Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

- Что?

С минуту он молчит, будто пытаясь осмыслить услышанное. Затем, вскочив из-за стола, он бросается к Беренис. От его былой сдержанности не осталось и следа. Сейчас все его чувства как на ладони. Черты его лица искажает такая ярость, что Беренис испуганно отступает. Она ещё никогда не видела его таким.

- Беренис, ты хоть сама себя слышишь?! - шипит он.

- Сет...

Он хвататет её за запястья, сдавив их так, что она вскрикивает от боли.

- Твоё счастье, что кабинет не прослушивается, - рычит он злобно. - Иначе тебя бы уже вывели отсюда под конвоем.

- Сет, пусти!.. - произносит она дрожащим голосом. В её глазах блестят слёзы. - Я всё поняла. Пусти!

Выбежав в коридор, она сталкивается с братом Алехом, едва не сбив его с ног. На пол летят кожаные папки и бумаги.

- Алех, ты... ты что, подслушивал? Шпионил за нами?

Она смотрит на него сверху вниз. Алех, стоя на коленях, собирает рассыпавшиеся по полу документы.

- Сестрёнка, будь милосердна, - говорит он спокойно. - Держава на грани войны, в столице крамольники. Беренис, ты можешь представить, в каком я сейчас состоянии? Вторые сутки уж не сплю, какой там шпионаж.

***

К Луне молитвы-рыдания,

С горькой смирной смешается мед,

В волосах твоих розы пламенные,

А в груди - обжигающий лёд...

Комнатка на чердаке под самой крышей. Пол застелен волчьими шкурами. Единственное круглое окошко смотрит на реку, за которой темнеет обледенелая роща. Света они не зажигают. Их скомканная одежда разбросана по полу. В головах лежит небрежно брошенная военная винтовка

- Беренис, - говорит он вполголоса.

Она лежит на мягких шкурах, закинув руки за голову, на её лице блуждает улыбка.

- Беренис...

Он придвигается ближе, хочет её обнять. Беренис резко отталкивает его, а потом, приподнявшись, усаживается на нем верхом. Вцепляется ему в волосы, впивается в губы. Начинает ритмично раскачиваться, сжимая бедра. Он стонет. Беренис слышит своё собственное прерывистое дыхание. Потом они в изнеможении падают на волчьи шкуры. Беренис не отпускает его. Прижимает к себе, перебросив бедро через его торс. Они лежат так, как зверь с двумя спинами. Над их головами гремит сорванный ветром лист кровли. Будто какая-то адская тварь хлопает свинцовыми крыльями.

- Ян. Семишка, - медленно произносит Беренис.

Она отодвигается, приподнимается на локте. Он смотрит на нее с восхищением и преданностью - как пёс на своего хозяина. Кажется, он действительно любит её. Её стражник. Молодое, сильное животное. К сожалению, слишком ограниченное, чтобы говорить о каких-то серьёзных отношениях. Хотя, время от времени она и вправду испытывает к нему страсть. Протянув руку к винтовке, лежащей подле на полу, Беренис осторожно проводит кончиками пальцев по её холодному стволу.

- Ты убивал когда-нибудь, Ян Семишка? - спрашивает она.

- Приходилось, - отвечает он не слишком уверенно.

- А ты мог бы убить ради меня, Ян? - произносит она очень тихо.

- Ну, это смотря кого, - говорит он с коротким смешком.

Они оба знают, о ком идёт речь. Во время каждой их тайной встречи Беренис рассказывает о своем муже. Это чудовище, Ян. Грубая скотина. Он похож медведя. Нет, на борова. Ну точно, свинья. Я вздрагиваю от брезгливости каждый раз, когда он дотрагивается до меня. И знаешь, ему нравится причинять боль. Кажется, он испытывает от этого наслаждение. И, несмотря на своё звероватое обличье, он слаб как мужчина. Говорят, будто он делит ложе с Августой. Это кажется мне весьма сомнительным, Ян. Либо...либо наша Августа какая-то уж совсем нетребовательная!.. Слушая её, он каждый раз смеётся до упаду. Не упускает случая подшутить над грозным Микой. Но в то же время он понимает, что это не просто шутки. Рано или поздно Беренис попросит его. Избавь меня от этого человека, Ян!

Однако, не стоит торопиться, говорит себе Беренис. Он меня, конечно, любит, но всё же не настолько, чтобы лезть ради меня в логово зверя. Нужно предложить ему что-то, от чего он не сможет отказаться. Деньги. Имение в предместье. Должность Наместника, в конце концов. Знаю, его восхищает Мика. Этот бастард, ничтожество, дорвавшийся до должности префекта. Он хочет быть, как Мика. Он уже спит с его женой. И если ему предложат занять место Мики, разве сможет он сказать "нет"?

