Ткачи времени

— Все выглядело очень реально, но я не поняла, почему могу его потрогать, — пробормотала я.

В шоколадно-карих глазах Иноры вспыхнул страх.

— Ты должна поверить мне. Никогда и никому не показывай, что ты умеешь. Всегда пользуйся станком, не позволяй себе ткать просто так даже в одиночестве.

Я удивленно вскинула брови. Ее слова напомнили мне слова парня, вызволившего меня из заключения. Он тоже говорил, что надо молчать. Уже два совершенно незнакомых мне человека пытались помочь мне остаться в живых. Я подумала было рассказать Иноре о том, как я выдала себя на экзаменах, и о том, что Кормак уже обо всем знает, но засомневалась.

— Так значит, это всего лишь фальшивые экраны? — уточнила я.

— По сути да, но более совершенные, чем те, что мы используем дома. Изображение более реалистично.

Она была права. Я думала, это окно настоящее, пока не коснулась его. Тогда я поняла, что им можно манипулировать. Но то, как я управляла штормом, все же обеспокоило меня.

— Если кто-нибудь другой коснется его, он тоже сможет его изменить?

— Я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь делал что-то подобное, — призналась Инора. — Все Пряхи здесь работают только на станках. Именно поэтому ты никому не должна рассказывать о том, что я сегодня увидела. Ты понимаешь?

Я не слишком понимала, чем мои способности могут мне навредить, если я уже и так была заперта в Ковентри, однако согласилась молчать.

— Умница, — выдохнула Инора, а затем вернулась к обсуждению насущных проблем. — Твои стилисты должны быть здесь в семь тридцать. Пожалуйста, прими душ к этому времени. Мытье не входит в их работу. Если ты хочешь, чтобы тебе кто-нибудь помог, я могу прислать слугу.

— Чтобы помыть меня? — неверяще спросила я. — На случай, если я не знаю, как это делается?

Мое изумление было встречено коротким смешком.

— Некоторые Пряхи предпочитают, чтобы кто-то другой…

— Делал за них грязную работу?

— Что-то вроде того, — ухмыльнулась Инора.

Я почувствовала, как мое доверие к ней сильно возросло. Несмотря на все мои попытки соблюдать осторожность и быть недоступной, Инора начинала нравиться мне. Может, это тоже было частью их коварного плана? Может, они хотели сперва подарить мне друга.

— Валери — твой главный стилист, — продолжила она. — Она добрая и никогда не сделает из тебя чучело.

Я окинула внимательным взглядом лицо и волосы Иноры.

— Она и твой стилист тоже?

— Была… — отозвалась Инора, и слова ее прозвучали так, словно тема эта была для нее болезненна. Впрочем, может, я просто задала слишком личный вопрос. — Ты будешь учиться весь следующий месяц, — добавила она.

— Так долго? — переспросила я, разламывая маленькое пирожное, чтобы вытащить из него орехи и сухофрукты.

— У всех выходит по-разному, — пожала плечами Инора. — Некоторые осваивают все гораздо быстрее, но каждой нужен по меньшей мере месяц, чтобы проверить себя в деле.

— А если я провалюсь?

Инора поджала губы и всмотрелась в череду туфель для моего гардероба.

— Тогда меня отправят шить одежду для других Прях? — с надеждой спросила я.

— Да, бывает и так, но многие становятся слугами здесь, в Ковентри.

— И они-то в буквальном смысле и делают грязную работу, — тихо пробормотала я. Иерархия прояснилась. Теперь я поняла, почему первым делом нужно было занять свое место.

— Да, такое случается. Многие призванные испытывают от работы огромный стресс и уже не могут обеспечить нужную точность.

Мне жутко не хотелось этого признавать, но в таком распределении была доля здравого смысла. Вряд ли кто-то хотел, чтобы чьи-то трясущиеся руки касались ткани мира. Это могло привести к катастрофе.

— Но как нас обучают?

— Ткать? — спросила Инора.

— Да. — Я закусила губу. — Что, если я ошибусь?

— Ну, я не слишком переживаю за твои способности, но в любом случае за тобой будут приглядывать. Пряхи работают по образцам Пряжницы. Как только ты приобретешь опыт, освоив разные модели, работа станет для тебя очень простой. А потом ты научишься рвать и переделывать ткань.

— Рвать? — слово будто застряло у меня на языке. И не была уверена, что хотела выяснить его значение.

