Знак Кота

Когда я вылеплял последние лепешки, моя кошачья подвеска снова высвободилась из-за ворота рубахи. На камнях у входа в пещеру заплясал яркий блик, отразившийся от полированного металла.

Обе кошки подняли головы, наблюдая за игрой солнечного зайчика. Кошка издала какой-то звук, больше похожий на мяуканье, чем на ворчание. Теперь она сидела и смотрела на меня — точнее, на то, что я носил на груди и что породило этот отблеск.

Она встала. Я заставил себя остаться на месте, словно любые опасения были забыты. Огромные лапы, каждая из которых запросто могла содрать лицо с моего черепа, как бывало с некоторыми неосторожными охотниками, неторопливо переступая, несли ее вперед.

Но направилась она не ко мне, а к камню, на котором лежало уже жесткое, как ремень, мясо. Она взяла одну полоску за самый кончик, затем двинулась ко мне. Подойдя на расстояние, позволяющее ей сбить меня ударом лапы, она снова села и легким движением головы бросила мясо так, что оно упало на носок моего ботинка.

Я почти не верил своим глазам. Из всего, что я слышал о песчаных котах, мне было известно, что это коварные враги и что они вполне могут на равных состязаться с людьми в разумности своих действий, давая старикам повод шептаться о демонах или о чем-то вроде того. Из поколения в поколение мой род и эти прекрасные звери были смертельными врагами. Теперь она по собственной воле предлагала мне такой же дар мира, как и я ей прежде.

Я подобрал полоску мяса и вцепился зубами в волокна, стараясь разжевать мясо, которое сейчас было жестким, как высохшая дынная лоза, что оказалось почти за пределами моих возможностей.

Я мрачно жевал и глотал, надеясь, что ломкие волокна не расцарапают мне глотку.

— Благодарю, великая, за то, что разделила со мной трапезу.

Конечно, она не могла меня понять, но я наделся, что мои интонации покажут ей, что между нами мир. Повинуясь внезапному порыву, я снял с шеи цепочку с подвеской и протянул ее, положив на скалу недалеко от нее.

Мгновенно она сосредоточила все свое внимание на подвеске, которая сейчас полыхала на солнце, как огонь. Она наклонила голову и осторожно коснулась подвески кончиком языка.

Тут я вспомнил свое видение, когда девушка, которая словно тень следовала за Равингой, похожим образом коснулась языком куклы, которую держала ее госпожа. Никакого сходства между хрупкой девушкой и огромной кошкой не было, за исключением лишь того, что обе были женщинами, но каким-то образом в моих размышлениях одно было связано с другим.

Песчаная кошка попятилась, снова вернувшись к своему самцу. Она ткнула его носом и вдруг, без предупреждения, выпрыгнула из пещеры, пронеслась мимо меня вихрем бронзового меха. Взлетела на тот же уступ, с которого впервые увидела нас, но не задержалась там, а тут же исчезла из глаз.

Я подошел поднять подвеску и вернуть ее на место. Дневная жара быстро нарастала, пора было прятаться в укрытие. Я так и сделал. Песчаный кот заполз поглубже в пещеру, и я подумал, что он уснул, как следовало бы сделать и мне.

Я не видел снов и проснулся быстро, услышав рык моего товарища. В объяснениях не было нужды — близился вечер, и в воздухе висел тяжелый крысиный залах. Но враги не набросились на нас всем скопом, как я ожидал. Я различал тени, скользящие по камням, каждая — по отдельности. Чтобы сорвать плащ и высвободить посох для сражения, потребовалось мгновение или два.

Затем я быстро отступил к пещере. Для нас обоих было лучше вместе встретить атаку, когда она начнется. То, что крысы еще не набросились на нас, очень меня тревожило. Все мои знания об этих тварях вызывали сомнения, и тактика боя с ними, которой я выучился, могла оказаться бесполезной.

Был ли среди них очередной гигант с такой же страшной вещью в черепе, как и у прежнего? Крысы, слушающиеся приказов, — это неестественно и вдвойне опасно.

Теперь я слышал тихий визг, отдававшийся случайным эхом среди скал. Понять, насколько велика стая, было невозможно. Если бы кошка осталась с нами, ее сила и способность сражаться могли бы очень пригодиться нам в бою.

