Месть Бела

Дом, в который женщина привела Конана, стоял в конце тихой улочки неподалеку, где отовсюду тянуло сладкими ароматами выпечки. Ни одной вывески на строениях, конечно, не было, но варвар смекнул, что здесь, в основном, обитают пекари.

— Прошу сюда, пять шагов налево и две ступеньки вверх, — сказала женщина, дергая Конана за рукав в направлении одноэтажного небогатого домика без единого, как и все сооружения в городе, окна. — Будь осторожен, умоляю: верхняя ступенька шатается, а притолока невысокая.

Увлекаемый хозяйкой, киммериец поднялся на крыльцо. В предупреждениях женщины смысла не было: каждый бы еще издалека увидел, что верхняя ступенька держится на честном слове, а дверной проем слишком низкий даже для невысокой спутницы Конана... Стоп. Каждый бы увидел? Вот уж нет: только не местные.

А вдруг, подумал северянин, не только жители проклятого городишки, но и все обитатели этого мира — слепые?..

— Хайри! — На пороге появился высокий мускулистый черноволосый абориген в кожаной лоскутной безрукавке на голое тело и свободных полотняных штанах. — Где тебя носит?

— Тише, Савгор, тише. Я привела Бога.

— Да?.. — Лицо горожанина осветила улыбка. Глаза его тоже были зашиты. Странно, но сей факт уже не удивлял и не ужасал Конана: он начал привыкать к этому миру.

Тот, кого назвали Савгором, хлопнул в ладоши, потом вытянул руку и почтительно коснулся груди варвара.

— Наконец-то, Всезнающий Бог! Да благословится в веках имя твое, имя снизошедшего до церемонии причащения отпрыска бедного пекаря...

«О Митра, и эти меня за Бога принимают... — подумал Конан, увлекаемый Савгором внутрь и жалеющий, что не сбежал от женщины еще там, в переулке. — И что теперь делать? Чего они от меня хотят? Кром, помоги мне...»

Просторное помещение без окон, куда привели северянина, было тускло и освещено несколькими факелами, установленными на табуретах вокруг большого обеденного стола. В их колеблющемся свете Конан разглядел более чем скромную обстановку жилища: мебель грубая, некрашеная, стены голые, доски пола, хоть и ошкуренные, но пригнанные друг к другу не аккуратно, без всякого вкуса, разномастные — тисовые, дубовые, сосновые и даже еловые. Скрипучие безбожно на все лады. Чуть в стороне, на сооруженном из четырех лавок импровизированном помосте пустело деревянное кресло. Откровенной нищетой дохнула на киммерийца эта обстановка.

— Потом лишь я подумал: почему, собственно, нищетой? — сказал варвар внимательно слушающему Симуру. — Ну и что с того, что дом без окон, стены драпировкой не укрыты и никаких прочих украшений нет, одежда у всех, как на рыночном скоморохе? Зачем все это — слепому-то? Пол скрипит разноголосо, точно старая повозка — и хорошо: знаешь, куда ступаешь и с какой стороны к тебе человек подходит... Впрочем, это всего лишь досужие рассуждения. А дальше началось самое страшное.

Вокруг обеденного стола сгрудились пятеро горожан: две держащиеся особняком пожилые пары в просторных одеждах и невысокий, нервный толстячок в длинном плотном балахоне до пят, сияющий в свете факелов потной лысиной. (Надо ли говорить, что глаза у всех также были незрячи?) При появлении Хайри, Савгора и незнакомца все пятеро одинаково склонили головы набок, прислушиваясь.

В душе Конана вновь холодной скользкой змеей зашевелился ужас: замкнутое полупустое помещение, освещенное лишь неверными отблесками светильников, и — пятеро неподвижных слепцов, чутко прислушивающихся к каждому движению Конана.

«Интересно, — некстати подумал варвар, — а зачем им факелы, коли они слепые? Для меня, что ли, стараются?..»

— Господин Родукар! — опять затараторила Хайри, оставаясь на спиной Конана; зарождающаяся паника в душе киммерийца отступила. — Он пришел! Бог здесь! Я же говорила, что не может такого быть, чтобы наш первенец остался непричащенным!..

Савгор успокаивающе положил руку на ее плечо.

