Сборник "Чистая фэнтези"

Дети играют в войну.

Орден Зари.

Это ничего, это пустяк, я это вытерплю. Главное — теперь есть возможность работать. Вокруг меня целый замок, пусть и маленький; вокруг меня — Майорат, подарок Губерта… Скрипторий, лаборатория, кабинет, возможность приглашать необходимых консультантов. И — книги! Те, которых не нашлось в университете, о которых даже мечтать было страшно. Сегодня привезли Эразма Кудесника: «Пуп земли, как он есть», «Основы Универсума» и, кажется, что-то еще. Я изнываю от желания взглянуть, перелистать, но приходится ждать окончания церемонии.

— Свет! Тьма!..

Жду.

«Прославленный семант Годфрей Хагги утверждал, что частица „ом“ означает священный голос, звук, возникший в особом месте („лос“). Слог „фа“ значит „возглашать“. Таким образом, „омфалос“ — „место, где звучит Ом“, центр вибрации маны, истинная завязь пупка личности, а вовсе не божественный фаллос, как считают умники из Коллегиума…»

А у балкона — резные перильца. Низенькие.

…Жар! Тело горит, мысли путаются. Нет рук, нет ног, ничего нет — лишь судорожно пульсирует сгусток жидкого огня в животе. Тьма застилает взор, свет выжигает мысли. Тьма. Свет. И я.

— Лекаря! Скорее!..

— Магистр!.. с балкона…

Не надо лекаря. Есть другой способ, привычный с детства. Только — наоборот.

Колокольчики! веретенца! мешочки, светлячки… статуя. фигурки… струи, тени, сияние, радуга… шарик… каморка со старушечками: они еще прядут, еще не знают, им не до меня. Они не узнают. Наматываю сверху кокон: нити, нити… сияние, радуга — все превращается в нити, сворачиваясь в клубок — прочней самой крепкой брони… тени, фигурки!.. светлячки…

Старушечки ничего не узнают.

Крутится-вертится шарик.

Омфалос.

CAPUT XV

Странный сон, который под конец начал скатываться в кошмар, откровенный, как нагота бывалой шлюхи, оборвался внезапно, словно его отсекли ланцетом медикуса-ампутатора. Переход к яви был слишком резким. И явь эта понравилась Конраду ничуть не больше сгинувшего кошмара: в трепетном сиянии зари, крадущейся из-за горизонта, над постелью нависла зловещая фигура.

— Стоять! Бдительный Приказ!

Не раздумывая, барон прямо с кровати прыгнул на незваного гостя, но запутался в одеяле, спеленавшем ноги ловчей сетью, и упал на пол, больно стукнувшись коленями. Через мгновение он вскочил, выхватывая из-под подушки кинжал, готов разить…

Увы, пришелец исчез без следа!

Неужели со сна привиделось? Стыд-то какой…

Конрад затаил дыхание, вслушиваясь. Тихий шорох… вздох? Звук шел из-за высокой спинки кровати, украшенной парой горлинок в гнездышке. Барон решительно шагнул вперед. Навстречу, над невинными горлинками, вспух здоровенный волдырь мрака; правое запястье обер-квизитора сдавили мягкие тиски, выворачивая кисть. Рука, казалось, угодила в щупальца спрута-судоеда, маленького, еще детеныша, но не менее опасного для пловца-одиночки, искателя жемчуга или русалочьей икры, чем взрослый кракен — для корвета или шхуны. Конрад взмахнул левой, целя кулаком, и злодей тотчас отпрянул, метнулся в дальний угол, огромным пауком взбежал по стене и завис на потолке.

— Я не враг есть! — сообщили сверху. — Я большой друг и благотворитель. Не надо меня колоть-рубить-резать. Вы испортить мой плащ.

— Сударь Тирулега?!

— Да, это мой имя. Добрый утро, ваш светлость.

Обер-квизитор не спеша подошел ближе, вгляделся. Икер Тирулега собственной персоной сидел (висел? лежал?!) на потолке и не падал. Ступни босых ног его плотно впечатались в две сходящиеся стены. Спиной старик буквально распластался по потолку; к балкам прилипли ладони жутко вывернутых рук, став неестественно плоскими и широкими. Не вцепились, не ухватились, а именно прилипли и растеклись, как плошка мучного клейстера, выплеснутого горе-штукатуром.