Я вынул из-за ворота кошачью подвеску, и она сразу же начала светиться, как уже было раньше. Чуть позади мой товарищ издал вой. Это явно было вызовом. И крысы отозвались. Они ринулись поверх и между скал к нам черным смертоносным потоком.

Мы снова сражались, и на этот раз кот выдвинулся даже чуть вперед и бил здоровой лапой, круша тварей, которые отлетали на скалы, ломая кости, а я вертел свой посох, сражаясь с новой для меня уверенностью и силой. Я начал замечать, что крысы нападали на меня только сбоку, и едва свет подвески падал на какую-нибудь из них, она с визгом отскакивала в темноту.

К крайнему моему изумлению, атака внезапно прекратилась, что было совершенно не в крысиных обычаях. Я настороженно прислушивался к звукам ночи. Привычный шорох осыпающегося песка был монотонным, но его перебили несколько крысиных взвизгов, показавшихся мне каким-то сигналом. Снова застучали по камням крысиные когти, и я приготовился встретить новую волну.

В комнате было темно. Равинга приказала на закате задвинуть занавеси. Хотя они и были тонкими, они все же не только не впускали внутрь свет от огней вапаланской столицы, но и задерживали воздух, так что больше не чувствовался запах цветущих в саду деревьев кутты. Вместо него из жаровни, стоящей на треноге в самой середине этой тихой комнаты, поднимались клубы ароматного дыма.

Я сидела, выпрямив спину, на табурете, на который показала мне моя госпожа, держа ларчик, который она дала мне в руки. Не в первый раз я помогала ей в такой церемонии и не в последний, если, конечно, я собираюсь достичь своей цели и обрести желаемые знания — а эта жажда постоянно терзала меня.

Сама Равинга медленно двигалась по полу, волоча за собой прямоугольник раскрашенной кожи ориксена. Этот узор отнял у нее много ночей, и иногда между касаниями кисти проходило много времени, словно она вылавливала рисунок с самого дна своей памяти.

На коже покоились маленькие фигурки. Не куклы, которых мы ради пропитания продавали на рынках, а куда более искусные изображения. Лицо у каждой перерисовывалось не однажды, пока моя госпожа не оставалась удовлетворена получившимися чертами. Некоторых я хорошо знала…

Здесь была Алмазная королева Вапалы в короне и церемониальных одеждах. Топазовая королева Азенгира, этой пустынной и грозной земли. А также верховный канцлер Внешних земель и Сапфировая королева Кахулаве.

Все они были сделаны из глиняной смеси, состав которой Равинга держала в тайне. Она придавала рукам и лицам видимость живой плоти. И все они были облачены в лучшие одежды из кусочков роскошных тканей и маленькие украшения, столь превосходные, что невозможно было усомниться в великом мастерстве их изготовителя.

Возле каждой королевы стоял ее министр равновесия с суровым, как скала, лицом, словно ему предстояло прореживать стада и, возможно, даже людей.

Там был и Шанк-джи, который не принадлежал к этому высокому собранию ни по какому праву должности. Пусть он и сын императора, но наш государь не берет себе официальной супруги, и все его потомки имеют не больше чем положение младшей знати. Я смотрела на Шанк-джи и вспоминала — мои мысли уплывали далеко от узора, который я должна была поддерживать. Старинная ненависть глубока, и ее не всегда можно удержать в узде, по крайней мере тому, кто не следует ритуалам Высшего Замысла.

Равинга гневно посмотрела на меня. Она, будучи той, кто она есть, могла читать чувства, если не мысли. Я решительно оторвала взгляд от куклы, которая была Шанк-джи. Рядом стоял император, не тот, каким он представал последний раз пред своим двором — странно съежившаяся фигура с леопардовым посохом власти в руке, трясущейся, как будто эта ноша была уже слишком тяжела для него. Нет, это было изображение того императора, каким мы уже много лет его не видели. А за ним стоял его канцлер.

Четыре оставшиеся фигурки изображали не людей, а животных. Три — величественный Голубой Леопард, первый телохранитель императора, и рядом с ним — двое его подчиненных. Но последнему существу явно не было места ни в какой компании, кроме разве что смерти, потому что это было достоверное изображение крысы.