Кукушка

— Октавия! Долго ты ещё собираешься тут сидеть? Проснётся твой итальяшка, с ума сойдёт. Ты с нами?

— Фриц меня проводит.

Рейно покачал головой:

— Нет, так не годится. Кто-нибудь останьтесь, присмотрите за ними.

— Я присмотрю, — внезапно подал голос Йост, который после кутерьмы забрался в угол и сидел там, серый и незаметный. — Я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать.

Предводитель гистрионов некоторое время смотрел на него.

— Хорошо, — сказал он, наконец приняв решение. — Мы уходим, поэт. Полагаюсь на тебя, раз так.

И они удалились. В повозке сделалось совсем просторно.

— Нам нужен лазутчик, — вдруг сказал Фриц.

— Что? — спросила Ялка.

Остальные тоже посмотрели на него с недоумением.

— Кто-то невидимый, на кого не обратили бы внимания. — Фриц задумался и вздохнул. — Карел-с-крыши подошёл бы, но где ж сейчас его найти…

— Я могу! — сказала Октавия. — На меня не обратят… А что надо делать?

— Сиди уж… не обратят. Нет, нам нужно что-то другое! Как Жуга учил: «Стань вторым деревом, чтоб тебя не видели». Хм… — Он потёр запястье. Октавия вдруг обратила внимание, что камешки на его браслете как-то странно поблёскивают, словно там, внутри, вспыхивают и гаснут огоньки, — Хм! — уже с новым выражением повторил Фриц. — А знаешь, Кукушка, я мог бы оживить что-нибудь! На время. Заколдовать какую-нибудь вещь. Я знаю как: мне травник объяснял, что надо «отделить» часть себя — и пусть она умеет только что-нибудь одно. Подсматривать, подслушивать… на волынке играть…

— Фриц, Фриц, постой, погоди. — Ялка протянула к нему руку — Другой рукой она всё ещё держалась за живот; ногти у неё были неровные, обгрызенные. — Ох, дай сообразить… Тебе нельзя колдовать: ты неразумно тратишь силы. Ты надорвёшься, можешь даже умереть! Помнишь, чем это кончилось в прошлый раз?

— Сравнила! — фыркнул он. — Я же пытался спрятать сразу двоих!

— Всё равно, — упорствовала девушка. — Где мы возьмём такую вещь, чтоб она могла летать или, на худой конец, ходить? Такое невозможно. Даже та волынка только играла, а ходить не могла — у неё же ног нет. И не бывает вещей с ногами, разве только стол или табурет… Нет таких вещей.

— Есть! — вдруг сказала Октавия, — Вот, у него есть ноги.

И протянула деревянного Пьеро.

Все онемели. Стало слышно, как капли шлёпают по лужам. Первым нарушил молчание Шольц.

— Когда Судьба оставляет свои знаки, — сказал он, — она оставляет их везде. Не иначе, сам Господь надоумил тебя взять с собой эту куклу, девочка. — Он повернулся к Фрицу. — Берись за дело, парень. Берись за дело, если можешь. И делай его хорошо.

Полог палатки всколыхнулся, пропуская то ли ветер, то ли небольшого зверя — собаку или что-то в этом роде. Человек, лежащий в углу на отсыревшей соломе, поднял голову, прищурился и различил во тьме маленькую фигурку непонятно кого.

— Господин Лис… — позвали из темноты. — Господин Лис…

— Кто… кто здесь? — спросил человек и закашлялся.

Голос у него был хриплый, словно скрип несмазанных петель. Он часто сглатывал, казалось, он с трудом подбирает слова. — Кто?.. — снова повторил он и умолк, всматриваясь в тишину и вслушиваясь в темноту.

— Это я, господин Лис, — грустно ответил тонкий голосок. — Здравствуй.

Здоровался загадочный некто — будто прощался.

— Здравствуй… — В голосе человека послышалось удивление. Он оглянулся на вход. — Тебя… прислали стражники?

— Нет. Меня прислала Кукушка.

Человек с трудом подобрал ноги и сел. Руки его были связаны за спиной, умело и без всякой жалости — он едва мог ими шевелить, Судя по тому, как он оглядывал палатку, он прекрасно видел в темноте, тем паче что как раз в эту минуту луна вышла из-за туч.

