Война среди осени

После стольких поражений он уже не верил, что избавится от клейма неудачника. Слишком уж сладок был этот сон, чтобы оказаться правдой. Оставалось только мечтать, что он никогда не кончится.

Эя ждала его на крыльце, сосредоточенно изучая мотылька, который сел ей на руку. Она была так похожа на родителей: высокие скулы, как у матери, отцовские темные глаза и очаровательная улыбка. Маати на ходу изобразил приветствие, и когда Эя пошевелилась, чтобы ответить, мотылек мягко вспорхнул с ее руки. Оказалось, что его скромные коричневые крылышки украшает черный с оранжевым узор.

— Атай что, уехал? — спросила Эя, пока Маати отпирал дверь.

— Наверняка уже перебрался через мост.

Маати вошел, Эя без приглашения последовала за ним. Комната, где он обитал, была просторная, пусть и не такая великолепная, как хайские чертоги и не такая уютная, как дом поэта. Это было жилище библиотекаря — с брусками туши возле низкого стола, пятнами от вина на обивке кресел, с маленькой бронзовой жаровней, полной старого пепла. Эя хотела закрыть дверь, но Маати ее остановил.

— Пусть проветрится немного. На улице уже тепло. Как провела день, Эя-кя?

— С отцом. Ему захотелось побыть с семьей, поэтому пришлось все утро торчать во дворцах. После полудня он уснул, и мама разрешила мне уйти.

— Странно слышать. Мне казалось, Ота почти не спит, он же день и ночь работает, правит городом.

Эя пожала плечами, не соглашаясь и ничего не отрицая. Она прошлась по комнате, щурясь куда-то в пространство за распахнутой дверью. Маати сложил руки на животе и внимательно на нее посмотрел.

— Тебя что-то тревожит.

Девочка покачала головой, но при этом еще сильнее нахмурилась. Маати ждал. Наконец Эя резко и как-то по-птичьи развернулась к нему. Она приготовилась что-то сказать, но медлила, набираясь храбрости.

— Я хочу выйти замуж.

Маати моргнул, покашлял, чтобы выиграть время, и подался вперед. Кресло под ним заскрипело. Эя стояла, скрестив на груди руки, и смотрела на него почти осуждающе.

— У тебя есть мальчик? И кто же он? — спросил Маати, и тут же спохватился. Если дошло до брака, ни о каком «мальчике» речи быть не могло, по меньшей мере надо было сказать «избранник». Эя только насмешливо фыркнула в ответ.

— Не знаю. Кто угодно.

— Любой сойдет?

— Нет, не любой. Не хочу жить с каким-нибудь огнедержцем из предместий. Мне нужен кто-то достойный. Кто придется мне по душе. У отца больше нет дочерей. Я знаю, с ним уже обо мне говорили. А он все ничего не делает. Сколько еще ждать?

Маати потер подбородок. Он вовсе не ожидал такого разговора и совсем не представлял, как себя вести. Щеки у него загорелись.

— Понимаешь, Эя-кя, ты еще молода. То есть… Молодые женщины обычно проявляют интерес к мужчинам. Ты меняешься. Насколько я помню, в твоем возрасте у людей появляются определенные чувства…

Эя посмотрела на него так, будто он выплюнул крысу.

— Я, наверное, что-то не понял, — растерялся Маати.

— Не в этом дело, — сказала она. — Я уже сто раз целовалась с мальчишками.

Щеки все пылали, но Маати решил этого не замечать.

— Ясно. Ты, наверное, хочешь жить отдельно, а не на женской половине? Если так, ты всегда можешь…

— Талит Радаани выходит замуж за третьего сына хая Патая, — сказала Эя и быстро прибавила: — Она на полгода младше меня.

Маати почувствовал себя так, будто в его руках вдруг щелкнула и сложилась головоломка. Теперь он прекрасно понимал, что к чему. Он потер колени и вздохнул.

— И, конечно же, она заела тебя хвастовством.

Эя смахнула предательские слезы.

— Ведь она младше и ниже тебя по положению. Должно быть, нашла теперь доказательство, что она не чета другим.

Эя пожала плечами.

— Или что в тебе нет ничего особенного, — мягко продолжил Маати, стараясь не обидеть ее. — Угадал?

— Не знаю, что она там думает.

— Тогда расскажи, что думаешь ты.