Они лежат, обнявшись, на полу. Снаружи над замёрзшими луговинами гуляет северный ветер. Ян спит - Беренис слышит его ровное дыхание. Все вы засыпаете, - думает она снисходительно. - И ты тоже, мой стражник. Сколько ж в тебе ещё детского, наивного. Я бы не слишком удивилась, если бы оказалось, что я - первая женщина в твоей жизни... Хм, а он и вправду верит, что я люблю его. Знал бы он, что любовь эта холоднее, чем лёд над прорвами.

Лита - Бунт

Шёл третий луструм правления Мики 'Ахмистринчика'. Наместники провинций назначались Августой сроком на пять лет. Этот отрезок времени и назывался "луструм". Мика как правитель Августу полностью удовлетворял. И не только как правитель, если верить слухам... Начало каждого луструма сопровождалось бунтами. На улицах горели опрокинутые машины. Мятежники швыряли в стражников камни и набрасывались на них с железными прутами в руках. Стражники стреляли в разъяренную толпу из винтовок из-под прикрытия металлических щитов.

В эти дни в провинции вводилось военное положение. Из соображений безопасности Наместник покидал столицу и укрывался в одной из своих пригородных резиденций. Августа присылала из Царьгорода регулярные войска, и в город входили боевые машины ромейцев. Неуклюжие хромионы, похожие на гигантских бронированных черепах. Лёгкие быстроходные камбии с лапами-лезвиями. Машины стояли на площадях, двигались по городским улицам. По ночам я слышала их глухой, давящий гул, и земля чуть подрагивала. Камбии внушали мне панический страх. Однажды я видела, как во время уличных беспорядков одна из камбий на полном ходу вломилась в беснующуюся толпу. У меня в ушах долго стояли душераздирающие крики несчастных, попавших под лезвия. Толпа тут же рассеялась. Когда улица опустела, пришли коронеры, вооружённые длинными шестами с железными крюками на концах. Они буквально соскребали с булыжной мостовой кровавые ошмётки и складывали их в длинные кожаные мешки. Потом улицу тщательно полили водой из шлангов. Но всё равно над этим местом долго кружили стаи воронья. Птицы опускались на мостовую и что-то выклёвывали из щелей между булыжниками.

Я не участвовала в мятежах. Когда подошёл к концу первый луструм, мой брат был в военной школе под присмотром офицеров и наставников, а я сидела у постели умирающей матери. Мне было не до революций. К концу второго луструма законы ужесточились. Теперь суровому наказанию подвергались не только участники бунтов, но и члены их семей. Если меня поймают во время уличных беспорядков, у Яна будут неприятности. Это было моим лицемерным оправданием. Я старалась хорошо себя вести. Оставаться незаметной. Потому что у меня была работа в харчевне, которую я боялась потерять. И у меня был брат, которого я не хотела подставлять. Когда начался третий луструм, Ян уже служил во внутренних войсках. К тому времени народ, похоже, уже смирился. Бунтов не было. Разве что вялые всплески на местах. Наместник раздавил их одним мизинцем. На сей раз даже регулярную армию не пришлось привлекать.

За годы своего правления Мика - человек нрава сурового и решительного - покончил с мятежами раз и навсегда. С преступностью тоже. Во всяком случае, так говорили Охранители. Правдой это было лишь отчасти. Недовольных властью в провинции и вправду не осталось. А если кто и остался, то сидел тихо, как мышь под веником. С преступностью дела обстояли гораздо хуже. В рабочих кварталах чуть ли не каждую неделю приключались пьяные драки с поножовщиной, из Вильяры время от времени вылавливали утопленников, а по окраинам ходили 'резники' с ножами в сапогах. Толстяк Каначик рассказал однажды о жутком случае, когда его сосед Савва Шлых, владелец галантерейной лавочки, был найден в собственном доме со взрезанной глоткой, а из дома вынесли всё, что только можно вынести, даже шпалеры со стен ободрали. 'Резники', так их перетак, и куда только патруль смотрит, вздыхал Каначик. С пьянством тоже была беда. Так страшно, как в Северной Провинции, не пили даже в восточных фемах, где царили повальная нищета и безграмотность. Зато с уличными беспорядками покончено, и никто не осмеливается возвысить голос против власти, а это главное.