Только сейчас варвар увидел девятого участника этой непонятной встречи: в центре покрытого чистой скатертью стола, в центре колеблющегося круга оранжевого света, совершенно обнаженный, лежал младенец отроду не более недели. Ребенок беспорядочно сучил ногами и руками, весело гукал, пускал пузыри... и с умным видом разглядывал окружающих.

Да: разглядывал. Ребенок был зрячим. Кареглазый малыш смотрел на слепых взрослых.

Конан не успел удивиться этому обстоятельству: лысый в балахоне, которого Хайри назвала Родукаром, повернулся к гостю и нахмурился.

— Прости меня, Всезнающий Бог, — неуверенно сказал он раскатистым басом, — но твои шаги мне почему-то незнакомы. Кто ты? Как твое имя?.. Извини за подобные оскорбительные вопросы, однако я теряюсь, поскольку не знаю того, кто оказывает нам честь своим участием в церемонии причащения...

— Родукар, — испуганно прошептала Хайри, — остерегись, что ты несешь!.. Это же один из Богов!

Конан про себя отметил это «один из Богов». Ага, значит, бог здесь в одиночестве не скучает. Это уже легче: во-первых, можно выдать себя за какое-нибудь новенькое божество, а во-вторых, там, где толпа, там наличествуют разногласия и междоусобицы — пусть даже толпа эта из одних богов состоит. Стало быть, всем скопом эти таинственные боги на меня не кинутся, а сначала десять раз подумают: что за тип, зачем он тут и как бы его, меня то есть, повыгоднее использовать — коль местные смертные самозванца за высшее существо принимают. Ха-ха, храбрость храбростью, но смекалку-то я не потерял! Что ж, будем играть по местным правилам. Да и что эти слепцы неуклюжие могут мне сделать?

Приободрившись немного, Конан медленно, по возможности спокойно, взвешивая каждое слово, ответил:

— Любезный Родукар, имя мое — Конан, и прибыл я сюда по приглашению этой доброй женщины, Хайри, чтобы принять участие в церемонии причащения. — И учтиво поклонился. Скрипнули складки его кожаной куртки.

Услышав этот скрип, Родукар машинально поклонился в ответ.

— Всезнающий Бог по имени Конан, позволь представить тебе, — радостно обратилась к варвару Хайри. — Вот мои родители: достопочтенный ткач Нигум и его жена, моя мать, благочестивая Париан. — Пожилая пара слева негромко, в унисон хлопнула в ладоши. — А вот — родители мужа моего, Савгора: достопочтенный пекарь Лизисе и жена его, моя свекровь, благочестивая Виртида. — Тот же жест повторила пожилая пара справа.

— Спасибо, Всезнающий Бог, что почтил этот дом своим присутствием, — подобострастно пробормотал Нигум. Остальные промолчали.

Конан не придумал ничего лучшего, как вяло тоже хлопнуть ладонями и выдавать из себя:

— Очень рад.

При этом он чувствовал себя полным болваном. Хотя, казалось бы, ничто ему пока не угрожает... Впрочем, он заметил, что лысый Родукар внимательно и в высшей степени неприязненно прислушивается к его словам.

— Может быть, пора начинать? — переминаясь с ноги на ногу, несмело предложил Савгор и тут же стал оправдываться: — А то соседи интересуются, когда же наш малыш станет настоящим человеком. Всезнающий Бог Конан, соблаговоли занять подобающее место...

— Момент, уважаемый Савгор, — вдруг жестко перебил его Родукар. Он повернулся лицом к киммерийцу и, казалось, вглядывался в него слепыми глазами. А потом медленно проговорил: — Согласно древним законам, которые никто не отменял, я, причащающий, имею право на сомнение.

Слова эти, бессмысленные для Конана, потрясли аудиторию. Родители мужа и жены замерли как истуканы, Хайри судорожно всхлипнула. Савгор крепко сжал ее плечо и выдавил из себя:

— Почтенный Родукар, как ты смеешь...

— Законы никто не отменял, — повторил лысый. — А я дорожу своей благородной работой. И ты, Всезнающий Бог, надеюсь, не будешь противиться правилам, которые установлены твоими же братьями?

Не зная, что сказать на это, Конан промолчал. И поступил, как оказалось, мудро: приняв его молчание за согласие, Родукар вынул из широкого рукава тонкое изящное лезвие длиной и шириной не больше мизинца взрослого человека, поднял его над головой и вопросил: