вывод, что старшие из сидов поддержали КРЕЩЁНУЮ дочь против брата-язычника. Возможно, они и сами уже крещены, а то и достигли святости — в другой стране, под иным именем. Скажу более — они явно крещены, потому как не вложили знания в головы, как умеют, но доставили книгу. Друидическая традиция писание книг отвергает…

Дионисию оставалось только восхищаться внутренней силой, заключённой в старике-патриархе. Он увидел главное — возможность проповеди. И, не волнуя себя вопросом, какая Сила подбросила книги, принялся распространять веру. Спасать заблудшие души. Даже — погрязшие. Оставалось заключить — именно такие христиане и превращают сатану в силу, что хочет зла, а творит благо.

Немайн страдала точно как написано. И стадии меняли друг друга в указанной очерёдности. Теперь была спокойная — "воды мудрости", как обозвал это Харальд. Кажется, он сочинял сагу о тяжёлой доле богинь, и каждой очередной напасти придумывал красивый и малопонятный кеннинг. А без поэтики — так на сей раз это было именно недомогание, а не болезнь. Месячное очищение. Только, по книге, у наставницы выходило скорее десятилетнее. Анна улыбнулась. Ведь не произойди у Немайн смена звериной ипостаси, ещё несколько лет такого бы не было. И Анна уверилась бы, что наставница, несмотря на все свои столетия — подросток.

На коленях лежал загадочный фолиант, написанный меленько и очень разборчиво. Глаза в который раз пробегали строчки про финал болезни. Она это место часто перечитывала. И решение Дэффида — запереть больную покрепче — нравилось ей всё меньше и меньше. А теперь из Немайн вместо слизи выходила чистая кровь, а значит, до возможной ошибки оставались уже не дни — часы.

Засунула гордость подальше и поймала Эгиля. Изложила. Предупредила, чтоб никому. Тот деловито кивнул. Потом сложил руки на груди. Пальцы забарабанили по предплечьям — сильные, толстые — и быстрые. И барабанить было по чему… Анна напомнила себе, что из семьи ушла временно, и намерена вернуться к детям. И что три месяца без мужниной ласки — не повод. Иные годами ждут. Тем более, когда наставница очухается, можно будет у неё на денёк-другой отпроситься. И не млеть от северного варвара. Который — вот счастье — ничего этакого не заметил. Кроме, разве, груди. Которую и сейчас с видимым удовольствием рассматривает. Что не мешает ему думать — редкое свойство для мужчины. Ох, и опасный же человек этот корабел!

— Нельзя её запирать, — заявил наконец, — ты права.

— Сама знаю, что права. И Луковка знает. Но нужно же Дэффида убедить.

— Это просто, — заметил Эгиль, — к вам в Дивед росомаха и не забредает почти, а у нас в Норвегии она живёт. Вот я про них и порасскажу. А там пусть Дэффид с Глэдис сами решают…

И ушёл. Рассказывать. В результате Немайн перенесли в «Голову», устроили поудобнее. И принялись ждать… А Дэффид закрыл трактир. Выпроваживая нужных — и не очень — людей из пиршественного зала, объяснял:

— Сегодня Самайн, а у нас в доме сида.

Это вызывало полное понимание. Для иностранцев повторял:

— Моя дочь немного не в себе. Такой день.

Валлийцы немедленно начинали рассказывать страшные истории свежим людям. Припомнили всё — самое замшелое и невероятное. После чего пугались сами. Потому как следующая история в том же духе должна была стать известной уже назавтра. От сиды на день Всех Святых следовало ждать — чего угодно. Недаром от добродушных, в общем, Славных Соседей в этот день валлийцы прятались, как могли. Тем более, нашлось кому подогреть страхи.

— Зверь выйдет! — возглашал Харальд, — Кожа мёда поэзии поведала: этот день владычица берегов крови земли проведёт пастушкой волков!

Эгиль добавил от себя по-простецки:

— Книга говорит, она не берсерк… Лучше! Берсерк себя видит зверем, а людей — людьми. А она…

И молчал многозначительно. А потом пять ворот заезжего дома затворились, оставляя его наедине с судьбой. Немайн проснулась от далёкого хныканья. Её маленький! И не обратила особенного внимания на тихо ворчащих существ. Это были свои существа, правильные. Сородичи. Которым самое место рядом. Интереса не было — главная забота очнувшейся от болезни матери — детёныш. Проведать, прижать и не отпускать! И дорога — знакома! Пусть инстинкт глазам и не очень доверяет, но половицы под ногами шелестят — правильно идёшь. Чуть слышно скрипит дверь. Три лица. Три дыхания. Три стука сердец. Её дитя. Две самки. Захотелось ощериться, но это желание сразу ушло. Одна из самок, что забилась в угол, пахла молоком… и от маленького тянуло так же. Другая стоит, не шевелясь, сердце бухает громко, часто. Лает отрывисто:

— Немайн? Дочь?

Слова проскочили мимо сознания, тон сида поняла. Ласка, беспокойство. Успокаивающе-просительно поскулила в ответ. Если отдаст маленького… Инстинкт подсказал — может не отдать. Начала подниматься ярость — и сразу спала. Запах успокаивал — дети у неё свои есть, и не все выросли, и много. Нельзя нападать, нельзя. А та, наконец, протянула зачем-то замотанного малыша, и выше радости доставить не могла, не могла стать роднее. И её руки… руки были знакомы. Руки… заботились о Немайн! Долго, много дней. Не одни, среди других. И о маленьком заботились. Изнутри всплыло — ей можно! Вот именно ей можно! На глаза навернулась влага. Выразить благодарность, выразить нежность… Слов не было, и не было нужно. Хватило — потереться щекой о щеку. Лизнуть. Ласково прихватить зубами за ухо. А остальные нежности — потом, потом. Главное — детёныш. Запах правильный, здоровый. Какая она хорошая! Сохранила. Лизнуть в нос. Она смеётся. Она поняла, ей нравится! Ещё раз! А остальные нежности — на потом.

Быстрый подъём отнял последние силы. Но — организм оставался здоровым, нора казалась прочной и безопасной, ото всего тянуло надёжностью и теплом. Нужно идти за кормом, восстанавливаться. Куда — известно, тут есть место, где всегда можно поесть. Тем более, нос подгоняет в ту же сторону! Там есть запасы! И многие уже испортились. Но, если нужно, сойдёт и падаль. Сида прижала к себе сына и двинулась на запах.