Отряд

- А, вон ты почему… - Марьюшка фыркнула. - А я-то думала - горазд мой братец послужить за царя-батюшку да за землю русскую. А он - чтоб поместье не отобрали.

- Ну, ты это… - Федотка явно обиделся, надулся. - Вообще больше ничего говорить не буду.

Ага, не будешь, как же! Уж ежели любопытство в Марье взыграло - все обо всем вытянет, такая!

- Ну, Федотик… - Девчонка обняла парня за плечи. - Ну рассказывай, рассказывай… А на слова мои не смотри - я ведь так просто. Язык-то девичий, знаешь сам, без костей.

- Оно и правда. Ладно, - Федотка быстро оттаял. - Слушай дальше. Так вот, подыскал мне тятенька место в одном важном приказе, под началом князя Андрея Петровича Ртищева, мужа, может, не столь известного, сколь умного и в своем деле вельми сведущего. Так что скоро буду служить и, дай Бог, в стряпчие выбьюсь!

- В стряпчие! - Марьюшка всплеснула руками.

Юноша приосанился:

- А то и держи выше - в стольники!

- Ну, Федотка…

А солнце сияло так ярко, и небо было таким синим, что казалось нарисованным, и хотелось чего-то такого, от чего бы жизнь стала вдруг еще радостнее.

- Марья! - оглядевшись по сторонам, Федотка схватил девчонку за руки. - А помнишь, ты меня поцеловать обещалась?

- Когда это?

- Да тогда. За овином.

- Врешь ты все, ничего я тебе не обещала.

- А вот и обещала! Помнишь, тогда еще батюшка твой, Тимофей Акундинович, тебя так не вовремя в сени позвал?

Девушка прищурилась:

- Отчего ж не вовремя?

- Ага, вспомнила! Обещала ведь.

Марьюшка, конечно, все хорошо помнила, да только виду не показывала - вот еще! А вообще-то, насчет поцелуев она ничего не имела против, как раз наоборот - зело любопытно было. Вот только Федотка понастойчивей оказался б! А то что ж получается - самой навязываться, да?! Не к лицу такое приличной деве. Хотя, да, целоваться-то хочется… Что ж этот Федотка стоит, не мычит, не телится, тюня!

- Ой, не знаю я, что и наобещала…

- Три поцелуя!

- Да неужто три?!

- Три, три! - Юноша улыбнулся, а Марья живо оглянулась вокруг - вроде бы тихо все, безлюдно.

- Ох, Федотка, ты ведь такой приставучий, ровно мед - не отвяжешься. Не знаю, что с тобою и делать. Поцеловать разве что…

- Конечно, поцеловать!

- Коль уж, говоришь, обещала…

- Обещала, обещала…

- Ой, боязно, - Марья вдруг зябко поежилась. - А вдруг да увидит кто? Донесут батюшке…

- Да кто его тут, на Чертолье, знает-то? Да и нет никого кругом.

- Да? А лодочник?

- Так он во-он где, за кустами. - Юноша осмотрелся. - Пойдем вон хоть за ту копну.

Марья ничего не ответила, просто пожала плечами - пойдем. Копна оказалась у самого оврага, мрачного, заросшего ореховыми кустами и жимолостью. За оврагом угадывался яблоневый сад со спелыми, налитыми плодами. Впрочем, нет, скорее всего, это был не сад, а дикие, ничьи заросли, - уж больно неухоженными они выглядели, да и забора никакого не наблюдалось. На Чертолье - и без забора? Ну, ясно, никакой это не сад. Так, сами по себе росли яблоки, ничьи.

Федотка обернулся:

- Хочешь, яблочков нарву?

«Ага, как же, сдались тут твои яблоки! Мы сюда зачем пришли, целоваться или яблоки лопать?» - так вот, ну, или примерно так подумала Марьюшка, однако, конечно же, вслух ничего не сказала, лишь обняла парня за плечи да прижала спиной к старой, росшей рядом с копною березе.

- Ну, - молвила, - так и быть, поцелую, коль обещала. Только ты глаза закрой.

- Ага…

Федотка немедленно зажмурился… и тут же расплылся в счастливой улыбке, ощутив губами жарко-соленый вкус поцелуя.

- Ой, хорошо!

- Хорошо ему… Теперь я глаза закрою…

Так здорово оказалась стоять здесь, у старой березы, целоваться, уже забыв поцелуям счет, а потом и вовсе, сбросив на траву летник, улечься прямо на копну, в пахнущее летом и мятой сено.

А Федотка уже целовал шею, вот уже расстегнул саян… Э, нет! Шалишь, братец. Поцелуи поцелуями, а все остальное… Потом черта с два замуж выйдешь…

- Ты, кажется, обещал яблок нарвать?