— Вы человек,сударь Тирулега?

— А у вас есть сомнений? Я обидеться до глубина души.

Надо же: ни один мускул не дрогнул. Замер, как жаба-липучка, только губы шевелятся, когда отвечает… Ан нет! Вон по ладоням рябь прошла. И моргать начал: часто-часто.

— Признаться, есть. Что вы делаете в моей комнате? Извольте объясниться! По-человечески.

— Я приносить гора извинений. За торг… за вторг… за вторжище. Мне мочь слезть?

— Мочь, — буркнул барон.

Следовало, конечно, держать этого нетопыря под потолком, пока не свалится, — в наказание за «вторжище». Но Конрад утомился разговаривать, постыдно задрав голову вверх. Кроме того, барон не был уверен, что Тирулега вообще когда-нибудь свалится. Останется висеть, пока не разрешат спуститься. Запросто.

— Я сердечно благодарить.

Старик отлепил от балок ладони, маятником качнулся к стене и плашмя, как насекомое, сбежал вниз. После чего встал на ноги и покорно застыл, всем видом излучая радушие. Взяв со стула чесучовый халат, обер-квизитор набросил его на плечи; запахнулся. Неприлично принимать визитера в ночной сорочке. А в халате дангопейской работы, расшитом сценами подвигов Лучшего-из-Людей — еще в первой, нерасчлененной инкарнации героя, — совсем другое дело. Хотя тусклое освещение вряд ли позволит Икеру Тирулеге оценить красоту вышивки.

— Садитесь, — барон указал на освободившийся стул. — Я жду объяснений.

Сам он присел на край развороченной постели; отложил в сторону кинжал, подобрал с пола одеяло, закутав разбитые при падении коленки. Тайком глянув в зеркало, висевшее у дверей, с удовлетворением отметил: Тирулега в зеркале отражается. Значит, не врет: человек.

— О да, объяснять! Из благих намереньев спешить! К вам явиться в гость инкубонис…

— Кто явиться в гость?!

— Инкубонис. Чужой кошмар, — в слове «кошмар» Тирулега сделал сильное ударение на «о». — Я его ловить!.. поймать.

— Поймали чужой кошмар?!

«Только безумца в нашей компании не хватало», — мелькнуло в голове Конрада.

— Да! Ох, я забыть известить: я есть ыртабаз каптор… пойматель?.. ловун?.. ловитель?.. ловец снуллей. В пятое колено…

— Куда вы есть? В какое колено?!

— В пятое. Отец, дедушок, прадедушок… Вы понимать?

— Понимать я…

— Вы хорошо понимать? — с сомнением переспросил Икер. — Вы не стать резать ножик?

— Не беспокойтесь. Как-нибудь пойму без поножовщины. В который раз барон пожалел, что в этом походе ему не сопутствует Генриэтта Куколь. По возможности, в одной комнате. Дабы в критических ситуациях подставить, говоря языком трубадуров, плечо. Оно, конечно, неприлично, когда сударь и сударыня, не связанные узами брака, на рассвете оказываются подозрительно близки друг к другу. Но, с другой стороны, содействие Тихого Трибунала, что ни говори, бывает полезным, а истинный дворянин и кавалер никогда не позволит себе…

Фон Шмуц строго одернул разыгравшееся воображение.

И рассказывать Тирулеге о своих сожалениях не стал.

— Ну как? — спросил Мускулюс, дождавшись, пока дрейгур скроется за поворотом. Похоже, он не слишком доверял заявлениям профоса о безопасности переговоров. — Когда наших искать станем?

Устало вздохнув, Анри помассировала виски кончиками пальцев.

— Уже ищу.

— Успехи есть?

В темных глазах малефика тлело сомнение.

— Есть. Бусина закатилась под кровать, а это седьмая бусина из седьмого комплекта гадания на суженого-ряженого. Бирюза с яблочным оттенком приносит победу и удачу в делах, ускоряет бег лошади. Герань в сочетании с вашим флаконом, сударь Тэрц, — к заботам, потребующим нашего непосредственного участия. Там еще побочное тепло домашнего очага, но им можно пренебречь. Петухи на халате гросса — одиночество уходит, но бойся ссоры. Скандал с начальством предупреждает об опасности скоропалительных выводов. Ходячий покойник — к добрым вестям. Если он голый или одет частично, скрывая срам…