Мне отмщение

   И, снова горько покивав, отхлебнул из чашки. Воистину, печальная история благородного Джундубы стала притчей среди детей ашшаритов! Удача изменила благородному воину... Сначала в битве с храбрым Джаффалем он потерял любимую жену, несравненную красавицу Катталат аш-Шуджан. А потом в свирепой схватке с племенем харб люди бану килаб потерпели поражение, а шейх Джундуба упал с коня со стрелой в ноге. С тех пор нога его высохла, и бану килаб забрали у него весь скот, женщин и имущество, и избрали шейхом удачливого сына Дарима...

   Воистину, человек несомненно бессилен, и судьба его написана среди звезд! Такой благородный, славный муж превратился в подавальщика при господине! Горе, какое горе!

   Джундубу с поганым тазом, тем временем, пинками погнали прочь.

   А певичка, вихляя звенящими бедрами, спустилась с помоста и, покачивая задком, пошла через двор к Сайфу.

   Тут во двор сунулся черный невольник и громко объявил:

   - Мир тебе от Всевышнего, о благородный господин! Почтенный кади велел передать, что распутницу вывели из ее места и тащат к яме для побиения камнями! Просит пожаловать, о благородный господин!

   С улицы и впрямь донеслись радостные вибрирующие крики женщин, нестройный гомон толпы и топот. Весь Нахль бежал к окраине - совершение справедливости есть долг каждого правоверного!

   А певичка тем временем поднялась по ступеням, остановилась в шаге от Сайфа и кокетливо прикрыла нос шелковым алым шарфом. Смуглые, покрытые испариной груди призывно колыхались под тугим парчовым лифом.

   Сайф улыбнулся и взял женщину за голое плечо:

   - Потом... Сначала дела любви, потом дела смерти, о раб! Так и передай своему господину...

   И повлек кокетливо хихикающую певичку в комнаты. А братья - все девятеро - дружно потребовали еще вина.

   Ахнув, Сайф уперся пятерней девчонке в лоб и с силой отпихнул от себя:

   - Что это ты намерена делать со мной, о скверная?!

   Та подняла голову и непонимающе вытаращилась, пальчиком поправляя чуть размазавшуюся помаду.

   Сайф скосил глаза вниз - вот не хватало еще, чтоб на зеббе у него помаду увидели! Чего только не выдумают городские! Нет, ему, конечно, рассказывали, что городские женщины - не такие, как в становищах, и бесстыдны в любви, но не до такой же степени!..

   Снаружи что-то грохнуло. Заорали.

   Неужели так орут, что с окраины слышно? Весь Нахль, что ли, к яме сбежался?

   А вот следом Сайф услышал объяснившее многое: звон и скрежет железа о железо. И короткие, злые выкрики. Перемежаемые ударами и шорохом осыпающейся штукатурки.

   Вопль. Хрип. Или Гитриф, или Абдаллах. И следом - грохот.

   Звук падающего на пол тела вывел Сайфа из оцепенения. Он метнулся к стене и попер к двери тяжелую деревянную лежанку - задвинуть.

   - Помогай! - рявкнул он девке.

   Та тоже сообразила, что к чему, и, хоть с лица сбледнула, быстро вцепилась в резную ручку на пару с ним.

   Со скрежетом штуковина поехала по натертому полу - роскошная спальня-то была, с деревянными полами, хорошо как пригодились...

   Снова короткий крик, звяк, скрежет. Шмяк, свист металлический - крик.

   Обливаясь потом и толкая лежанку, Сайф понял: он слышит только знакомые, сплошь знакомые голоса. Братьев, Маймуна, старого рубаки Укбы. И ни одного чужого.

   Тот, кто убивал его людей, рубился молча.

   - П-ппес!.. С-сука! Аааа!.. - скрежет, стон, грохот.

   Совсем рядом с дверью. Фатик, его верный Фатик.

   Лежанка встала ровно напротив дверной створки.

   В нее тут же ударили - ногой, очень сильно. Дверь скрипнула, но выдержала, посыпалась труха.

   С той стороны стихли все звуки.

   Сайф слышал дыхание - свое и девки. С носа капнуло потом. С усов текло.

   В следующий миг все полыхнуло и взорвалось щепками.

   Они улетели к самой стене и плашмя, как рыбины, шлепнулись на подушки.

