Сильная кровь (СИ)

Большое селение показалось ближе к вечеру.

И старый, полуразрушенный дом дыхнул на девушку воспоминаниями. Даже слезы навернулись на глаза. Дом запомнился ей совсем другим. Когда они покидали его, он весело блестел стеклами окон и цветущими деревьями вокруг. Теперь же черный обгоревший остов смахивал на обгорелый человеческий скелет огромного размера, разбросавший свои ненужные кости то там, то тут. Грустными заточенными кольями вокруг него торчали некогда живые и зеленые деревья. Кому понадобилось поджигать дом? Казалось, Боги разгневались на ее род и уничтожают все, что как-то касалось его и могло о нем напоминать.

Без труда она нашла первый тайник. Семь золотых монет, кучка мелких монеток и старый серебрянный медальон на шею. Этот тайник они делали вместе с бабушкой. Перед самым их отъездом в город. Тогда денег было немного, но заботливая бабушка припрятала часть на худое время.

Тáйга помнила, как жалко ей было маленькую удобную коробочку зарывать в землю. А бабушка все приговаривала, что здесь корни останутся. Сюда всегда можно вернуться, и чтобы Тáйга помнила. Под корнями бабушка подразумевала свой медальон, доставшийся ей по наследству. Это была действительно древняя семейная реликвия. Ценность она вряд ли имела. Но бабушка относилась к ней с благоговением. И не раз говорила, что эта вещь может спасти жизнь. Правда, путалась с объяснениями как.

Девушка протянула бродяге деньги. Гораздо больше, чем нужно. Тáйга решила, что в таких обстоятельствах лучше не жадничать. Парню досталось пять монет из семи. И почти приготовилась попрощаться с остальным содержимым тайника.

— Сколько будет стоить одежда и припасы в дорогу? — он смотрел на взятые деньги.

— Одежда? Смотря как ты собираешься одеться… — девушка подняла вверх золотую монету. — Это самое бóльшее. За ту одежду, что тебе тут предложат. И за еду.

Он сжал кулак с деньгами и молча ушел.

Тáйга долго еще смотрела ему вслед, а потом вздохнула с облегчением. Странный парень. Но уговор выполнил.

Вырывать второй сундук не стала. Вынув оставшиеся деньги, она пересчитала свой мелкий капитал. Немного. Но хватит, чтобы все купить. Ей тоже нужна одежда, еда и лошадь. С последними у нее как — то не очень сложилось. Нормально ездить верхом ее не успели научить. Но на лошадь можно было нагрузить много чего. Да и ехать, пусть даже шагом, гораздо приятнее, чем топать пешком с сумой за плечами.

Одев на шею медальон, она ощутила его приятную тяжесть и почувствовала прилив сил. Словно мама, которую она почти не помнила, своей заботливой мягкой рукой провела по щеке.

Окинув еще раз прощальным взглядом то, что осталось от дома, она побрела в деревню, в поисках таверны.

Так странно было вновь вернуться туда, где она провела свое детство. Где носилась вдоль кривых деревянных заборов с ордой грязных, пыльных, таких же, как она детишек. Двенадцать. Ей почти исполнилось двенадцать, когда отец собрал все вещи, погрузил их на несколько телег и повез семью в город, оставив бабушку одну причитать им вслед. Бабушка была упрямой. До последнего считала, что столица — гнездо разврата и алчности и что негоже им перебираться в его нутро. Говорила, что из-за высоких домов и огромных крыш Боги в городе не видят тебя, а значит, ничем не могут помочь. Может, она была и права. Когда, спустя три месяца умирала в их новом большом доме мама, молились все. Даже маленький Эйон. Но Боги не ответили. Позже, говорящая с богами, что принимала роды, сказала, что ребенок перестал развиваться.

Его перестали видеть Боги за крышей нового дома?

Время еще было раннее, и в таверне никого не было, кроме хозяина, который что-то записывал в толстую книгу у себя за стойкой.

Она оглядела довольно чистое заведение, мельком глянула на хозяина и радостно заулыбалась.

— Тир! Дядя Тир — она вприпрыжку направилась к стойке. — Как ты?!

Полный мужчина в годах прищурился, разглядывая ее, потом недоверчиво улыбнулся.

— Тáйга? Блах тебя подери! Вот это да! Как ты тут оказалась?

— Ты сам как? Хозяин таверны?!

— Да! — он с гордостью выпятил грудь. — Вот, купил года два назад. Когда война закончилась. Тут такая разруха была! В порядок привел. Детям будет что оставить. Хорошее дело! И жена готовит, и сын помогает. И младшенькая. Тут и живем. А старшая… Помнишь Аку? Замуж вышла! — и он пустился рассказывать о свем нехитром быте. Потом спохватился.

— Да что это я все о себе? Ты тут откуда? А семья где? Отец? Надолго к нам?

— Нет отца. Больше нет. И семьи больше нет.

— Жаль, — Тир похлопал ее по плечу и понимающе отвернулся. — Хороший был человек. И мать твоя…

— Не надо, — Тáйга сузила глаза. — О них не надо.

Тир замолчал, неловко сочувствуя.

— Ушла я. — она вкратце рассказала ему что и как.

— Да… во дела! — Тир почесал голову. — Умеешь ты неприятности находить. Зачем тебя вообще из дома советника понесло? Обиделась? Замуж выдают? Бабье дело оно какое? Сиди себе при муже, да забот не знай. Чай, не работать в поле зовут. Дура, ты девка! Теперь нашла себе подвигов на мягкое место!

— Ничего. Я сильная. — Тáйга обиделась на него за непонимание. Зная отца, Тир должен был поддержать ее, а не корить, что не стала смирно ждать своей участи.

— Сильная! Да ты отродясь ничего крепче отцовской розги не нюхала. Как теперь собираешься дальше куковать? В город к дяде своему тебе путь теперь заказан. И на кой ты этой своре дауров сдалась?

— Не знаю я. — она насупилась, слушая упреки Тира. — У меня ни приданного, ни родства.

— Вот и я о том же! Да о такой партии девке только мечтать!

По своему, он, конечно, был прав. И сама она это тоже сознавала. Куда как проще и спокойнее было бы подчиниться судьбе и жить, угождая новым родственникам. Только она другая. Это не для нее. Девушка, в своих снах убивающая злодеев, злого короля, спасающая народ и страну, творящая подвиги и добро направо и налево, просто обязана была что-то сделать. И сделала. Напакостила, по мере своих возможностей.

Воспоминания вновь вызвали улыбку на лице.

— Ты, наверное, есть хочешь? — отошел от своих упреков Тир. Он окликнул девушку с кухни, и та принялась собирать обед.

— Хочу! — Тáйга облизнулась. — Очень хочу. Я бы сейчас одна пол-козленка съела.

— Козленка нет, но…

— Мне нужна еда и одежда. — твердый негромкий голос прервал их разговор.

В дверях стоял ее знакомый.

Тир мельком глянул на нового посетителя и радушно приветствовал его.

— Одежды отродясь не продавал. А еда найдется. — сказал он, поворачиваясь к кухне.

— И с собой припасов. — мужчина подошел ближе и положил на стол монету.

Глаза хозяина довольно блеснули. Он прикусил золото.

— А куда идешь? На сколько дней припасы готовить? Пешим, али конным?

— Пешим. С собой в мешок. На несколько дней. Хорошей еды. Сдачи не надо.

— Добрые нынче путники. — Тир радостно сунул монету за пазуху.

Тáйга с сожалением проводила взглядом так небрежно растраченное золото, приструнивая себя «не твое — не жалей». Она же ясно объяснила этому дуралею, сколько стоят его запросы, а он так легко расстался с золотым! Можно подумать, он какой-нибудь местный принц.

— Дядь, мне тоже еда нужна с собой. И фляга. И одежду бы я купила у тебя. Продай хоть какую. — Тáйга выложила свою монету на стол.

— Добрые нынче путники… — Тир удивленно и озадаченно встретил еще один золотой. — Одежда то найдется. — Тир проводил свою помощницу, принесшую обед, взглядом, — только куда ты пойдешь то? Куда собралась?

Тáйга, урча от удовольствия, принялась за горячую пищу. За соседним столом расположился ее недавний спутник, медленно ковыряясь в своем обеде.

— Не знаю даже. Отец говорил к соседям идти, а от них через море плыть. Только боюсь я моря. Страшно на большую воду.

— Эт я тебя понимаю, — Тир подпер рукой подбородок и смотрел как она ест. — Я сам воды соленой боюсь. Мне уж лучше по суше. Надежнее. Да и куда тебе одной идти? До альваров далеко. Дороги то нынче неспокойные. Одной девице лучше не путешествовать.