Инженер магии

– В таком случае почему ты принял мое предложение?

– А почему бы и нет? Вся жизнь – это азартная игра. Причем я, как, кстати, и покойный Стирол, подозреваю, что эта затея с нападением обречена на провал.

– Вот как? И при этом отправляешь флот?

– Так ведь я могу и ошибиться, – улыбается Керрил.

– Можешь.

Улыбнувшись в ответ, Ания встает и шагает к нему, подставляя губы для поцелуя.

CLXXIX

Когда в тусклом свете молот и наковальня начинают сливаться воедино, Доррин откладывает молот на полку, кладет очередную заготовку корпуса ракеты на огнеупорный кирпич и утирает лоб.

– Что с тобой, мастер Доррин? – спрашивает Рик.

– Просто устал. Ты можешь подмести здесь и затушить горн?

– Конечно.

Тяжело ступая, Доррин направляется к каменной душевой.

Кривясь от запаха собственного пота, он раздевается и пускает воду. Вода оказывается не теплой и даже не прохладной, а по-настоящему холодной. Юноша поскорее заворачивает кран, намыливается привезенным Лидрал из последней поездки в Край Земли мылом и, зябко ежась, споласкивается. Прежде чем ему удается почувствовать себя чистым эту процедуру приходится повторить несколько раз.

С полотенцем на бедрах он заходит в спальню.

– Как ты? – спрашивает Лидрал, читающая его рукопись в свете поставленной на придвинутый к кровати столик лампы.

– Замерз... устал... – бормочет юноша, бросая вещи на полку в углу.

– Просто поразительно, как здорово ты тут все объяснил, – говорит Лидрал, складывая рукопись на место, в шкатулку.

– А я думал, ты прочла все это еще давно, когда переписывала вместе с Петрой, – отзывается Доррин, с трудом отводя взгляд от ее обнаженных плеч.

– Тогда я прочла только ту часть, которую переписывала сама. К тому же у меня совершенно не было времени подумать о прочитанном.

Он ныряет под одеяло и только сейчас по-настоящему понимает, насколько он утомлен.

– Устал?

– Делал корпуса для тяжелых ракет.

– Когда ты выведешь «Черный Молот» в море?

– Думаю, завтра-послезавтра. Но в любом случае не раньше, чем мы увидим Белых. Нет смысла тратить попусту ни время, ни уголь.

– Доррин...

Юноша оборачивается.

– Обними меня... пожалуйста. – Лидрал скользит в его объятия, и его руки ощущают ее нежную кожу.

– Ты думаешь... что это разумно? Не рано? Я хочу сказать... – он отчаянно желает ее, однако боится, как бы сближение не пробудило вновь страшные воспоминания.

– Какое там «рано»... скорее, поздно, – ее ладони гладят его мокрые волосы, губы ласкают щеки, убирая слезы. Его руки гладят ее спину и скользят по гладкой коже бедер...

Лампа мигает на слабом ветру, шевелящем верхний листок рукописи в оставшейся незакрытой шкатулке.

– Мне недоставало тебя, – шепчет она. – Обними меня снова...

Он сжимает Лидрал в объятиях, вдыхая запах тонких, шелковистых волос и касаясь губами ее щеки.

CLXXX

Остановив фургон у причала напротив «Черного Алмаза», Доррин спрыгивает на землю и, подложив тормозные башмаки под железные ободья колес, откидывает борт. Внутри находится грубая клеть с дюжиной тяжелых ракет, способных – как, во всяком случае, полагает Доррин – пробивать борта кораблей.

– Еще ракеты? – спрашивает Кил, подходя к фургону.

– Да, тяжелые.

– На горизонте парус! – сообщает Тирел.

– Выяснили, чей?

– Пока нет.

Доррин потирает лоб – одна мысль об использовании проклятых ракет вызывает у него головную боль.

– Ладно. Разожги топку. Большого жара не надо, только чтобы поддерживать пар.

– Яррл придет? – спрашивает Тирел.

– Нет. Если со мной, неровен час, случится неладное, должен остаться хоть кто-то, способный построить еще один корабль.

– Разумно, – хмуро кивает капитан «Черного Молота». – Но, надеюсь, ты не планируешь поражение?

– Упаси Тьма!

Заслышав цокот копыт, Доррин поднимает голову и видит Лидрал, скачущую к причалу верхом и держа в поводу Баслу. Конь оседлан, черный посох вставлен в держатель.