— Не понимаю, почему он не может найти мне мужа! Мне даже не надо будет уезжать. Иногда люди просто женятся, и все. Они годами не живут вместе, но союз уже заключен, и все о нем знают. Почему он не сделает для меня то же самое?

— А ты его просила?

— Он сам должен знать, — огрызнулась Эя, меряя шагами расстояние между открытой дверью и очагом. — Он — хай Мати. И не настолько глуп.

— А еще он не… — начал Маати и прикусил губу, чтобы не сказать «ребенок». Женщина, которой себя считала Эя, не потерпела бы такого слова. — Ему не четырнадцать лет. Мужчинам, таким, как я и твой отец, легко забыть, что значит молодость. К тому же, я уверен, что он пока не хочет выдавать тебя замуж и даже не допускает мысли об этом. Ты — его дочь. Это тяжело, Эя-кя. Тяжело терять своего ребенка.

Она остановилась и наморщила лоб. Из кроны дерева со звонким криком выпорхнула птица. Маати услышал, как захлопали ее крылья.

— Это не потеря, — возразила Эя, но уже не так уверенно, как раньше. — Я же не умру.

— Нет, не умрешь. Зато уедешь в другой город, к мужу. Ты, конечно, будешь присылать нам весточки с посыльными. Однако вряд ли вернешься к родителям. И ко мне. Это не смерть, милая, но все равно потеря. Мы все и так уже много потеряли. Мы не хотим новой утраты.

— Но ты мог бы уехать вместе со мной. Мой муж обязательно разрешил бы, иначе зачем за него выходить?

Маати рассмеялся и встал.

— Мир слишком сложен, чтобы решать все заранее, — сказал он, ероша волосы Эи, как раньше, когда она была еще маленькой. — Поживем — увидим. Не исключено, что я уеду отсюда. Все зависит от дая-кво. Возможно, вернусь в селение поэтов, чтобы пользоваться их библиотеками.

— А можно я поеду с тобой?

— Нет, Эя-кя. Женщин туда не пускают. Знаю, знаю. Это несправедливо. Но я ведь не скоро еще уеду. Почему бы нам не пойти на кухню и не раздобыть медового хлеба?

Они оставили комнату открытой для весеннего воздуха и солнца. Дорога на кухни лежала через огромные залы с высокими сводами, мимо беседок, в которых готовились к ночным танцам и пирам. Шелковые стяги взлетали на ветру, как будто радовались теплу и свету. В садах мужчины и женщины лежали на траве, закрыв глаза и обратив лица к небу, словно цветы. Маати знал, что за стенами дворцов город не знает отдыха. Кузнецы, как всегда, трудились ночи напролет, чтобы наутро лавки получили их товар: изделия из бронзы, железа, серебра и золота. А еще там можно было купить любую вещь из камня. Только здесь, в Мати, их лепили вручную, словно из глины, пользуясь удивительной силой Размягченного Камня. Во дворцах же не заметно было и намека на работу. Казалось, что у придворных забот не больше, чем у котов. Маати снова задумался, что было тому причиной: напускная беспечность или обыкновенная лень.

На кухне дочь хая и его постоянный гость легко получили несколько толстых ломтей медового хлеба, обернутых в плотную хлопковую ткань, и каменную фляжку с холодным чаем. Маати рассказал Эе обо всем, что делал Атай с тех пор, как она последний раз приходила в библиотеку, и о дае-кво, и об андатах, и о том, что сам повидал, пока не приехал в Мати. Ему нравилось проводить время с девочкой, льстило, что она тянется к нему. А еще он самую чуточку торжествовал: Эя обсуждала с ним то, о чем никогда не говорила с Отой!

Они расстались, когда торопливому весеннему солнцу оставалась всего ладонь до западных гор. Маати остановился у фонтана, омыл руки в холодной воде и задумался о планах на вечер. Он слышал, что в одном чайном доме неподалеку собирался выступать зимний хор: наконец-то работе долгих темных месяцев предстояло увидеть свет. Мысль была неплохая; правда, книга, фляжка вина и кровать с теплыми шерстяными одеялами соблазняли его ничуть не меньше.

Маати был так занят выбором между этими скромными удовольствиями, что не заметил свет в своих окнах. Женщину, сидевшую у него на постели, он тоже не замечал, пока она не заговорила.

4

— Маати, — позвала Лиат, и он подпрыгнул, точно заяц. В первую минуту он все никак не мог понять, что происходит; во взгляде не было ничего, кроме растерянности. Наконец он ее узнал.