- Угу… Обещал… Давай еще поцелую!

- Сначала нарви…

- Сейчас…

Раскрасневшийся Федотка поднялся на ноги и, скинув кафтан, погладил ладонью шею:

- Ух и славно же!

- Беги уж… славно…

Марьюшке и самой, конечно же, тоже было славно, да только вот признаваться в этом она вовсе не собиралась. Вот, пускай, Федотка сбегает за яблоками, охолонет чуток… Потом можно и по новой, лишь бы вечерню не пропустить. А пока… Пока можно и помолиться…

Встав, девушка запахнула саян и перекрестилась на дальнюю колокольню:

- Господи Иисусе…

А хорошо Федотка целуется, интересно, где научился? С дворовыми девками аль в каком вертепе?

- Господи, прости меня, грешницу…

Может, позволить ему весь саян расстегнуть? Ага… этак потом и до рубахи дело дойдет… Ах…

Марьюшка от волнения закусила губу. Ну, где ж этот Федот? Чего-то он долго за яблоками ходит…

Где-то за оврагом замычали коровы. Потом заржала лошадь, истошно залаял пес, за ним - еще один. Вот, кажется, кто-то вскрикнул… Яростно так, с болью… Верно, кого из дворовых хозяин порол на конюшне. Оно конечно, со слугами только так, по строгости, и надо, тем более в нынешние неспокойные времена, когда даже про самого царя говорят, что он и не царь вовсе! А истинный царь - царевич Димитрий, Иоанна Грозного сын, объявился якобы в Литве или в Польше. Господи! Вот уж мысли-то какие крамольные! Крамольнее некуда. Лучше уж о ласках да поцелуях думать. Интересно, чего там Федотка так долго с яблоками возится?

Меж тем уже начало смеркаться. Покрасневшее, словно бы выгоревшее за день солнце скрылось за Чертольскими воротами, протянув от стены и башен длинные черные тени почти до самой стены, отгораживавшей земляной город от белого. Скоро, однако, вечерня… Черт, не заявился бы раньше времени лодочник! И Федот тоже… хорош… «Целоваться, целоваться», а как дошло до дела - так на тебе, в кусты, вернее, за яблоками. И чего так долго ходит? Словно на Скородом отправился, прости, Господи.

Девушка подошла к оврагу, покричала:

- Федо-о-от! Федотий!

Никакого ответа, лишь собаки за Черторыем еще громче залаяли.

- Федо-о-от!

Не откликается. Самой пойти посмотреть? Вон они, яблони, близко. Летник не украдут у копны? Не должны: вроде бы нет никого…

Ловко перебравшись через овраг по узкой тропинке, девушка направилась к яблоням - нет, все-таки это, скорее, был запущенный сад - и вдруг, прямо на тропинке, между деревьями увидала мелкую белеющую вещицу… Марья наклонилась… Костяной гребень с ошкуем! Тот самый, только что подаренный…

- Федоо-о-от!

И страшно стало вдруг, до жима в груди и горле, и чья-то темная, показавшаяся вдруг на миг огромной, тень закрыла небо…

- Э-ге-гей!!! - громко закричал кто-то неподалеку.

И тень исчезла, бесшумно, как морок. А может, и не было никакой тени… Так, показалось…

- Э-гей!!!

Девушка бросилась на крик:

- Кто здесь? Ты, Федотка?

- Нет… Это я, Гермоген. Лодочник.

Взъерошенный рыжий парень с веслом в руках вынырнул из-за кустов:

- Кричу вас, кричу… Сами же говорили - к вечерне успеть. Где отрок-то?

- Сама ищу… Давай-ко покричим вместе.

- Давай.

- Фе-то-о-от! Федотий!

- Может, он уже к лодке пошел?

- Да не должен бы без меня…

- Ну, тогда вон, по тропинке пройдемся, поищем…

- Что ж он не откликается-то, Господи?!

Бугорчатый шар луны уже повис в темнеющем небе медно-кровавым тазом, потихоньку зажигались звезды.

- Постой-ка… - Марья вдруг замедлила шаг. - Ничего тут, на тропинке, не видишь?

- Нет… А что, должен бы?

- Гребешок тут лежал… Красивый такой, белый, с ошкуем…

- С каким еще ошкуем? - недовольно обернулся лодочник.

- Ну, медведь такой, белый…

- Не, не видал… Вон, за теми кустами посмотрим - и к лодке. Да наверняка он давно там уже.

Ринувшись напролом, лодочник деловито захрустел кустами… И тут же выскочил обратно на тропинку с остекленевшим взглядом.