– Ты нужен Рилле! – обращается она к Доррину.

Недоумевающий Кил пытается возражать, но Доррин уже понял, в чем дело:

– Кадара?

Лидрал кивает. Доррин торопливо отдает последние распоряжения:

– Тирел, если окажется, что это Белый флот, то как только он окажется в десяти кай от берега, давай гудок. Верхом на Басле я вернусь быстро. Кил, ты знаешь, как нацеливать ракеты. Я на тебя рассчитываю.

Последние слова он произносит, уже сидя в седле.

Коновязи у маленького домика нет, и Доррин привязывает Баслу к перилам по левую сторону крыльца.

На тесной кухне Мерга хлопочет у плиты, на которой в двух больших кастрюлях булькает вода. На столе стоит кувшин с настоем звездочника.

– Мерга, можешь растереть это как можно мельче и равномерно размешать? – спрашивает Доррин, наливая настой в чашку.

– Да, мастер Доррин.

Лидрал бежит в спальню, откуда доносятся приглушенные стоны Кадары. Доррин входит следом.

Рилла поднимает голову.

– Я сейчас вернусь, милая, – обращается целительница к Кадаре, одновременно подавая знак Лидрал. Та садится возле роженицы.

– Я с тобой, с тобой... – ласково говорит Кадаре Лидрал. Поманив Доррина за собой, целительница выходит в коридор и, плотно закрыв дверь, говорит:

– Я должна тебе сразу сказать... Ребенок очень крупный, а пуповина не крепкая.

– Ты хочешь, чтобы я посмотрел, что можно сделать?

– Нет, я послала за тобой, чтобы дать тебе возможность полюбоваться этим зрелищем! – раздраженно отвечает Рилла.

Доррин бочком протискивается в дверь и подходит к кровати.

– ...Брид... ты?

– Это я, Доррин. Я хочу помочь.

Легонько коснувшись пальцами напряженного живота, он дожидается очередных схваток.

– Доррин... больно... хуже, чем в Клете... Тьма, как больно!

Понимая, что Рилла права, он утирает лоб рукавом, жалея о том, что рядом нет его матушки. Но сожалениями делу не поможешь: ему приходится сосредоточиться на ребенке и попытке расширить канал, которым должен пройти плод.

Лидрал выходит в коридор, а Доррин неуклюже вытирает лоб о плечо: руки его на животе роженицы, все мысли – только о том, как помочь младенцу увидеть свет.

– Тужься! Тужься! – повелевает сама себе Кадара, стоны то и дело срываются с ее пересохших губ. Ее мокрые рыжие волосы облепили голову, словно боевой шлем.

– Ты справишься! – настойчиво твердит Рилла. – Тужься! Еще!.. Давай!

– Больно... Брид!.. О, Тьма, как больно!

Стон Кадары сливается с надсадным хрипом. Лидрал в дверях закусывает губу.

– Выходит... уже выходит! Тужься!

Доррин борется с тошнотой, подступившей к горлу, когда вместе с головкой младенца выходит темная кровь, но тут же спохватывается. Кадара слабеет – хаос может овладеть ею, затянуть в смертельную глубину.

А вот ребенок – Рилла видит это, еще не распутав пуповину, – родился крупным и здоровым.

– Ага... – приговаривает целительница, глядя то на малыша, то на Доррина. – Экий крепыш у нас... молодчина, Кадара. Ну-ка, потужься еще... давай!

Напрягшись, Кадара со стоном извергает послед.

– Рилла, не жалей звездочника. Мерга вскипятила воду, и я велел ей как следует растереть зелье.

– Снадобье жгучее... но заживляет отменно.

– Надо обмывать настоем каждый день, пока не поправится.

Старая целительница кивает.

Доррин отступает от постели, но перед этим касается лба молодой матери.

– Тебе надо отдохнуть...

– Ты... за Брида... спасибо! – шепчет измученная Кадара. Веки ее опускаются, но она противится этому, глядя во все глаза на красновато-фиолетового младенца.

– Какой красивый...

Лидрал, стоя у порога, улыбается.

Когда сон все-таки одолевает Кадару, Доррин касается ее руки, подкрепляя изнуренное тело силой гармонии.

– С ней теперь все будет в порядке, – заверяет его Рилла. – Можешь отправляться на свой корабль.