— Все не так страшно, как звучит, — произнесла Инора, но ее словам недоставало убедительности. — Это означает лишь вырывание тонких и слабых нитей.

— А под «нитями» ты подразумеваешь людей?

Она на мгновение замолчала, прежде чем ответить.

— Да.

— Значит, когда рвешь ткань, кого-то убиваешь? — Я вспомнила, как моя мама плакала в больнице, после того как нас всех попросили выйти из палаты бабушки. Больше мы бабушку никогда не видели.

— Это гораздо гуманнее, чем следовать естественному ходу событий, — добавила Инора, и ее карие глаза увлажнились. — В прошлом люди наблюдали, как умирали их любимые, а потом хоронили их тела.

— И что происходит с людьми, когда их нить выдергивают? — прошептала я, вспомнив, как тонкая рука бабушки стиснула мою, перед тем как всех нас выгнали в коридор. Ее пожатие было таким сильным.

— Если честно, я не знаю, — ответила Инора. — Извини, это не в моей компетенции.

Она сказала это таким тоном, что мне стало понятно: разговор окончен.

— Ты дважды упомянула Пряжницу, — сказала я, меняя тему в надежде, что она ответит еще на какие-то вопросы. — Так что же она делает?

Инора улыбнулась, и что-то в ее взгляде подсказало мне, что ответ заранее отрепетирован.

— Пряжница служит Гильдии, собирая свежие материалы для ткани Арраса, и руководит нашей работой.

— Выходит, я буду работать под ее руководством? — Мне вдруг захотелось спросить, не Мэйла ли была Пряжницей, но, если это действительно она, лучше мне было об этом не знать.

— Нет, — устало ответила Инора. — Ее работа крайне сложна и требует времени. Она общается лишь с самыми влиятельными чиновниками и наделенными высокими полномочиями Пряхами. Тебе еще многое предстоит узнать, Аделиса.

Почему-то ее ответ меня не удивил, но я решила сдержаться и не говорить того, что вертелось у меня на языке.

— Извини, что засыпала тебя вопросами, — произнесла я вместо этого. Мне хотелось понравиться Иноре. Мне нужны были союзники, но ее последний ответ оставил после себя горькое послевкусие.

— Я не могу тебя винить. Тебе предстоит еще немало изменений.

Она выделила слово «изменения», и я поняла, как по-дурацки оно звучало. С полным желудком и у теплого огня легко было забыть о недавнем заключении, но сомнения уже проникли в мою кровь и теперь отвоевывали все новые пространства моего сознания. Я ненавидела себя за то, что на мгновение забыла, что они сделали со мной — со всей моей семьей, — всего после двух перекусов и ночи отдыха.

Инора поднялась и приказала мне встать. Затем она начала перебирать наряды, бормотать что-то и отвергать одно платье за другим. Передо мной мелькали шелк и атлас, и каждый наряд казался откровеннее предыдущего. Никогда раньше я не носила ничего столь открытого. Мои обнаженные руки смотрелись бы некрасиво в этих платьях, не говоря уже о моей плоской груди. В панике перед всеми этими одеяниями без рукавов я начала хрустеть пальцами. Инора заметила это и отвела меня в ванную. Мама поступала точно так же — когда я расстраивалась, она просто переключала мое внимание на что-нибудь другое. Теперь, когда «Вэлпрон» больше не действовал, воспоминания о семье причиняли мне пульсирующую боль, которая становилась все более острой. Почти невыносимой.

— Инора, — прошептала я, когда она махнула рукой в сторону автоматического выключателя, — ты знаешь, что случилось с моей семьей?

Инора покачала головой, но в ее глазах я разглядела понимание.

— Я попытаюсь что-нибудь разузнать, но сейчас тебе нужно готовиться к занятиям.

Ванная комната оказалась столь же огромной и вычурной, как и моя спальня. В одном конце приютился маленький туалетный столик. Мне даже не хотелось представлять, сколько времени мне придется за ним проводить. Кругом были мрамор и фарфор. Посередине возвышалась ванна, к которой вели мраморные ступеньки. В ней запросто можно было плавать. Она уже была наполнена водой, и я в который раз удивилась, как им в Ковентри удавалось предупреждать каждое мое желание. Хотя я не была уверена, что мне хотелось знать ответ. Я не видела ни кранов, ни сливных отверстий и просто попробовала ногой воду — не обжигала ли она. Мне хотелось погрузиться в горячую ванну. Казалось, за нее после ночей в камере я могла бы продать душу.