   Пытаясь пошевелиться, Сайф заорал от боли в плече. Глянул - точно, острая, как на мангал, оструганная щепка торчит. Девка лежала рядом с залитым кровью лицом и не шевелилась. Между грудей торчала пара таких же острых щепок драгоценного красного дерева.

   Придерживая плечо, Сайф все-таки встал.

   Из тучи пыли и оседающей трухи на него вышел... сумеречник.

   От неожиданности бедуин захватал ртом воздух и рявкнул:

   - Ты кто?!

   Самийа острозубо осклабился, мазнул ладонью по щеке и глумливо выкрикнул:

   - Загадка! У меня на лице - кровь, не моя! Тогда чья?!

   Бледная хищная морда отекала красными ручейками - через лоб и щеку, с запястья державшей меч руки капало.

   - Харис! Гитриф! Абдаллах! Укба! - истошно заорал Сайф.

   Сумеречник ощерился и рявкнул:

   - Ага-аа! Похоже, это правильные ответы!

   Хихикнул, прищурился - и взмахнул мечом.

   Прямое лезвие остро сверкнуло, Сайф крикнул - и мир закувыркался у него в глазах.

   За спиной айяры от души хлестали нагайками воющую и визжащую толпу. Люди давились, орали до хрипоты, закрывали ладонями головы.

   Испуганно и истошно заржал Гюлькар.

   Тарег обернулся - двое ушрусанцев повисли на поводе, жеребец злобно оскалил зубы, дергая мордой.

   Когда нерегиль снова посмотрел вперед, то понял - рядом стоит она. Узза высилась, как обелиск, темная и прямая. Складки черной абайи ложились на истоптанную рыжую землю.

   - Я послала тебя за сыновьями Дарима. В толпе тебе был нужен только кади, - прошелестела богиня. - Зачем убил остальных?

   Путь нерегиля к яме легко прослеживался - по широкому ковру из трупов, черных и обожженных, словно людей настиг гигантский язык пламени.

   - Не люблю, когда сбегаются на казни, - пробормотал Тарег, глядя в яму.

   Тело еще можно было разглядеть среди каменных осколков. Женщина пыталась отползти к стене, вжаться в нее спиной - на рыжей земле остались кровавые потеки и пятна. Из груды камней высовывалась голова с разбитым в кашу, залепленным черными прядями лицом. И заломленные за спину, связанные руки с синюшными, скрюченными пальцами.

   - Ты не сказала, что ее казнят, - повернулся нерегиль к огромной рогатой фигуре. - Почему? Почему я не успел сюда?

   - Я звала тебя не для того, чтобы спасти женщину. Я звала тебя мстить, - равнодушно откликнулась Узза. - Успел ты, не успел, это решила судьба.

   - Это решила не судьба. Это решила ты, - прошипел Тарег. - Я хочу знать - почему?!

   - У тебя нет части в этом деле. Вели им похоронить ее, Страж, - спокойно ответила богиня и растворилась в вечернем воздухе.

   Последним до слуха донеслось:

   - Не уезжай. Жди следующего приказа.

   Над красными плоскими вершинами скал с трудом светило солнце. Белесый диск еле проглядывал сквозь песчаную взвесь. Словно бы гигантским мечом обрубленные отроги змеились в долину, охряными выступами нависая над заволоченным пылью городишком. Обрывистые ущелья Туэйга уже не проглядывались в поднятом самумом песке, горная стена быстро таяла в красной туче. Над плоскогорьем Неджда дышала пустыня. Пески Дехны в свистящем ветре бились о скалы, оседали на плоских крышах и узеньких улицах городка, на вершинах раскачиваемых пальм, засыпали делянки зелени и узенькие водяные канавки. Песок просеивался сквозь завесу пальмовых листьев и красно-желтым налетом выпадал на никнущую кинзу.

   Люди спешно сдергивали и сматывали занавеси, скатывали и уволакивали с крыш ковры, кто-то метался с ведрами, пытаясь сгрести в них разложенные на просушку финики. Растущий красным облаком самум медленно накрывал Нахль.

   Тарег медленно шел вдоль глубокой трещины, под которой с шумом неслась вода. К окраине оазиса подступали желто-серые изглоданные холмы, их скальное основание разошлось на пару локтей, словно каменистую сухую землю разломили, да так и бросили. В черноте свежо журчало и билось - вади тек полноводным по весне потоком. С холмов быстро спускались последние пастухи: по деревянным мосткам над трещиной они перегоняли тупо блеющих овец, тащили на веревках коз.