А перед ним стояла кукла — человечек ростом пол-аршина, с набелённым лицом, в чёрном балахоне и чёрной шапочке, скорее тоже нарисованной, чем действительно надетой. И что самое удивительное, на вид кукла была вполне себе живая: двигалась, глядела и, похоже, даже говорила. Это было настолько неожиданно, что узник невольно бросил взгляд наверх, посмотреть, не притаился ли на крыше кукловод и не дёргает ли за ниточки. Но кукловода не было, как не было и ниток — деревянный мальчик жил, говорил и двигался сам по себе.

— Кто ты? — спросил человек, сидящий на соломе. — Кукла, да?

— А кто ты! — вместо ответа прозвучал вопрос.

— Меня… — начал человек, но осёкся и прислушался к себе. — Я Якоб, — наконец сказал он, хотя и несколько не уверенно. — Брат Якоб, да?

Кукла покачала деревянной головой.

— Ответ неверный, — сказала она. — Вас зовут Жуга, господин Лис.

— Жуга? — Человек наморщил лоб. — Уверен?

— Да, — подтвердила кукла, — ты сам себя так называл когда-то. Маленькая девочка зовёт меня Пьеро. Я тоже знаю очень мало, но эти имена мне велено было заучить, и я заучил.

— Плохо помню, — признался человек, тряся головой. — Забываю. Дома нет, семьи нет, родины… ты говоришь: и имени нет. Кто тебя создал, телъп?

— Кукушка и Фридрих, — уточнил он. — Мальчик Фридрих. Это он сделал меня живым.

— Мальчик-маг, — вздохнул травник. — Жаль, не видал… Для чего ему?

— Мне велено сказать, что трое собрались и будут завтра утром там, где будешь ты. Вы знаете, что вас сожгут?

— Знаю, — помолчав, ответил травник.

— Они велели спросить: можно ли помочь?

— Год назад сказал бы — да, а сейчас пусть просто соберутся.

Травник смотрел на Пьеро и дивился. Деревянное личико было вырезано умелой рукой и очень толково раскрашено: две краски, пара-тройка скупых штрихов полностью передавали характер, выражали настроение. Когда кукла говорила, губы её оставались неподвижны, и откуда звучал голос, можно было только гадать. Набелённое лицо со стеклянной бусинкой слезы на щеке повернулось к травнику, и некоторое время кукла созерцала человека.

— Они слышат разговор? — спросил Жуга.

— Нет. Фриц хочет знать, что делать завтра. И Кукушка тоже хочет знать. Так что им передать?

— Ничего, — быстро ответил травник, так быстро, словно боялся, что может передумать. — Я помешаю советами — они знают больше, чем я; ко мне перестали приходить слова. Ты знаешь почему, кукла?

— Нет…

— И я, — со вздохом ответил травник. — Но догадываюсь.

— Я не буду спорить, господин Лис, — помолчав, сказала кукла, — я всего лишь маленький деревянный Пьеро, и мои нитки только два часа как оборвали… Но я хочу спросить: как можно быть в этом уверенным?

Жуга пожал плечами:

— Плохой бы я был учитель, коль не распознал таланта, — сказал он. — Как пастух отличит плохого ягнёнка по виду? У него уши висят и спина горбатая. Так и я.

— А если вы были плохим учителем, господин Лис? — полюбопытствовал Пьеро.

— Что ж, — ответствовал Жуга, — тогда получу, что заслужил.

— Неужели вы не боитесь умереть?

Жуга некоторое время сидел неподвижно и созерцал темноту. Вздохнул.

— Кукла, — мягко сказал он, — что ты знаешь о смерти? Мне никогда не было так страшно!

— Может, всё ещё можно повернуть, — неуверенно предложил Пьеро. — Фриц наказывал спросить у вас: быть может, вам снова нужен меч?

— Что за меч? — равнодушно спросил травник и вдруг встрепенулся: — Постой, не уходи! — позвал он. — Что за меч?!

Ответа не последовало. Луна спряталась в облака, а когда она вновь показалась над миром, кроме травника, в палатке никого не было.

— Мир тебе, деревянная кукла, — сказал человек. — Pax vobiscum.

Утро выдалось солнечным и ясным. В эту осень можно было по пальцам сосчитать такие дни, а лето, хоть оно и было жарким, Ялка провела то в застенке, то в бегах, то под землёй. Всю неделю стояли тухлые дни — шли дожди, шторм усиливался, слабел, но не думал прекращаться. И надо же было случиться, что именно в утро аутодафе установилась такая ясная и тихая погода! Облака угнало на далёкий горизонт, и небо сделалось синим-синим. Как в детстве.